Генри хмуро разглядывал свою отбивную и думал, что же ему теперь делать. Хилари, конечно, вернется. Он и отпустил-то ее только на время, понимая, что в итоге она обязательно вернется. Только теперь между ними вклинилось это проклятое дело Эвертона. Его уже год как закрыли, а оно возьми и откройся снова, суля одни только неприятности, причем крупные, если Хилари решила всерьез им заняться. Он нахмурился еще больше. А вообще дьявольской наглостью со стороны этого Мерсера было прицепиться к ней на улице. Что-то ему во всем этом не нравилось, и Мерсеры — особенно, хотя он скорее удавился бы, чем втянул Хилари в бессмысленную авантюру, признав это.

Хмуро доедая отбивную, он обдумывал, а не натравить ли ему на Мерсеров какого-нибудь профессионала. Во-первых, нужно узнать, где они жили и чем занимались после смерти Эвертона. Постараться прояснить их финансовое положение и узнать, нет ли указаний на то, что после смерти Эвертона оно улучшилось. Он смутно помнил, что по завещанию Мерсеры получили какую-то мелочь, которая вряд ли могла существенно изменить положение их дел. Если же оно все-таки изменилось, стоило узнать об этом подробнее. Прошлое миссис Мерсер тоже заслуживало внимания. Все это, конечно, должно было быть сделано еще во время следствия, но виновность Джеффри Грея казалась тогда настолько очевидной, что едва ли кто занимался этим всерьез. В общем, профессиональному сыщику было здесь чем заняться.

Он вернулся в лавку и позвонил Чарлзу Морею, который приходился ему очень дальним родственником и очень хорошим другом.

— Привет, Чарли. Это Генри.

— Который из них? — тут же развеселились на другом конце провода. Голос у Чарли был такой зычный, что казалось, он вдруг очутился с Генри в одной комнате.

— Каннингхэм.

— Привет, привет! Как антикварный бизнес?

Генри нетерпеливо поморщился.

— Я по другому поводу. Я хотел узнать… Помнишь, ты как-то говорил…

— Не тяни резину, выкладывай, что там у тебя.

— Ну, ты как-то рассказывал мне о детективе…

Чарлз присвистнул.

— Уже успели ограбить?

— Да нет, я не для себя. То есть почти для себя. Для друга. В общем, я хочу кое-что выяснить, и мне нужен надежный человек. Ну, который не станет трепаться об этом на всех углах.

— Моя мисс Силвер подойдет тебе как нельзя лучше, — заявил Чарлз Морей.

— Женщина? Что-то я сомневаюсь.

— Перестанешь, когда узнаешь ее получше. Или, точнее, когда увидишь результаты. А они будут, это я тебе обещаю. Она вытащила меня из такой передряги, что ты себе и представить не можешь, причем дело было не в Южной Африке, а здесь, в Лондоне. Если у тебя конфиденциальное дело, можешь доверять ей на все сто. Ее адрес, погоди минуту и приготовь карандаш. Ага, нашел. Вест-Лихем-стрит, Монтэгю Меншинс, квартира пятнадцать. Телефон? Нет, у меня только старый. Найдешь в справочнике. Мисс Мод Силвер. Записал?

— Да. Большое тебе спасибо.

— Заглядывай в гости, — предложил Чарлз. — Вот Маргарет спрашивает, как насчет ужина на той неделе? Скажем, в понедельник или во вторник?

