Если бы зрение у него испортилось в младшем возрасте, когда родители помогали натягивать штанишки, то зажатость не возникла бы. Просто очки он стал бы воспринимать как часть одежды, как необходимую униформу.

Но зрение изменилось в сторону близорукости в пору юношеского созревания. Глазное яблоко растет и меняет форму так же, как растут и меняются руки, ноги, вытягивается фигура, преображается голос. Голос из звонкого стал хрипловатым баритоном, на подбородке стали пробиваться два-три черных волоска, а дальние предметы стали расплываться…

Он ужаснулся, обнаружив, что плохо видит. Если прищуриться, видел резче, однажды посмотрел на уроке сквозь дырочку в бумаге, проколотую циркулем, поразился: как четко все видно!

Превратиться в очкарика? В существо, которое ни в хоккей на школьной площадке, ни в драчку во время перемены, которое заранее выключено из бурной настоящей жизни?

Но эти ж очкарики – инвалиды!!!

С этого дня он тщательно следил за собой, скрывая свою инвалидность, чтобы никто не заметил, что он видит плохо. К счастью, близорукость – это вид инвалидности, который не бросается в глаза. На остановке номер троллейбуса распознавал только в момент, когда тот останавливался, сесть успевал, а если маршрут не тот, небрежно делал шаг в сторону от дверей, словно бы раздумывая: садиться или дожидаться следующего?

Потруднее приходилось в школе. В первый год он еще, сильно прищурившись, различал написанное на доске, но близорукость, как говорят медики, прогрессировала, и в конце концов перестал различать даже самые большие буквы и цифры…

Он закончил восьмой класс с пятью тройками. В девятый не взяли, поступил в ПТУ. Таблицу по проверке зрения выучил к тому времени наизусть, да особенно и не придирались: он сам выбрал столярное – там детали крупнее.

В результате подобной жизни к двадцати пяти у него не было ни близких друзей, ни постоянной девушки, ни устойчивой специальности. Поработав столяром, он вскоре перешел в плотники – было еще проще, а затем и вовсе опустился на самую низкую ступеньку: в подсобники. Там работали самые бросовые элементы, вернувшиеся из мест заключения, пропойцы, уволенные из других мест по разным статьям, и только здесь не обращали внимания, точнее, мало обращали внимание на некоторые странности молодого подсобника.

Работал он добросовестно – это главное. А то, что мог не поздороваться с вами, хотя вы кивнули ему с двух шагов, поймав его взгляд, а через полчаса при новой встрече приветствовал вас вполне доброжелательно и разговаривал дружески – так рассеянность – еще не самый страшный порок. А он был чудовищно рассеян, этот молодой парень с бледным одухотворенным лицом: не замечал ни начальника цеха, когда тот махал ему рукой из ворот цеха, ни Розу Квашис – самую что ни есть красотку на заводе, которая посматривала на него куда уж выразительнее!

В кинотеатрах ему приходилось выбирать первые ряды. Там, забившись поглубже в сиденье, опустившись как можно ниже, чтобы не слишком выделяться среди окружающей детворы, он еще что-то различал на экране, когда сильно щурился, но если приходил в кино с девушкой, первые ряды отпадали. Все знакомые девушки почему-то предпочитали забираться только на последний ряд.

Конечно, он знал почему, и не забывал, что когда на экране страшная сцена, надо прижимать подружку к себе, успокаивая, а когда там начинались ахи и охи, осторожно запускать руки ей под блузку. А чуть позже, смотря по обстоятельствам, и под юбочку.

Да, другие парни ухитрялись еще и кино смотреть, да и ориентировались лучше, заранее видя на экране злодея с окровавленным ножом или же приближение любовной сцены, но тут все же удавалось успеть понять, что от него требуется.

Но – чтобы попасть в кино, сперва нужно встретиться! На остановке, у метро, у памятника! А это было самое уязвимое место.

