Про пистолет удалось выяснить очень многое. Пуля, убившая Эвертона, вне всякого сомнения, была выпущена именно из него. На нем были отпечатки Джефа. Да и как им не быть, если он сам его поднял? Другое дело, что на нем не было других отпечатков. На нем не было Других отпечатков! Значит, это никак не могло быть самоубийством. Да еще Джеф, как нарочно, уперся, что споткнулся о пистолет в самых дверях. Хилари вспомнила, как присяжные прямо-таки вцепились в эти слова, потому что от дверей до стола было минимум девять футов. И, поскольку Джеймс Эвертон умер мгновенно, не говоря уже об отсутствии на пистолете его отпечатков, о самоубийстве не могло идти и речи.

Хилари тяжело и протяжно вздохнула.

Поскольку выбирать приходилось между Джефом и Мерсерами, ясно было, что лгали они. И, однако, присяжные им поверили. И на следствии, и на суде.

Она прочла показания Марион. Абсолютно ничего. Несколько ничего не значащих вопросов и столько же ничего не меняющих ответов, но сердце Хилари обливалось кровью, когда она представляла себе, чего стоило Марион стоять там и давать их под присягой. Они с Джефом были так безраздельно, так абсолютно счастливы, что счастье окутывало их, как яркое свечение, и сопровождало всегда и всюду, делая счастливым каждого, кто его касался. А в темной и душной зале суда этот свет начал меркнуть. Снаружи был жаркий солнечный день — в газетах только и писали, что о жаре, — а в душной и мрачной зале суда Джеф и Марион смотрели, как гаснет их свет.

Коронер: Вы присутствовали при телефонном разговоре вашего мужа вечером шестнадцатого?

Марион Грей: Да.

Коронер: Вы запомнили время?

Марион Грей: Да. Часы как раз били восемь. Он подождал, пока они стихнут, и поднял трубку.

Коронер: Вы что-нибудь слышали?

Марион Грей: Я слышала, как Джеймс Эвертон попросил моего мужа приехать к нему в Солвей-Лодж.

Коронер: Вы хотите сказать, что слышали слова мистера Эвертона в буквальном смысле?

Марион Грей: Да, я слышала его голос совершенно отчетливо. Он хотел, чтобы Джеф немедленно к нему приехал. Он даже повторил это: «Ты слышал, мой мальчик? Немедленно». Потом мой муж спросил у него, что случилось, и он сказал, что не может говорить об этом по телефону. Он еще раз повторил, чтобы Джеф приезжал как можно скорее, после чего мой муж повесил трубку и сказал мне: «Это Джеймс. Хочет, чтобы я сейчас же к нему приехал», а я ответила, что все слышала. Муж еще сказал: «Кажется, он страшно расстроен. Никак не возьму в толк чем».

Потом ее спросили о пистолете. Марион ответила, что никогда раньше его не видела.

Коронер: Вы никогда прежде не видели его у своего мужа?

Марион Грей: Нет.

Коронер: Как давно вы женаты?

Марион Грей: Год и неделю.

Коронер: И за это время ни разу не видели этого пистолета?

Марион Грей: Ни разу.

Коронер: Вы снимаете квартиру на Модсли-роуд?

Марион Грей: Да.

Коронер: Вы живете там с самого момента замужества?

Марион Грей: Да.

Коронер: Насколько я понимаю, это не очень большая квартира?

Марион Грей: Не очень. Там только четыре комнаты.

Коронер: И, будь пистолет в квартире, вы бы об этом знали?

Марион Грей: Едва ли в этой квартире может находиться что-то, чего я бы не видела.

Коронер: Там нет запертых шкафов, ящиков?

Марион Грей: Нет.

Коронер: И вы никогда и нигде не видели этого пистолета?

Марион Грей: Я никогда и нигде не видела его раньше.

После этого коронер ее отпустил.

Хилари перевернула страницу.

Вызвали Берти Эвертона.

Коронер: Ваше имя Бертрам Эвертон?

Бертрам Эвертон: Ну да, конечно.

