…Гости расступились. Посторонился и Ругивлад. Воевода поднял руку — все стихли, и словен снова поймал себя на мысли, что языки, да и вообще, знаки, крайне разнообразны, но, без сомнения, строятся по единому ряду. Решив на досуге поразмыслить на этот счет, молодой волхв приготовился слушать Владуха.

Собравшиеся по зову жупана образовали круг, где поставили одиннадцать крытых шкурами животных кресел. Три высоких, остальные — поменьше.

По левую руку Владуха села Ольга, по правую — многоопытный Волах. Рядом с ним отвели место Ругивладу, а трясущийся от старости жрец Станимир, одетый в пурпур, сел подле дочери жупана.

Могучий Родомысл на высоком кресле восседал через стол точно напротив Буревида, при котором находился его сын, неизменно улыбчивый Дорох, вырядившийся тоже в алые одежды. Последний не сводил с Ольги глаз, а та то и дело отвечала ему игривой улыбкой.

Жрец Сварожича тоже улыбнулся в ответ на поклон своего молодого собрата, хотя Ругивлад, понятно, поклонился вовсе не ему. Ольга отвернулась.

Разделяя соперничающие кланы, следом заняли места два незнакомых угрюмых бородатых мужика в броне. Они, как истуканы, просидели весь Совет. Вероятно, то были сотники Домагощинской жупы.

Родомысла сопровождал степенный муж, и по тому почтению, с которым вождь из Дедославля и все прочие к нему обращались, словен понял что он имеет немалый вес в Совете, и скорее всего тоже волхв, но в прошлом — знатный воин. У старца через все лицо шел кошмарный шрам, и не было одного глаза. На нем была серая суфь из грубой шерсти, в какую обряжаются перехожие калики, истязающие себя по каждому подходящему случаю. Росту незнакомец казался тоже немалого, едва ли ниже словена.

Первым заговорил жупан:

— Не думал, не гадал я встретиться со многими из вас ныне, но Доля распорядилась иначе. Орды проклятых печенегов жгут наши села. Черная беда идет на нас из-за Дон-моря. Не успеет Хорс и двух раз закрыть глаза — степняк будет уже под стенами городища. И время они выбрали подходящее: Перун только набирает силу. А завтра — Змеиный день. Нас мало, и мы не можем, как встарь, сойтись с врагом в чистом поле. Кое-что для него мы приготовили. Пришелец из северных стран, Ругивлад, — ладонью жупан повел в сторону словена — чье умение не уступает волшебству древних, на стороне вятичей. Но врагов очень много, очень…! Разведчики говорят — на каждого нашего воина выпадет по семь противников. Все, что я могу выставить, — пять сотен, две из которых приведены Дорохом.

— Если бы владыка Дедославля, — продолжил жупан, — пришел не один, а со своими воинами! Но, может быть, вожди восточных родов берегут силы для другого случая?

При этих словах Родомысл побагровел, но взял себя в руки и промолчал. Владух еще не окончил:

— Не стоит надеяться, что в схватке с печенегами мы обескровим себя, а вам останется прийти на пепелище и пожать плоды — я не хотел бы в то верить — предательства.

— Это ложь! — не выдержал Родомысл.

Волах непроизвольно схватился за пояс, но на переговорах вятичи сидели безоружными.

— Не устоим мы — печенеги и вас сожрут в один присест, — продолжал жупан, будто и не слышал. — Не в наших обычаях шептать за спиной. Пред главою глав я бросаю обвинение в лицо! Оправдывайся, Родомысл, если можешь!

Вождь дедиловских вятичей поднялся. Средних лет, с косую сажень росту и на первый взгляд неуклюжий. Рыжие седеют поздно, но когда начнут — быстро. Из-под густых огненных бровей на Владуха глянули с нескрываемым презрением прожигающие насквозь глаза.

— Ты отказал моему сыну выдать за него Ольгу, и это оскорбило наш род. Те, что не пожелали прийти и защитить Домагощ, в этом, наверное, не правы. Но не стану же я гнать людей силой!