Сегодня он ждал Олю. Позицию выбрал тщательно: чтобы она могла увидеть его издали, а он ее «увидеть» не мог, так как в этот момент увлекся театральной афишей. А когда Оля приблизится вплотную, он с трудом оторвется, обернется обрадовано:

– О, ты уже здесь! Извини, зачитался.

Она спросит:

– Что-нибудь интересное?

– Да, такие спектакли! Надо куда-нибудь выбраться… Куда сейчас пойдем?

На этой неделе это у него уже вторая девушка. С прошлой, ее звали Еленой, познакомился в трамвае, а на свидании попал впросак: договорились встретиться на выходе из «Дзержинской», но там оказалось столько ждущего народу, причем столько девушек, что он опешил, несколько минут растерянно бродил среди них по огромной площади, украдкой заглядывая каждой в лицо, в конце концов сбежал вовсе. Будь у него нормальное зрение, то остался бы на одном месте и цепким взглядом окидывал очередную волну, выплеснувшуюся из метро, а сейчас вовсе засомневался в том, что запомнил лицо. А вдруг не узнает, когда она приблизится?

Сейчас он замер, активизируя все чувства. Самый ответственный момент, когда девушка подходит… Он всегда приходил на место раньше, дело не в галантности, а в том, что иначе ему приходилось бы выбирать среди многих девушек, а для этого требовалось зрение получше…

Он ощутил потепление с левой стороны. Там выход из метро, оттуда вырывалось отработанное тепло человеческих тел, однако это было не такое потепление…

Он чуть повернулся, чтобы краем глаза держать выход. Только краем глаза, так у него свобода действий. Заметит – хорошо, не заметит – не придерешься…

С эскалатора метнулись два-три ярких пятна – это молодежь, что обгоняет друг друга, затем пошла масса более устойчивых пятен, где преобладал серый цвет. То уже люди степенные, такие терпеливо стоят на той же ступеньке, где и встали, и неважно – идет эскалатор вверх или вниз.

Лиц с такого расстояния он не разбирал. Больше имело значение размер цветового пятна, яркость.

Он напрягся в мучительном ожидании. Человек с нормальным зрением видит другого еще издали, успевает как-то подготовиться к встрече, за несколько шагов замечая мимику, гримасу усталости, выражение недовольства или радости и т. д., а тут надо успевать среагировать в самый последний момент… или же суметь уловить ее настроение как-то иначе.

Она шла в шероховато-лиловом. Он так называл это цветосостояние, не имея других терминов. Шероховатость была ласковая, как теплая замшевая кожа, и он воспрянул духом. Сегодня мелкие просчеты пройдут незамеченными, а от крупных постарается увернуться…

Он повернулся к ней лицом, широко улыбнулся, еще не видя ее лица:

– Привет… Какая ты сегодня осчастливленная!

На миг кольнуло страхом, что это не она, но тут же раздался ее звонкий голос:

– Здравствуй! Откуда ты знаешь? На мне не написано.

Из расплывающегося мира оформилось ее милое лицо. Оля заглянула ему в глаза, сразу взяла под руку.

– Еще как написано, – заверил он. – Крупными буквами.

– Ну да, – сказала она недоверчиво. – На работе не заметили… Но повод для радости еще какой! Отцу выделили квартиру. Они с матерью пойдут в двухкомнатную, а эту оставят мне.

– Поздравляю. Ты давно хотела своего гнезда.

– Да, конечно. Лучше скучать друг по другу, чем ссориться в тесной однокомнатке… Пойдем в «Факел»? Там сейчас идет боевик «Приключения майора Чеховского».

Человек 80—90 процентов всей информации получает с помощью зрения. Но он знал, что от зрения почти ничего не получает, а то, что получил, приходилось буквально выцарапывать. Если человек идет по улице, то на него ежесекундно обрушивается лавина разнообразнейшей информации: вывески, реклама, надписи, калейдоскоп всевозможных машин и по-разному одетых людей, памятники архитектуры и супермодерновые здания, он видит одновременно великое множество лиц: старых, молодых, детских, видит противоположную сторону улицы и видит то, что делается на противоположной стороне, видит и далеко вперед, видит и далеко в стороны…