Дом Грэма Макфэдьена был одним из самых маленьких. Две гостиных, две спальни, подумал Лоусон, — гаража нет, но площадка перед домом может вместить пару маленьких автомобилей. Сейчас там находился старенький серебристый «фольксваген-гольф». Лоусон припарковался на улице и прошел по дорожке к двери. Широкие штанины его брюк» бились на ветру — с залива Фёрт-оф-Форт дуло как следует. Он позвонил и нетерпеливо ждал, когда откроют. Не хотелось бы жить в таком унылом месте. Конечно, летом здесь, наверное, красиво, но холодным ноябрьским вечером тут было мрачно и неуютно.

Дверь отворилась, и на пороге возник мужчина лет под тридцать. Среднего роста, стройный. Лоусон автоматически отмечал в памяти его приметы. Копна темных волос, пышных настолько, что причесать их толком невозможно. Глубоко посаженные голубые глаза, широкие скулы и полные, почти женские губы. Он знал, потому что проверил заранее, что правонарушений за этим молодым человеком не числится. Но парень слишком молод, чтобы лично знать что-то о деле Рози Дафф.

— Мистер Макфэдьен? — осведомился Лоусон.

Молодой человек кивнул:

— А вы, должно быть, заместитель начальника полиции Лоусон. Мне так к вам обращаться?

Лоусон ободряюще улыбнулся:

— Без чинов. Просто — мистер Лоусон.

Макфэдьен отступил на шаг:

— Заходите.

Лоусон последовал за ним по узкому коридорчику в опрятную гостиную. Перед телевизором, рядом с которым размещался видео- и DVD-проигрыватель, стояли обитые коричневой кожей два кресла и диван. На полках с обеих сторон были только видеокассеты и диски DVD. Кроме этого, из мебели в комнате был только сервант со стаканами и несколькими бутылками солодового виски. Однако все это Лоусон заметил позже. Его буквально резанула по глазам фотография на стене. Единственная в комнате. Аэрофотоснимок, увеличенный до размера 20x30 дюймов, мгновенно узнал бы всякий, знакомый с делом Рози Дафф. Стоящее низко над горизонтом солнце четко освещало продолговатые надгробия пиктского кладбища на Холлоу-Хилл — место, где было найдено тело умирающей Рози. Лоусон оцепенел. Голос Макфэдьена вернул его в настоящее.

— Могу я предложить вам выпить? — спросил тот. Он застыл в дверном проеме, неподвижный, как добыча под взглядом охотника.

Лоусон потряс головой, одновременно отказываясь от угощения и прогоняя возникшую в памяти картину.

— Нет, спасибо, — проговорил он и без приглашения уселся в кресло. За годы полицейской работы выработалась уверенность и раскованность.

Макфэдьен вошел в комнату и сел в кресло напротив. Лоусон никак не мог понять, что у него на уме, и это несколько беспокоило.

— В своем письме вы сообщали, что у вас имеется некоторая информация по делу Рози Дафф? — осторожно начал он.

— Верно. — Макфэдьен слегка наклонился вперед. — Рози Дафф была моей матерью.

Декабрь 2003 г.

Вырванный из видеопроигрывателя таймер, жестянка с краской, четверть литра бензина, обрывки проводов, обрезки фитиля… Ничего особенного, ничего такого, чего нельзя было бы обнаружить в пестром беспорядке домашнего мусора, скопившегося в любом подвале или садовом сарае. Вполне безобидные вещи.

За исключением того, что, будучи собранны воедино в особом порядке, они становились чем-то далеко не безобидным.

Таймер достиг установленной даты и часа, искра проскочила зазор между проводами и подожгла пары бензина. Крышка жестянки от взрыва взлетела вверх, и раскиданный вокруг бумажный мусор и древесные опилки обрызгало горящим бензином. Все строго по инструкции: убийственно четко.

Огонь нашел себе свежую пищу — свернутый в рулон старый палас, полупустые банки с краской, покрытое лаком днище лодки. По мере того как пожар набирал силу, стеклопластик и подвесной мотор, садовая мебель и аэрозольные жестянки превращались в факелы и огнеметы. Хлопья пепла взлетали вверх, как петарды на ярмарочном фейерверке.