Поговаривают, что и ныне твоя дочь — источник бед. Неспроста печенеги идут к Домагощу! Я не привел ни одного воина лишь потому, что не желаю взаимной резни! Иначе не поручился бы за твою жизнь, Владух… И за жизнь счастливого избранника… — тут он мрачно глянул в чью-то сторону, но Ругивлад не понял, кому же адресован взгляд.

— Поэтому я и прощаю те необдуманные слова. Обида не должна брать верх над разумом, и мы чтим законы гостеприимства, — тихо, но внятно, проговорил Владух.

— Я не привел воинов, это точно! Но зато пришел сам, отведать вражьей крови… или пролить свою. Я пришел не уклоняясь и не прячась! — продолжал Родомысл, распаляясь все больше. — Не пройдет и дня, как обнажу клинок под стенами замка в числе простых дружинников… У тебя, Владух, не будет причин упрекнуть меня ни в трусости, ни в нарушении клятв. Сын мой будет сражаться рядом и не посрамит славы предков, если ранее не получит удар в спину!

Ругивлад вычеркнул сына дедиловского вождя из своего незримого свитка и погладил кота, что дремал у него на коленях. Тот заурчал и промурлыкал что-то о Троянской войне, но словен его не понял.

«Если не этот, то кто? Жалко было бы убивать… из-за любви… Ну, и не дикость ли. И стоит ли вообще кого-то убивать из-за девчонки? И убиваться самому? Ну да, это хорошо рассуждать, если голова в порядке! А когда по уши влюбился… В конечном счете, я не бык и не олень, чтобы ломать рога на забаву племени».

Слово взял бывалый Волах. Лицо воеводы хранило печать невозмутимости. Волах еще раз добрым словом помянул Ругивлада и удачную охоту на Индрика. Чужеземца никто из гостей прежде не видел, а все магические приготовления под его руководством велись в строжайшей тайне. Взгляды обратились на чужака, чье имя снова всплыло на Совете.

Старец, коего привел Родомысл, буквально просверлил героя своим единственным оком.

Затем Волах, по обычаю, отдал дань союзу всех родов. Польстил Дороху, который первым привел дружину, и у Буревидова отпрыска на то были свои причины…

Долго и невнятно излагал свои мысли Станимир, уповая на богов. Он также помянул про змеиные свадьбы, и про то, что хорошо бы выиграть время, пока они не минуют. Ругивлад его почти не слушал, потому как все это ему было хорошо известно. Словенам и русам никогда в такие дни не везло. Лишь под конец старик оживился:

— Собирайтесь силой, братья наши, племя за племенем, род за родом! Боритесь с ворогом на земле нашей славной, как и надлежит всем нам биться. Здесь и умрите, но не поворачивайте назад! И ничто вас не устрашит, и ничего с вами не станется, потому что вы в руках Сварожьих. И он поведет вас во всякий день к схваткам и сражениям многим.

Собрание одобрительно зашумело.

Но тут Буревид, подхватив мысль древнего волхва, осторожно высказался за переговоры с кочевником, пока не пройдут неблагоприятные во всех отношениях дни.

— Бывало же, мирились с ханами? Вот и прежний князь Киявии, Ярополк, сперва ходил на печенегов, имел с них дань. А на следующий год хан Ильдей уже на службу ему кланялся.

Мы бы тоже уломали степняка, если б не помешали горячие головы! И не было бы Суздаля, как топора над головой. Да и мурому приструнили бы…

— Надо и честь знать! — возразил ему Родомысл. — Не может быть ряда с таким врагом. Можно ряд иметь лишь с тем, кто одного роду, крови общей! Да не затупятся копья наши о щиты печенежские!

— Отчего же не может?! Вон, нынче-то князь киянский целуется с ним, даром что отца Владимира, Святослава, головы лишили, — вякнул Дорох.

— Не для того я избран главою, чтобы лилась кровь вятичей! Лучше худой мир, чем любая война! — поддержал сына Буревид. — И можно завидовать стольнокиевскому кагану! Он-то вряд ли позабыл о кровной мести, да зато киян своих одним словом оборонил от неприятеля. Но раз печенег у стен Домагоща, давайте сначала покажем ему, где раки зимуют! А с побитым и мир почетнее заключить. Потому я и привел две сотни ратников, копье к копью, топор к топору, — все удалые молодцы…