Коронер: Вы приходитесь покойному племянником?

Бертрам Эвертон: Ну да.

Коронер: Когда вы видели его в последний раз?

Бертрам Эвертон: Ну, я, знаете, ужинал с ним как раз накануне того, как это произошло. Удивительный, знаете, случай, потому что не сказать, чтобы мы часто виделись. И надо же.

Коронер: Вы хотите сказать, что были не в лучших отношениях со своим дядей?

Бертрам Эвертон: Ну, знаете, не сказать, чтоб уж настолько. Старался просто держаться от него подальше и все такое.

Коронер: Вы были в ссоре?

Бертрам Эвертон: Да вовсе нет. Я, знаете, вообще стараюсь ни с кем не ссориться.

Коронер: Возможно, у вас были какие-то разногласия?

Бертрам Эвертон: Ну, разве что во взглядах на жизнь. Уж больно дядя любил работать. В поте лица, своими руками и все такое. Лично я предпочитаю собирать фарфор, так что сами понимаете…

Коронер: Но вечером понедельника, пятнадцатого, вы все же с ним ужинали?

Бертрам Эвертон: Ну да. Я же говорил.

Коронер: Вы в это время жили в Шотландии?

Бертрам Эвертон: Да. В Эдинбурге.

Коронер: И вы проделали такой путь ради ужина с дядей, отношения с которым оставляли, мягко говоря, желать лучшего?

Бертрам Эвертон: Ну, это вы уж хватили. Все было не совсем так.

Коронер: Может быть, в таком случае вы расскажете нам, как именно это было, мистер Эвертон?

Бертрам Эвертон: Ну как… Я ведь коллекционирую фарфор, а в таком месте, как Эдинбург, нет-нет чего-нибудь да найдешь. То есть совсем даже не обязательно, что найдешь, может статься, и нет, но все равно ищешь, потому что никогда ведь не знаешь, сами понимаете. Так вот, для себя я, правда, ничего не нашел, но я знаю тут одного парня, который интересуется керамикой, Уайт его зовут.

Коронер: Это существенно?

Бертрам Эвертон: Ну, я лично так не думаю; просто мне показалось, что вы захотите, знаете ли, узнать.

Коронер: Не могли бы вы по возможности коротко рассказать нам, что заставило вас приехать из Эдинбурга и встретиться с дядей?

Бертрам Эвертон: Ну, в том-то, знаете, и загвоздка, что приезжал я, собственно, не за этим. Я приехал увидеться с парнем, который скупает керамику, — я уже говорил, что его зовут Уайт? — потому что, знаете, я наткнулся на дивный комплект пивных кружек с изображением всех генералов, участвовавших в мероприятии, которое, знаете, обычно называют Мировой войной; выполненный в единственном экземпляре и вообще очень интересный во всех отношениях для каждого, кто этим интересуется, если вы меня понимаете. И, поскольку владелец комплекта собирался продавать его музею Кастла, я подумал, что моему приятелю стоит, знаете ли, поторопиться с предложением, и немедленно отправился его повидать.

Коронер: И вы его повидали?

Бертрам Эвертон: Ну в общем, знаете, нет. Он улетел в Париж. Под влиянием, как говорится, импульса. Так что я позвонил дяде Джеймсу и предложил вместе поужинать.

Коронер: Вы только что сказали, что предпочитали видеться как можно реже. Что же заставило вас изменить своим привычкам в этом случае?

Бертрам Эвертон: Ну, я был, можно сказать, на мели. Поэтому бесплатно покушать, поболтать по-семейному и все такое пришлось как нельзя более кстати; вы меня понимаете.

Коронер: У вас было какое-нибудь конкретное дело, которое вам хотелось бы обсудить с покойным?

Бертрам Эвертон: Ну, разве что насчет содержания для моего братца. Он, понимаете ли, выплачивал ему содержание, и мы тут подумали, что будет не то слово как замечательно, если удастся уговорить старика немного его увеличить, и я обещал посмотреть, что можно сделать, — если подвернется случай и вообще, ну, вы меня понимаете.