– Оппант, надо возвращаться!
– Сейчас, сейчас.
– Мы и так слишком далеко забрались!
– Еще чуть-чуть. Узнать бы, почему они погибли.
Чужой туннель был похож на их, но слишком груб, узок, а слой клея был тоньше в пять-шесть раз. Тибюл на ходу коснулся стены, Оппант услышал в волне запаха пренебрежение:
– Слаб. Наши носачи вырабатывают в десять раз прочнее!.. Оппант, если не вернешься сам, я велю панцирникам вернуть тебя силой.
Оппант с трудом заставил свои лапы остановиться.
– Иду. Только знаешь…
– Что?
– Не говори Совету, что мы побывали здесь.
Они медленно вернулись через пролом, а рабочий тут же заделал отверстие. Панцирников стало еще больше, воздух был пропитан запахом опасности, битв, крови и ожиданием убийств. Оппант чувствовал, что ему гадко и приятно. Одна часть стыдилась низменного желания, свойственного разве что панцирникам, но другая жаждала броситься на врага, которого еще нет.
А Тибюл говорил негромко рядом:
– Не скажу. Ты – сумасшедший терм, уродец, застрявший между стазами, а вот мне попадет больше. Только бы панцирники не рассказали!
– Кто их спрашивает? – удивился Оппант.
Тибюл понизил голос:
– Итторк. Зачем, не понимаю.
Маленький термик набежал торопливо на Оппанта, его ждут на Совете, умчался, гордый важной работой. Оппант нехотя вспомнил, что он теперь член Совета, идти надо, хотя на этот раз есть что сказать: за всю историю племени не натыкались на другие миры, хотя страстно жаждали. Разве не для того десятки тысяч крылатых выплескивались из Племени каждую весну, чтобы дать начало новым Племенам?
Когда он добрался до зала собрания, его передернуло от изумления. У входа стояли два огромных панцирника. Длинные жесткие сяжки касались каждого входящего. Оппант ощутил страх и беспокойство. Зачем здесь панцирники? Вряд ли кого-то из членов Совета это встревожит… Но Оппант, после того как был свидетелем непонятного поведения панцирника…
Главной пещерой по-прежнему считалась царская, но вот уже последние миллион лет как все жизненно важные решения принимаются здесь, в пещере Совета Племени!
Итторк вошел стремительно, словно полный сил терм ранних циклов. Он и был полон сил, хотя среди собравшихся он был самым старым термом, самым темным, а его сяжки уже обесцветились. Оппант завидовал Итторку. Тот был словно рожден в самый лучший год колонии, в самый лучший период и, теперь уже видно, в самый лучший день. Вместе с ним в один день появились на свет такие титаны, как Итанка и Церд, ныне погибшие, Иттовак – умерший от старости… Даже пророк Иттодар появился в тот же счастливый для колонии день…
– Всем счастье! – поприветствовал Итторк одновременно на всех трех языках: звуковом, идеографическом, феромоновом.
Это было, конечно, нарушение древней кастовой системы, но Итторк явно торопился, его же чтили, и черные старцы сделали вид, что не заметили нарушения. Основам общества не грозит.
Панцирники, что сидели в самом конце ниши, порозовели от удовольствия. Термы высших стазов приветствовали только друг друга, причем – только на недоступном панцирникам сложном идеографическом языке, а Итторк уже несколько раз публично обращался к ним с приветствием. Общался с ними.
– Счастье и тебе, украшение стаза, – ответил один из черных старцев на языке сяжек. – Что за экстренный случай? Почему ты хотел встречи Высшего Совета?
– О Мудрые!.. Счастье не покидает наш Мир. Каждый день теперь святая Основательница откладывает по тысяче яиц. Наш Мир быстро расширяется, потому что смертность невелика, всем обеспечено мирное и счастливое существование до глубокой старости. Потому наш Мир растет так стремительно, не в пример Темным Зонам…
Старцы благосклонно кивали, их Мир в самом деле шел от победы к победе. Когда на смену темным инстинктам пришло Осознание, когда Основательницу наконец-то отстранили от власти и отвели ей самое почетное место: пусть царствует, но не управляет! – то наконец-то термы перестали постоянно бороться за выживание в жестоком мире, впервые ощутили полную безопасность, возникла и ширилась несколько даже пугающая мысль о всесилии, о главенстве над всеми мирами…
Тем неожиданнее для старцев были слова Итторка:
– Мир изменился к лучшему, но любое изменение вызывает противодействие! Мы расширяем свой Мир, но скоро мы придем в столкновение с другим Миром. Или даже с другими Мирами!