А главное, накапливался дым. Пока внизу в темноте бушевал огонь, струйки дыма расползались по дому, сначала еле-еле, а затем все быстрее и гуще. Первые лазутчики были незаметные, всего-навсего жидкие струйки, которые просачивались в щели между досками пола и возносились вверх с потоками горячего воздуха. Их было достаточно, чтобы спящий закашлялся, но недостаточно, чтобы он проснулся от едкого дыма. Потом дым стал заметнее, он клубился в лунном свете, лившемся в незавешенные окна. Запах тоже стал ощутимее, он уже мог насторожить того, кто был в состоянии это заметить. Однако все тот же дым уже притупил чувства спящего. Если бы кто-то потряс его за плечо, он, может быть, сумел бы проснуться и добрести до окна, единственного пути к спасению. Но сам себе он уже помочь не мог. И вскоре бесчувствие сменилось смертью.

Пожар разгорался и гудел, рассыпал мириады алых и золотых искр, взлетал кометными хвостами в темное небо. Балки застонали и рухнули наземь. Это было великолепное зрелищное и безболезненное убийство.

Несмотря на то, что в кабинете было тепло — климат-контроль работал не зря, — Алекса Джилби била дрожь. Серое декабрьское небо, серые крыши, серые камни домов. Мохнатого инея на крышах домов по другую сторону улицы за день ничуть не убыло. Либо там прекрасная терморегуляция, либо температура так и не поднялась с рассвета… Он поглядел вниз на Дандас-стрит. Выхлопы транспорта, устремившегося к центру города, клубились позади столпившихся в небывалых пробках машин, будто духи Рождества. Улицы были забиты машинами больше обычного. Жители пригородов и окрестностей рвались в сердце Эдинбурга за рождественскими покупками, не понимая, что сейчас, в последние недели перед праздником, найти там место для парковки еще труднее, чем выбрать идеальный подарок для капризной дочки-подростка.

Алекс снова посмотрел верх, на небо. Низкое, свинцовое, оно гарантировало снегопад с деликатностью и изяществом телерекламы январской мебельной распродажи. Настроение его совсем упало. До сих пор он неплохо справлялся со своей сезонной депрессией. Но когда начинался снегопад, вся его решимость куда-то пропадала, и он снова погружался в хандру. А уж сегодня снег ему ни к чему. Ровно двадцать пять лет тому назад он наткнулся на то, что навсегда превратило для него Рождество в водоворот ужасных воспоминаний. Никакими усилиями родных и друзей невозможно стереть из календаря его памяти годовщину смерти Рози Дафф.

Надо же, размышлял он, быть единственным производителем поздравительных открыток, который ненавидит самое доходное для себя время года. В кабинетах, дальше по коридору, отдел продаж по телефону принимает последние оптовые заказы на поставки открыток, заодно используя возможность взять заказы ко Дню святого Валентина, Дню матери и Пасхе. А вот бухгалтерия начинает несколько расслабляться, зная, что пик продаж уже прошел и можно оценить успехи и провалы последних недель. В расчетном отделе наверняка теперь улыбаются. Цифры этого года на восемь процентов превысили прошлогодние, благодаря новой серии открыток, разработанной самим Алексом. И хотя прошло более десяти лет с того времени, когда он, перестав зарабатывать на жизнь пером и тушью, ушел в бизнес, Алексу нравилось время от времени делать творческий вклад в производство. Нет лучшего способа держать свою команду в тонусе.

Но когда он это придумывал, стоял апрель, не замутненный тенями прошлого. Странно, как накрепко была связана с временем года эта его хандра… Едва убирали в коробки украшения рождественских елок, призрак Рози Дафф начинал таять, освобождая его память от грустных воспоминаний. Он снова мог получать удовольствие от жизни. Теперь же оставалось только стиснуть зубы и перетерпеть.

За долгие годы он перепробовал множество способов отгонять прочь тени прошлого. На вторую годовщину он напился до бесчувствия и до сих пор не знает ни в каком баре закончился тогда его поход, ни кто доставил его в маленькую квартирку, которую он снимал в Глазго. Однако все, чего ему удалось добиться той ночью, — это жутких кошмаров, в которых проказливая улыбка Рози и ее легкий смех сменялись калейдоскопом страшных видений. Он долго не мог от них очнуться, а потом проснулся в холодном поту.