4 ноября 1942 года в хуторе Аверинском немцы провели облаву на мальчиков хутора.

Они схватили 17 ребят, почти всех из «Босоногого гарнизона»: Первым Махина Ваню, потом Егоровых Колю и Васю, Горина Васю, Тимониных Аксена и Тимку , Манжин Семен, Назаркин Никифор, Головлевых Костю и Филиппа, Сафонов Емельяна и Сережу, Церковников Максим, Семенов Анатолий, Ребриков Григорий, Силкиных Петю и Федю …

При аресте фашисты врывались в хаты, били мальчишек ногами, палками, ногайками, требовали сказать, где партизаны. Ребята плакали, избитые в кровь, говорили, что не знают, где партизаны и вообще никого не знают…Никто никого не выдавал… Потом их полуживых, избитых до потери сознания, вытаскивали на улицу и кидали в крытый кузов грузовой машины.

Вместе с ребятами в эту машину фашисты посадили Филиппа Тимонина - отца Тимониных Аксена и Тимофея, как отца явного партизана, Головлеву Дарью - мать Головлева Константина и Сафонову Степаниду - мать Сафонова Емельяна. Всего 20 заложников… Грузовик под сильной охраной поставили на центральной площади…

3 дня взрослые смотрели, как по несколько раз в день издевались над их детьми, но ничем им помочь не могли. А мальчишки после истязаний были в кровоподтеках, с опухшими и окровавленными лицами, все в синяках.

6 ноября обер-лейтенант Гук выехал Калач–на–Дону, где получил разрешение на акцию устрашения…

7 ноября весь немецкий гарнизон был на ногах, а еще приехали полицаи. Полицаи месили грязь, ходили от дома к дому, выгоняли на улицу женщин, детей, стариков и, подталкивая их в спину, согнали на площадь. Моросил дождь. Жители хутора смотрели на построенных у грузовой машины ребят.

–Снять шапки! – скомандовал переводчик Асмус.Толпа нехотя повиновалась. Недалеко послышался треск мотоцикла. Где-то через минуту на площадь подкатил комендант, обер - лейтенант Гук, который был в непромокаемом плаще с капюшоном. Он передал что-то переводчику и пошел вдоль построенных мальчишек. Потом не спеша пошел обратно. Коменданту не понравилось, как на него посмотрел самый маленький, девятилетний - Семка Манжин, и обер – лейтенант Гук, схватив его за волосы, выдернул из строя. Потом немец прошел дальше, остановился перед самым старшим, самым избитым - Аксеном, взял его за подбородок, посмотрел в глаза, вспомнил, что этого мальчишку ловили дольше всех, мальчишка почти добежал до леса, отстреливаясь из пистолета… и тоже выдернул из строя… Потом рядом с Семкой и Аксеном оказались Тимошка, оба брата Егоровых, Костя Головлев, Емельян Сафонов, Никифор Назаркин. Последним из строя комендант выхватил Ванюшку Михина…Фридрих Гук пересчитал отобранных, потом махнул рукой переводчику.

-Эти бандиты будут расстреляны за порчу немецкого имущества, неподчинение и открытое сопротивление немецким властям! Если кто-то будет замечен в неподчинении властям, то виновные будут расстреливаться, а если у жителей хутора будет обнаружен кто-либо чужой, то хозяин будет выгнан из дому и дом сожжен. – Громко прокричал Асмус.

Десятерых избитых и полураздетых ребят окружили солдаты и погнали на край хутора. Заголосили женщины…–Прощай, батя! – крикнул Аксен.–Сынки… Сынки мои…Меня убейте, меня! – закричал отец немцам.Полицай сбил его с ног ударом приклада в спину…На окраине хутора, затолкали в сарай, а через минуту оттуда вывели первую пятерку ребят, связанных рука к руке. Аксен и Тимка оказались в первой пятерке. Пятерых ребят повели и поставили у самого края силосной ямы.

К Аксену подошел староста Устин.–Ну, что, расколол стаканчики? – ехидно усмехнулся он.– Думали не узнаю?

-Иди отсюда, сволочь! – вскипел Аксен, а потом добавил, но не успел договорить. – Погоди, тебя поймают и народ судить будет, и …

Привели вторую пятерку…

А Фридрих Гук стоял и фотографировал… для отчета.

