Была тишина. Никогда не слышал он такой тишины. Не было ни звука. Ни звука… Тишина всегда содержит в себе какие-то звуки. Но тут было что-то не так. Не было никакого звука, абсолютно никакого. Притихли даже предметы, которым вовсе не свойственна тишина. Это была агрессивная тишина, направленная против него. Такая тишина… Такая тишина… Где же шорохи? Не может быть такой тишины. Такая тишина… такая тишина. Ну, брось, будь нормальной тишиной, с шорохами и со всем прочим. Такая тишина…

Послышался шорох, которого он так желал. И он открыл глаза. Он видел, как он бежит к греку, и слышал, как стреляет артиллерия, — нет, это не артиллерия, это пулемет. Он забыл об артиллерии, когда бежал. Он слышал только треск пулеметов, — но ведь была и артиллерия. Да, честное слово, — вы меня не обманете, — я знаю, что стреляла и артиллерия. И тут он увидел хлеб. Целую гору хлеба. Черного хлеба с потрескавшейся корочкой — точно лопнувшая колбаса. Он не поверил и привстал.

— Где же?.. — сказал он и удивился, услышав собственный голос.

Кто-то вошел. Он услышал гул артиллерийской канонады.

— Что это? — спросил Квейль.

— Инглизи, — услышал он голос. Он рассчитывал увидеть Нитралексиса. Но это был какой-то маленький грек в темно-коричневой форме, совсем не похожей на форму Нитралексиса, который всегда ходил в синем, как англичане.

Еще кто-то вошел. Этот был в шинели и пилотке.

— А, вы очнулись.

Он услышал ломаный английский язык.

— Да, — сказал он. — А что такое?

— Теперь все в порядке, — ответили ему по-гречески. Говорил человек в пилотке.

— Да. Я знаю. Простите… Я это знаю. И очень прошу простить меня.

— Ничего, ничего. Вот… выпейте коньяку.

Он подал Квейлю эмалированную кружку. Квейль выпил, и у него дух захватило. Он поднял глаза и увидел грека в пилотке.

— Спасибо, — сказал он вполне сознательно.

— Вы теперь в полном порядке, — сказал грек.

— Да. Где я нахожусь?

— Это наш пункт. Вы в безопасности, вам повезло.

— Да, я вижу.

Квейль спустил ноги с койки и попробовал встать. Земля кружилась у него под ногами, но он не упал. И он различал грохот артиллерии — значит, он в порядке.

— Мне надо в Янину, — сказал он. — Немцы уже там?

— Что вы… нет, нет!

— Я должен немедленно отправиться в путь. Как туда попасть? Где дорога?

Грек улыбнулся:

— Не надо волноваться. Немцев там еще нет.

— А далеко они?

— Не знаю. Мы здесь ничего не знаем. Все идет кувырком. Они много раз бомбили Янину. Вчера мы потеряли связь с нашим генералом в Янине. Он говорил, что дела там плохи. Мы отступаем по всему фронту.

— А как австралийские войска? Англичане? — спросил Квейль. Взгляд его упал на хлеб, и под ложечкой у него засосало от голода. — Можно мне немножко? — указал он на хлеб.

— Конечно, — ответил грек. — Инглизи находятся по ту сторону Пинда. Нам ничего не известно о них… Немцы наступают от Корицы.

— Смогу я попасть в Янину до них?

— Да… попадете. Вы не беспокойтесь.

— Я не беспокоюсь, но мне надо в Янину. Покажите мне, пожалуйста, как выбраться отсюда на дорогу.

— Хорошо.

Квейль отламывал куски хлеба и рассовывал их по карманам. Греки следили за ним. Маленький грек дал ему еще коньяку. Квейль набрал полный рот коньяку и разом проглотил его.

— Пожалуйста, покажите мне дорогу, — сказал он. Он направился к выходу.

— А вы в состоянии далеко идти?

— Да, если буду идти по дороге.

Квейль открыл дверь. Яркий солнечный свет ослепил его. Он прикрыл глаза ладонью. Теперь он вполне отчетливо слышал гул артиллерийской канонады.

— Если вы подождете минутку, он пойдет с вами, — грек в пилотке указал на маленького грека. Он что-то сказал ему, и тот вышел.

— Он пошел за вещами.

— Я не хочу причинять вам хлопот. Я обойдусь без него.

— Не все ли равно? Одним человеком больше или меньше — теперь это не имеет значения.

— Благодарю вас, — сказал Квейль. Он вспомнил о Нитралексисе. Но те дни, которые он провел с Нитралексисом, отодвинулись куда-то далеко, и он не в состоянии был чувствовать то, что следовало чувствовать при мысли о том, что оба — Нитралексис и Деус — убиты. Он не чувствовал ничего. Совершенно и абсолютно ничего.

Маленький грек вернулся со скатанным одеялом на ремне через плечо. В руке он держал еще одно. Он улыбнулся, показывая желтые зубы. Другое одеяло он отдал Квейлю. Грек в пилотке объяснил ему, что он должен сделать.

— Ты проводишь его до Янины, — сказал он маленькому греку. — Постарайся устроиться с ним на одном из грузовиков, которые возвращаются с фронта, и довези его до Янины. Сам возвращайся назад. Понял?

— Понял, — ответил маленький грек. Он взял письменный приказ, который изготовил для него грек в пилотке. Затем он кивнул Квейлю, и Квейль вышел за ним. Сделав несколько шагов по грязи, он как бы вспомнил что-то и обернулся:

— До свиданья. И благодарю вас. Благодарю за все.

— Не стоит, — ответил грек в пилотке. — Я сам бы охотно ушел вместе с вами.

Квейль взглянул на его спокойное лицо и понял, что он говорит совершенно серьезно.

Вместе с маленьким греком они зашагали по грязной тропинке. Было так приятно идти и не бояться, что на тебя вот-вот наскочат итальянцы. Внизу видна была дорога и проходящие по ней грузовики. Немцы еще не дошли до Янины, он отыщет Елену и вместе с ней вернется в Афины. Его нисколько не удивляло, что все принимают победу немцев, как нечто само собою разумеющееся. Это был вопрос простой арифметики. При наших порядках, думал он, почти что физически невозможно побить немцев на земле. При теперешнем положении никаких шансов. Что-то неладно с нашей армией, это несомненно. Нужна какая-то новая идея, которая пришла бы в армию снизу. Нет, неверно, просто дело в количестве. У нас нет ничего: ни вооружения, ни самолетов. Да, дело именно в этом. Представь себе, как все бы обернулось, если бы у нас было такое же количество самолетов, как у итальянцев или даже у немцев? То же самое и на земле. Но нет, это еще не все. Нужно еще знать, что делать со всем этим — особенно с армией. Вот в чем загвоздка, и от этого не уйдешь. В этом все дело.