Я вздрагиваю, опустив взгляд вниз и увидев сморщенное недоброе лицо.

— Чего, белобрысый, вылупился? — Бакия морщится еще больше. — Будто призрака увидел. Много видишь то, да? Такого, что другие не видят.

От ее очередного цветастого платья рябит в глазах, но ее слова заставляют забыть о внешнем виде бабки. Я озираюсь, но рядом только насторожившийся Истровский.

Откуда она про меня знает, неважно. Сейчас эта ненормальная меня раскроет перед тем, кто из самых лучших побуждений молчать не сможет.

— Со зрением у меня все в порядке, — осторожно отвечаю я. — Молодость, знаете ли.

— Ты мне зубы то не заговаривай, умник, — ощеривается она. — Болтливые долго не живут. У тебя и без того проблем полон рот, так что ты его затыкай почаще.

Я всматриваюсь в нее, но не вижу ни силы, ни ее ощущения. Вообще ничего, словно и нет бабки в этом мире. От этого по спине пробегают мурашки. Бакия усмехается:

— Не зыркай куда не просят. Тебе надо в Дименхор, белобрысый. Там таких как ты, научить могут. Зыркать куда надо. Послушаешься, может и выживешь, — бабка смотрит сквозь меня, говоря тише, и мне приходится склониться к ней.

Пахнет от старушки, на удивление, неплохо. Ее окутывают ароматы сладостей, кофе и табака. Будто попал в восточную курильню.

— Та тень, что над тобой, недолго будет ждать, пока не проглотит, — прогоняет она все приятные ощущения загробным голосом. — Мало у тебя времени, белобрысый волчонок. Поторопись. Сам знаешь, что тебя ждет по ту сторону.

Меня от ее слов пробивает озноб. Яркий солнечный свет приглушается, звуки затихают, пальцы немеют и воздух становится безжизненным. Я встряхиваю головой, прогоняя наваждение. Легчает. Ну, нагнала жути, старая.

— Ну а ты, глазастый, — бабка вдруг переключается на Володю, но мою руку не отпускает. — Хватит сражаться со своей башкой. Тебе не победить, только мешаешь.

Прорицатель только ресницами хлопает и Бакия свободной рукой цепляется за него, дергая на себя.

— Держись белобрысого. Но только не смей менять ничего! Запомни, глазастый. Не для того тебе дано. Вмешаешься и всех погубишь, ирод.

Пока мы оба не понимаем, что вообще происходит, бабка нас отпускает и отталкивает, повышая голос:

— А ну брысь! Ишь, прицепились к старой женщине.

Мы оглядываемся по сторонам, как бы не подумали, что мы и правда до бабки сами докопались. Саша с Богданом и Олегом остановились на улице в паре десятков метров, и обернулись, ища нас. И поворачиваюсь обратно, но бабки, естественно, и след простыл.

— И что это было? — спрашивает озадаченный Истровский.

— Да ненормальная она просто, — я сглатываю и опять трясу головой. — Ты вообще понял о чем она?

— Нет…

— Вот и я нет. Забудь, пойдем, — я тяну его за руку к ожидающим друзьям. — Спросят, лучше молчи.

Вот хтонь! Только избавился от загадочных жриц, так получил таинственную жуткую бабку. Если высшие силы мне помочь хотят, то выбрали они не самый лучший путь. Терпеть не могу шарады.

А если хотят страха нагнать, так могу повторить любимый жест Бакии. Не страх двигатель прогресса, а лень. А бояться того, не знаю чего, это же какую надо фантазию иметь?

А вот с Володей надо еще поговорить наедине. Вижу, что мое «забудь» со свистом улетело в бездну его любопытства. Глаза загорелись еще одной интересной задачкой. Точно придется в бордель вести.

Мы туристами шляемся по городу и даже не находим приключений. Все наши встречи с группками эллинов и римлян оканчиваются спокойно. А обедаем мы вообще в неприметном местном ресторане, обнаруженным исключительным нюхом Богдана. И, к удивлению, их языка мы не понимаем. Но отлично срабатывает метод тыка в потрепанное меню с картинками.

Кто бы подумал, но под вечер от прощальной гулянки я отказываюсь. Каритский орет на нас с Володей и Олегом, обвиняя в слабости, трусости и даже отсутствии чести, которую мы, по его мнению, должны доказывать в сомнительной полпуподпольной забегаловке.