Договорившись на понедельник, Генри повесил трубку и отправился в Британский музей, где два часа кряду не разгибаясь читал дело Эвертона. Ознакомившись с материалами следствия и слушаний, он вышел с твердым убеждением, что если Джеффри Грей избежал виселицы, то исключительно потому, что родился в рубашке. Все дело выглядело до смешного простым и ясным как день. У Джеймса Эвертона было три племянника. Джеффри Грея он любил, Берти Эвертона недолюбливал, а Фрэнка просто снабжал деньгами. Лучше всех, естественно, устроился Джеффри. У него было место в дядиной фирме, место в дядином доме и чуть ли не все место в дядином завещании. А затем, совершенно очевидно, на сцене появляется Берти с какой-то неприглядной историей. Он ужинает с дядей, и тот срочно лишает Джеффри наследства, наделяя им Берти, причем в спешке напрочь забывает о третьем своем племяннике Фрэнке. Впрочем, это как раз не важно, потому что главную ошибку Джеймс Эвертон сделал, вычеркнув из своего завещания Джеффри. Очевидно, однажды тот здорово оступился, и Берти, решив, что чем он, собственно, хуже, попросту его заложил. В результате дядя Джеймс меняет свое завещание и посылает за Джеффри, чтобы сообщить ему это, а тот в приступе ярости его убивает. Неизвестно еще, как сильно он оступился. Возможно, он сделал нечто такое, что никак не мог себе позволить огласки. Возможно, дядя угрожал ему разоблачением. Джеффри, естественно, не догадывался, что обязан всем этим Берти. Скорее всего, он и не подозревал, что Берти что-то известно. Как бы там ни было, он теряет голову и убивает своего дядю, собственными руками вкладывая в Руки Берти все состояние.

«Интересно, — подумал Генри, — Берти выплачивает теперь Фрэнку его содержание?» В любом случае дело не вызывало ни малейших сомнений. Обдумав все еще раз, Генри пришел к выводу, что нет вообще ни одной причины, по которой он должен звонить мисс Мод Силвер. После чего отыскал телефон и позвонил ей.

Он вошел в ее приемную и очень скоро оказался препровожден в удивительно старомодный кабинет. Со времен Чарлза Морея мебели здесь только прибавилось, а стулья окончательно вышли из моды. Генри они напомнили стулья, на которых он сидел еще школьником, навещая бабушкиных и дедушкиных знакомых. Вся каминная полка была заставлена фотографиями в дешевых рамках.

Сама мисс Силвер сидела за массивным добротным столом средневикторианской эпохи. Это была маленькая особа с длинными мышино-серыми волосами, собранными на затылке в пучок, и опускающейся на лоб аккуратной волнистой челкой. Просуществовав на голове мисс Силвер именно в таком виде весь период повального увлечения стрижками «под фокстрот» и «под мальчика», эта прическа соответствовала теперь едва ли не последним веяниям моды, что, впрочем, оставляло ее хозяйку совершенно равнодушной, тем более что какую бы прическу ни выбрала себе мисс Силвер, и она сама, и прическа все равно выглядели бы одинаково старомодными.

Мисс Силвер была одета в опрятное платье отталкивающего серого оттенка. В ее невыразительном лице не было ни намека на талант или характер. Косметика или пудра никогда не оскверняли ее гладкую желтоватую кожу. Мисс Силвер вязала маленький белый шерстяной носок и, когда появился Генри, как раз считала петли. Через минуту она подняла глаза, кивнула и тихим бесцветным голосом произнесла:

— Да садитесь же, бога ради.

Генри уже от всей души жалел, что пришел сюда. Он просто не представлял, зачем ему понадобилось узнавать адрес этой несчастной женщины, звонить ей, да еще и приходить лично. Во всем этом не было ни малейшего смысла. Если бы у него хватило мужества, он немедленно бы поднялся и вышел. Но, поскольку мужества ему не хватило, он просто молча сидел и смотрел, как мисс Силвер откладывает вязание на чистый лист промокашки и достает из верхнего левого ящика своего стола тетрадь в ярко-голубой обложке. Открыв тетрадь, мисс Силвер записала в нее имя Генри, его адрес и, держа ручку наготове, подняла на него взгляд своих кротких глаз:

— Итак, капитан Каннингхэм?

Генри подумал, что в жизни еще не чувствовал себя так глупо. Еще он подумал, что обязан этим исключительно Хилари.

— Боюсь, — выдавил он, — я напрасно решил вас побеспокоить.

— Вам станет лучше, если вы все мне расскажете. Не знаю, читали ли вы Теннисона. Мне кажется, он замечательно это выразил:

Все шепчет и шепчет тайны,

Холодным утесам море.

Отчего же так трудно сердцу,

Рассказать о своем горе? Иными словами, труднее всего начать. Дальше вам будет легче.

— Дело Эвертона, — отрывисто сообщил Генри.

— Дело Эвертона? Понятно. Но оно ведь закрыто, капитан Каннингхэм.

Генри нахмурился. Однако соображение, что большим дураком, чем теперь, он едва ли уже себя выставит, придало ему мужества.