Освобожденные, мы присоединились к нему. Я подхватил у мертвеца оружие и хотел стать спина к спине.

— Нет! Бегите, что есть мочи, други! — то ли приказал, то ли попросил он, — Беги Фредлав! Дуй отсюда! Промедли одно мгновение — я не поручусь за твою жизнь!

— Что ты задумал, Ольг!?

— Не зови меня так, имя мое — Ругивлад. Оно дадено в бою, с ним и помру, коль повезет. А что я задумал!? — отвечал он, укладывая секущими ударами одного степняка за другим, — Щас вот спою напоследок и отправлюсь в Пекло, к старушке Хель! — рассмеялся он. — Да, куда же вы лезете! По одному, по одному! … Убирайся же ты, несчастный — не видишь, мне все труднее сдерживать Его! Я проклят на этом Свете!

Налетел степняк, он неуклюже ткнул копьем. Я перехватил древко, басурман не удержался и упал, его тут же пригвоздили к земле. Взлетел в седло и рванул удила, так что коняга взревел от боли. Стрелы понеслись вдогонку, одна достала, но сперва я не чувствовал боли.

Я слышал голос, его голос. Ругивлад пел, а эхо подвывало, скакун в ужасе несся прочь, опрокидывая встречных. Но басурманам было уж не до меня. Обезумевшим лица, мечущиеся тени, рабы в лохмотьях. Люди падали на колени и вздевали руки к небу.

Обернулся, мне показалось, что стены гигантского цирка стали медленно оседать, как рушился ханский шатер. Со всех сторон волнами тек песок, увлекая и печенегов, и плеников. Он стекал туда, где еще недавно стояла палатка Кури. Теперь там высилась лишь худая черная фигура Ругивлада. Железо в его руке светилось мертвящим холодным зеленым огнем. И рядом моим другом вырастали темные воины, похожие на него статью — это рана давала о себе знать…

…Я почти выбрался, края громадной песчаной подковы распахивались, навстречу степям. Но тут и они начали завораживающее движение вниз. Стены схлопнулись, преградив путь, и песчаный вал покатил мне навстречу. Я, и те степняки, что увязались следом, очутились в ловушке. Мы все попались! И в тот миг уж не стало ни друзей, ни врагов — каждый сам за себя.

Я почуял, как земля уходит из под ног. Какой-то надсадный свист. Ржание гибнущих лошадей. И смерч, могучий, неудержимый смерч вздымает кверху. Я решил поддаться ему и оставил несчастное животное. Подбросило! Завертело! Но мне все-таки посчастливилось вскарабкаться на конус оседающей горы. Я ринулся по склону вниз, сломя голову. Волна душного песка подхватила и понесла, понесла… И дальше уж ничего не помню, други, — окончил сказ Фредлав.

— Тебе бы отлежаться, парень, денек-другой, — молвил Свенельд, — да нет у нас на то времени. Ищем мы, теперь искать уж бросили. Зато и про нас ловец найдется. Идти-то сможешь?

Небо заволокло серыми тучами, Баюн тревожно посматривал наверх.

Ольга тихо заплакала, тогда кот ткнулся мокрой мордой в соленые девичьи ладони и утешал, как мог.

— Ну, вот еще сырость развела. Не печалься! Может, все к лучшему обернется! Никто не видел парня мертвым.

— Но и живым-то уже не увидит… — зарыдала она.

— А не вспомнишь ли, варяг! Он ничего тебе не говорил о Чаше? — кто о чем, а Свенельд тоже думал о своем.

— Да, была у него какая-то штуковина за спиной… А что?

Так, сам не подозревая, Ругивлад выполнил свою давнюю клятву.

— О, Святослав! То истинно княжеская тризна! Ему удалось! Ты слышишь, девочка! Ему все-таки удалось! Теперь я свободен, теперь все счеты кончены.

И не успел он вымолвить эти слова, как в вышине грозно и торжественно пророкотал гром, а немного погодя на иссохшую от Любви по Небу Землю упали первые капли долгожданного дождя.

Чаша болталась за спиной, притороченная ремнями. Какие, к Шуту, приличия!

Эхо, многократно отразившись, вторило тяжелому басу. Волхв кричал, а оно вопило на семь разных голосов. Но Ругивлад знал, что как только мощь Нави выплеснется до дна — наступит похмелье, и тогда ему не спастись. Голос вибрировал, дрожал и клинок. Выпивая чужие жизни! Впиваясь гадюкой меж толстых кож!! Рассекая мышцы и сухожилия!!! Танцу Ругевита его научил сам Лютогаст. Ученик превзошел Мастера.