В итоге с ним соглашается пойти только Богдан, после обещания отличной кухни. Ну а мне становится спокойнее, пока здоровяк рядом, у рыжего есть шанс не впутаться в неприятности. Ну или быстро из них выпутаться.

Договариваемся быть на связи и расходимся. Я хочу успеть собраться, поизучать «бальную» книжку и хорошенько выспаться. После слов бабки желание пускаться во все тяжкие как-то стихает.

Почему то все мои немногочисленные вещи раскиданы по комнате. Что я искал, не помню. И обратно уложить так, чтобы все влезло — не получается. Приходится присаживаться на сумку.

Что-то хрустит, но утрамбовывается достаточно, чтобы закрыть молнию. Одержав победу, я только собираюсь сходить в душ, как слышу крик на улице:

— Белаторский, выходи!

Противный писклявый голос брата сначала вводит в ступор. Какого? А, хтонь, я опять закрылся символом.

С одной стороны радует, что магия начинает срабатывать автоматически. Но подсознательное желание, чтобы от меня все отвязались хотя бы на день, играет со мной злую шутку.

Придется мне заняться этой самой медитацией. Когда-нибудь. Вряд ли на военной базе есть залы для медитаций.

Выхожу на балкон и вижу довольную рожу Яра. На его руках не менее счастливый котяра, которого он гладит. Мурчание слышно даже отсюда.

— Чего ты орешь? — тоже ору я.

— Давай, спускайся. Шевели булками, дело есть.

— Какое? — не сдаюсь я.

Не сдвинусь с места, пока не скажет, что ему от меня надо. С его чувством юмора станется втянуть меня в очередные приключения.

— Важное! — рявкает брат в ответ и шарахает в меня силой, отбрасывая назад.

Стекла за спиной жалобно звенят, но выдерживают. Ну, сейчас я тебе… Из дома напротив слышится приглушенное «пидрилы!». Яр испуганно озирается, выпускает недовольно мяукнувшего кота и быстро заходит внутрь. Похоже, Бакию тут знают все.

Мы встречаемся на лестнице. Ярослав, прежде чем выйти на улицу, осторожно выглядывает. Прикладывает палец к губам и жестом показывает, что путь свободен.

— Фух, — выдыхает он, когда мы доходим до конца улочки.

— Да кто она такая, бабка эта? — раздраженно спрашиваю, на всякий случай оглядываясь.

— Никто толком и не знает. Чего только не говорят о Бакии, — брат расслабляется окончательно, лишь повернув за угол. — Только шутки с ней плохи. Была одна история… Ладно, расскажу, только ты никому.

Я охотно киваю, а Яр становится серьезным.

— Мы тогда с моей группой тоже первый раз тут были. Устроили знатную веселуху в ночь перед выездом. Понятное дело, Бакия на нас орала, грозила всеми мыслимыми карами. А мы только посмеивались. Игорек, тезка твой, шарахнул в нее безобидной глушилкой. Сила через нее прошла, как и не было. А Игорек онемел. Целитель наш ничего сделать не смог. В общем, само через пару дней прошло.

Я хмыкаю и думаю, что зря вступался за гордую носительницу красного исподнего.

— Но это ерунда, — продолжает брат. — Хотя об этом и не распространяются, самые шустрые на эти грабли сами наступают. Самое странное случилось после. Игорек онемел, а бабка вдруг посмотрела на Степу и говорит мол, ладно, гуляйте, для кого-то в последний раз удастся повеселиться. Ну мы ее послали куда подальше с такими пожеланиями.

Ярослав замолкает, задумавшись. Воспоминания у него, судя по печальному лицу, не очень хорошие.

— В общем, Степан не вернулся из первой же вылазки.

— Так она…

— А демоны ее знают, — отмахивается Яр. — Не вернуться каждый может. Но слова ее все вспомнили.

Он опять замолкает, а я не хочу больше не хочу спрашивать. Мне она тоже наговорила, не пойми что. Но чего дергаться лишний раз. Я вообще не впечатлительный, но если мы продолжим обсуждать эту муть, то проймет.

Брат ведет меня переулками куда-то наверх. Подошвы скользят по мокрым гладким булыжникам. Тут все замощено древними камнями, отполированными миллионами ног. Везде лужи, мусор и окурки. Среди этого бардака дрыхнут коты, кто на ступеньках, кто на подушках, выглядящих тут неуместно. Хотя я уже успел заметить особый культ поклонения семейству кошачьих.