27
Они отвезли его в Глифадский госпиталь, находившийся недалеко от Дома Елены. Это было большое пятиэтажное здание: прежде там был летний пансион. Квейля тотчас же отвели в зал, оборудованный под операционную. При ярком свете висячих ламп пять или шесть врачей оперировали раненых. Среди оперируемых Квейль заметил немца. Сестра-англичанка стала снимать с Квейля повязку.
— Когда вы сюда прибыли? — спросил ее Квейль.
— Я?
— Вообще английские сестры.
— Да уже с месяц. Нагнитесь. Снять повязку, доктор?
— Пока не надо, — ответил Андерсон.
Он снял куртку и вымыл руки. Хикки уселся на длинном столе рядом.
— Ножницы, — сказал Андерсон сестре.
Он взял у нее из рук ножницы и удалил клеенку и марлю. Обнаженной, выбритой частью черепа Квейль почувствовал холодный воздух комнаты.
— Посмотрим, Квейль, есть ли у тебя выдержка. Будет немножко больно.
— Так всегда говорят, — ответил Квейль.
Он почувствовал, как Андерсон разрезает швы. Врач протянул руку, и сестра вложила в нее щипцы. Квейль почувствовал их осторожное прикосновение, потом подергивание при удалении первого шва. Он подскочил.
— Потерпи же, черт возьми!
— Нельзя ли переменить район действия? — спросил Квейль после того, как были быстро удалены еще четыре шва.
— О'кэй, — сказал Андерсон сестре.
Она была полная и толстощекая, и Квейль почувствовал округлость ее руки, когда она охватила его голову, накладывая на нее повязку и помогая снять рубашку. Андерсон выстукал ему грудную клетку и прощупал живот, спрашивая, не болит ли где. Квейль ответил, что нигде не болит, но чувствуется онемение возле колена. Андерсон согнул ему ногу и ощупал коленную чашку. Закончил он осмотром его руки.
— Отведите его в ванную, — сказал он сестре.
— Ну как? — спросил Квейль.
— Все в порядке, — ответил Андерсон. — Необходимо хорошее питание и несколько дней отдыха.
— Когда мне можно будет побриться?
— Примерно через месяц, когда сойдут струпья. Только не сдирай их.
— Я могу принять ванну на аэродроме. Вы ведь теперь там живете?
— Примешь здесь, — ответил Андерсон.
— Идемте, — позвала Квейля сестра.
— Я сбегаю и принесу тебе обмундирование, — сказал Хикки. — Возьму из своего. Твои вещи отосланы в Египет.
Когда сестра отвела его в просторную ванную и принялась раздевать, он заявил, что разденется и будет мыться сам.
— Глупости, — возразила она. — Вы не вымоетесь, как надо. Посмотрите, в каком виде ваша одежда. И сорочка.
Она растянула перед ним грязную сорочку.
— Я знаю, — ответил он.
— Садитесь в ванну.
Ему было неловко, но он сел в теплую воду, от которой пахло каким-то антисептическим средством. Сестра нагнула ему голову вперед и обвязала ее полотенцем, чтобы вода не попала в рану. Она принялась медленно мыть ему шею и спину, потом подняла одну за другой его ноги и выскребла их. Квейль чувствовал расслабленность и физическое наслаждение от этой расслабленности и от ощущения чистоты.
Он вытерся и сидел в белом халате, который дал ему Андерсон, пока Хикки не вернулся с одеждой. Он надел чистую сорочку, брюки и куртку, поблагодарил сестру и пошел по шумным, полным суеты коридорам и комнатам, которых прежде не заметил. У нижней ступени лестницы толпились легко раненные и выздоравливающие.
— Уезжают, — объяснил Андерсон. — На Крит.
— Много народа эвакуируется?
— Да. Женщины и некоторые раненые.
Квейль решил, что надо эвакуировать Елену, и попросил Хикки отвезти его к ней. Было уже темно, когда он, спотыкаясь, шел по ведущей к дому Стангу мощеной дорожке. Хикки и Андерсон ждали его в автомобиле. Он постучал. Кругом царил мрак. Ответа не было. Он постучал еще раз и убедился, что в доме никого нет. Он обошел его кругом и увидел, что черный ход закрыт и дверь задвинута деревянным засовом. Он понял, что Стангу уехали, и стал соображать, где может быть Елена, где вся семья. Он очень встревожился, так как Елена теперь не будет знать, как связаться с ним. Может быть, она у родственников? Но нельзя рисковать, расспрашивая соседей. И куда могли они запропаститься? Вся семья… Она, наверно, знала, куда должна уехать семья. Она толковая. Найдет меня. Может быть, Лоусон-в Афинах? Может быть, он знает, где они? Понять не могу, куда она девалась.
Он пошел обратно к машине, охваченный тревогой. Хикки повез его на аэродром.
На аэродроме они вошли в просторную столовую, где сидели летчики бомбардировочной эскадрильи. При появлении Квейля Финн вскочил и поспешил ему навстречу.
— Возвращение блудного сына, — сказал Андерсон.
— Джон! — воскликнул Финн, пожимая Квейлю руку.
— Дайте место чуду, — продолжал Андерсон.
Квейлю очистили место. Андерсон и Хикки сели рядом с ним, и все трое принялись за еду. Со всех концов столовой посыпались вопросы. Некоторых из присутствующих Квейль видел впервые, но он узнал и ребят, летавших вместе с ним на «Бленхеймах» в пустыне, и других, с которыми раньше встречался в Афинах. Впрочем, он был слишком занят едой, чтобы обращать особенное внимание на окружающих.
— Среди молодых есть, наверно, способные ребята, — сказал он Хикки.
— Только на это и приходится рассчитывать. Ведь на всю компанию есть каких-нибудь два самолета. — Среди присутствующих было по крайней мере человек тридцать с крылышками. — Большинство завтра уезжает, — продолжал Хикки. — Самолетов нет. Вчера вылетели шесть «Бленхеймов», и ни один не вернулся. А дня два тому назад мы потеряли два последних «Харрикейна». Есть еще один, но он так изрешечен, что не скоро полетит. Дело дрянь, Джон…
— Да. На моих глазах было сбито несколько «Харрикейнов». Ты знал Кросби?
Квейль думал о том, как разыскать Елену.
— Знал, — ответил Хикки.
— Несколько дней тому назад его сбили.
— Этот «Харрикейн» единственный, оставшийся из тех трех. Ты, наверно, видел, как их сбили при взлете.
— Да, — ответил Квейль.
Он все думал, как ему найти Елену, и не переставал тревожиться.
— Тебе следовало бы написать рапорт.
— Командир говорил мне, что вы совсем не поднимаетесь в воздух.