По лагерю метались обезумевшие люди. Но лишь те, кто оказался рядом с ханским шатром, могли предположить, что виною царящего безумия — чужеземец. Черная броня его была окровавлена. В руках северянина плясал длинный меч, собиря богатый урожай. Надсадная песнь сквозь хрипы и стоны призывала стихию Земли. Песчаная воронка сужалась с потрясающей быстротой. Мчались по кругу кобылы. На словена уж обращали внимание не больше, чем на любого другого. Каждый пытался заполучить скакуна. Животные не давались… Брат резал брата в жестоком стремлении — успеть. Кто бы теперь мог помыслить, что этот одержимый, этот бесноватый чужестранец, неистовый вопль которого уже порядком заглушали шипение и шуршание песчаных лавин, есть причина всех зол?

Все! Выдохся! Глотка пересохла!

Ругивладова скакуна и след простыл. Увели поганые! Но ему удалось-таки словить чью-то каурую, метавшуюся в смертельном испуге от стены к стене. Расшвыряв степняков, он получил удар в широкую спину. Нож угодил в драгоценную чашу. Отпихнув врага, словен ринулся прочь с гиблого места. Но не тут-то было!

Навстречу неслась желтая зыбучая масса. Она захлестнула, перевернула его, вышибив из седла, и поволокла назад. Последнее, что успел словен — накинуть на голову свой темный плащ. А дальше — завертело, закружило, точно взбесились все духи этой выжженной солнцем и проклятой Лесом земли.

…Очнулся он от того, что рукоять волшебного меча обожгла ладонь, предвещая опасность. Душно, очень душно. Какая тут к Шуту опасность, когда шевельнуться нет мочи. Превозмогая неимоверную тяжесть, что давила сверху, он все-таки постарался это сделать.

— Хорошо, хоть, руки-ноги целы, — решил словен, — Теперь бы еще не перепутать, где верх, а где низ — и порядок! Да, котяру жаль, смышленый звереныш был — служить ему в Киеве ко всеобщей потехе. Ну, если выкарабкаюсь — это мы поглядим.

Песок к изумлению Ругивлада стал легко подаваться вверх, и надежды на спасение у волхва прибавилось. Вот только отчего рукоять клинка все жгла ему пальцы неимоверным холодом? Почуяв влагу, он кое-как приблизил рукоять к губам и лизнул. Так и есть, живительные ледяные капельки приятно стекли по языку в пересохшее горло.

И тут неизмеримая силища подбросила героя вверх, разметав песчаную тюрьму! Ругивлад не успел сообразить, кому же обязан спасением, как шлепнулся на горячую поверхность и вновь стал быстро погружаться в степное «болото». Он утоп почти по пояс, когда, было совсем ослепший от яркого света, стал различать детали, окружавшие его. Первым, что попалось на глаза, оказалась громадная голая человеческая ступня неестественно красного цвета. Волхв присмотрелся получше — так и есть! Стопа имела продолжение, она принадлежала гигантской столь же голой ноге без малейших признаков на поросль.

— Никак, баба? — мелькнула у него шальная мыслишка.

В тот же момент красная великанская рука устремилась к нему с высот и вырвала из плена, сдавив чудовищными перстами грудь и плечи.

— Прах Чернобога! — воскликнул Ругивлад.

Ему всегда нравилась эта несуразица, превратившаяся со временем в излюбленную брань. Еще похлеще звучало «Кащеевы яйца», но сейчас не до шуток.

Каждый палец на той руке был толщиной с лодыжку обычного человека. Еще мгновение и он разглядел лик спасителя! Но увидев его, волхв пожалел себя. Образом и подобием голем полностью походил на создателя. На Ругивлада смотрело бородатое глиняное лицо княжеского дяди, Малховича. На лбу существа он заметил резы, там явственно обозначилось пять символов. Там красовалось «ЕМЕТН».

Глянув вниз, словен сообразил, что находится на высоте не меньше семи-восеми косых саженей. Голем стоял на губительном песке, словно не весил и фунта. Земля не перечила порождению Нижнего мира.

Повертев человечишку, голем хорошенько осмотрел его, точно сравнивал с чем-то. Гигант радостно осклабился, показав кошмарный язык, весь в пупырышках с хорошую бляху для плаща.