Один из старцев сказал кисло:
– Почему ты так решил?
– О Мудрые!.. Долгие эоны мы жили, не подозревая о других мирах. Затем, после Великого Осознания, некоторые мудрецы высказывали мысль о существовании других миров, но мы были заняты внутренним переустройством, нам важнее было накормить всех и повысить выживаемость, нам было не до других миров. Так промелькнуло еще несколько тысячелетий. Но сейчас мы уже на вершине расцвета. Тысячелетия наш Мир находился в равновесии, иногда даже схлапывался до ядра, но сейчас расширяется! Еще сто лет назад расширялся со скоростью два-три сяжка в сезон, но сейчас мы расширяемся со скоростью… двадцать сяжек!
Он сделал паузу, оглядев потрясенных мудрецов. Из уважения и тактического расчета пользовался только языком жестов, сейчас старцев лучше не дразнить, панцирники все равно смотрят с любовью и обожанием. Впрочем, попозже перескажет на их языке.
– Вот-вот мы войдем в соприкосновение с другим Миром, – сказал он настойчиво. – Мы должны быть готовы!
– Что ты называешь готовностью? – спросил старец.
– Мы не знаем, что нас ждет в том мире. Скорее всего там Великого Осознания не было – слишком редок этот дар, если верить нашим пророкам. Так что там – слепые нерассуждающие термы, свирепые и жестокие. Словом, какими мы были эоны лет назад. Но после Великого Осознания мы стали мягче, наша свирепость ушла. Мы давно не боремся за существование, у нас все благоденствуют, доживают до старости. У нас выживают и живут счастливо даже больные термики. Я спрашиваю, что будет, когда наши туннели достигнут другого Мира?
Он опять замолчал, дав старцам возможность нарисовать себе картину, как в туннели их Мира врываются голодные, свирепые звери, рвут на части и пожирают встречных солдат, строителей, наконец врываются в подземные галереи, где находится молодь, камеры с яичками… самые быстроногие сминают символическую охрану у палат Царицы Основательницы и жадно бросаются кромсать самое сердце их Мира…
– Не исключено, – закончил Итторк мрачно, – что в том Мире с ними все-таки произошло Осознание, хотя шанс ничтожно мал. Но все равно нет уверенности, что мы с ними поладим. У каждого Мира свои законы. Вполне возможно, что после Осознания эти лютые звери стали еще опаснее, хитрее!
Оппант держался тихо. Черные Старцы – самые древние, они помнят многое, у них готовы ответы на многие случаи жизни. Итторк – самый талантливый, самый яркий, самый разносторонний ум среди термов. Даже присутствие панцирников оправданно, хотя они права голоса не имеют, только слушают то, что им положено слушать: панцирники начинают играть важную роль в Мире, ибо ранее застывший Мир расширяется быстро, панцирники необходимы в каждом новом туннеле для схваток со зверьем, среди которого бывают очень лютые…
Панцирников на совете было двое. Трэнг и его безгласный помощник по имени Тирраг. Трэнг сидел как каменная глыба, его маленькие глазки, защищенные роговыми наростами, осматривали всех зло и недоверчиво. Он был ветераном многих боев, в которых погибли лучшие воины, он был первым среди тех, кто ворвался в первую камеру вормов, огромных злобных чудовищ, он же затем очищал остальные камеры от вормов, был много раз ранен, но поле битвы не покидал, и теперь дети даже высших стазов пели о нем песни и старались ему подражать.
Оппант с неловкостью отводил глаза от Трэнга, когда их взгляды встречались. Панцирники принадлежали к низшим стазам, ниже были только мэлы, совершенно неразумные животные, которых использовали как скот, тягловую силу, и поэтому панцирники понимали только язык феромонов, наиболее древний и примитивный, где было не так уж много символов. На Совете пользовались лишь идеографическим языком, который позволял в считанные секунды передать массу информации. Этот язык был труден даже для высших стазов, а все средние стазы пользовались звуковым языком, удобным и достаточно емким для повседневных нужд.