В воронке

Коновалов оказался ближе к взрыву, он принял на себя основную массу осколков. Сережке очнулся от того, что было очень больно дышать… Схватился за левый бок, правая рука нащупала достаточно крупный осколок застрял между нижними ребрами левого бока. Серый сполз в воронку от снаряда. Расстегнул ремень, поднял гимнастерку исподняя рубаха слева была вся в крови. Приподнял ее, посмотрел: «Терпимо, осколок можно вытащить, главное, остановить кровь». Судя по ране в которой торчал осколок, попадание уже на излете, отделался легко: рассечение и, скорее всего, сломанным ребрами.

Приготовил бинт.

Серый взял осколок через исподнюю рубаху пальцами, резко дернул, как большую занозу, ойкнул и сильно прижал левую руку локтем к ране. Оторвал низ исподней, сложил несколько убрал локоть, приложил валик к ране, постарался, как можно туже прижать его бинтом. Стало немного легче.

«Надо посмотреть, что со старшим матросом…» - подумал Серый. Выбрался из воронки, ползком добрался до Коновалова, потащил его за собой в воронку. Получилось…

Коновалов, судя по ранам, погиб почти мгновенно. Без раздумья Сережка поменял свой карабин на ППШ Коновалова, забрал из его нагрудного кармана документы. Закрыл глаза…

Серый очнулся, когда задрожала земля – в сторону воронки двигались танки. Уже вечерело – Сережка был в «отключке» несколько часов. Танки прошли дальше – на северо – восток. Иногда раздавались одиночные выстрелы: фашисты делали контрольные выстрелы.

Рядом послышалась немецкая речь, Сережка сжал автомат, он уже приготовился продать свою жизнь подороже…

- Курт, во скажи мне, как так получается? Почему эти полосатые не сдавались, они же были окружены? Когда началось наступление, тысячи этих скотов сдавались в плен и, почти без охраны, сами шли на запад. А сейчас – у нас серьезные потери, мы двое суток не могли сдвинуться с места… Да и сейчас, продвинулись на пару километров.

-Ади, ты же сам сказал, что эти – полосатые. Эти другие…

Прошли мимо – в воронку не заглянули, не заметили.

Из всего сказанного Сережка понял только «Цвай километр». Уже темнело, немцы не станут двигаться ночью, значит, нужно за ночь проползти 2 километра до своих. Хотелось есть, а еще больше пить, только вода кончилась еще до их с Коноваловым выхода к первому батальону…

«Эх, мама, наверное, сейчас трепется с мамой Никитоса, а папка смотрит какой-нибудь футбол… Да уж…вот где теперь ребята? Живы ли… А Илюха в больничке лежит, в ус не дует…» - улыбался, думая так Сережка.

К утру Сережка подобрался к высотке – окопы на ней занимали фрицы. Начало светать, а Сережка так и не придумал, как преодолеть линию фронта, да и сил почти не оставалось…

-Alarm!!! (Тревога!) – завопил кто-то из охранения.

И сразу началась стрельбы. 157 дивизия получила приказ выбить врага за железную дорогу, что шла к Сталинграду. С высотки, с левого фланга, из окопа, по нашим, которые были уже почти рядом, метрах в пятидесяти, строчил пулемет, не давая подняться в атаку. Серый решил исправить это дело… Подобрался сзади, почти в упор дал короткую очередь в спину пулеметчику и его второму номеру. В суматохе боя никто ничего не понял. Сполз в окоп, перекинул МГ на другую сторону окопа, когда выбирался, столкнулся взглядом с одним из наших бойцов, который подполз к пулеметному гнезду на расстояние броска гранаты…

«Вовремя,- подумал Серый. -Так могли и свои угрохать»

Установив пулемет на бруствер (это были наши окопы, которые захватили фрицы, так что бруствер был у них за спиной), Серый дал несколько длинных очередей вдоль траншеи, по немцам, которым некуда было укрыться, а только падать на дно окопа или выскакивать из него, ведь огневые ячейки были сделаны в другую сторону.

Раздалось дружное «Ура!!!», заметив, что плотность огня резко упала, командиры подняли бойцов в атаку. А гранаты в Сережкину сторону прилетели, от немцев, целых две.

-Сестричка, как он? – Лейтенант Корниенко кивнул на парнишку, что лежал на шинели весь в бинтах, колдовавшей над ним медсестре.

-Смертельных ран нет, если до санбата довезут – жить будет, ответила та, не прекращая перевязку.