Вот зря они меня полдня на солнце запекали. Я слишком устал и зол, чтобы бояться.

— Ну ты и наглец! — раздается за их спинами звонкий голос.

По центру расступаются, пропуская вперед дивное создание. Женщина такая пестрая, что на контрасте с однообразным унылым пейзажем, смотрится как не от мира сего.

Все цвета радуги переплетены в узорах ее длинного платья. В темных волосах бусины, цепочки и еще какие-то висячие безделушки.

Глазницы густо измалеваны черным и там, как в провалах, сверкают алые глаза. По-крайней мере сначала они мне кажутся красными, в свете заходящего солнца. Она наклоняет голову набок и цвет глаз становится светло-карим.

— Ты знаешь, чужак, что мы можем убить за долю секунды? И что твоя сила против нас бесполезна?

— А давайте проверим, — радостно предлагаю я. — Уложу одного из ваших, вы со мной поговорите.

— Ты хорошо знаешь наш язык, — она покачивает головой и украшения звенят. — Но ничего не знаешь о нас. Нам не надо с тобой спорить, мы просто убьем тебя.

— Испугались значит, — разочарованно отвечаю ей. — Правильно, в общем, делаете.

— Саггиги никогда не боялись наследия земель Та-Кемет! — возмущенно кричит она. — У тебя нет шансов, чужак, но ты можешь погибнуть достойно, в бою.

Она делает знак рукой, туземцы отступают, освобождая место и остается только один. Он убирает трубку за пояс и щерится угрожающим оскалом. Жуть, ему бы к хорошему стоматологу.

Призываю силу, не сдерживаясь. Своего она убить не должна. Ну, мне так кажется. Я понимаю, что пока не покажу, на что способен, разговаривать со мной не будут.

Зрелище белесого потока с красными прожилками и опадающим пеплом символов, меня и самого немного страшит. Не думаю, что могу привыкнут к такому.

Я бью в кинувшегося ко мне местного вполсилы. Убивать за подозрительное отношение к чужакам — слегка перебор. Но и этого хватает. Его резко останавливает на полпути, приподнимая от земли.

Туземец залипает в плетении, как муха в паутине. Символы жадно кидаются, въедаясь под кожу, а красные нити стягивают до настоящих следов на теле и одежде.

Все в ужасе отступают, а женщина кидается ко мне с криком:

— Остановись!

Отозвать силу в этот раз сложно. Буквально отрываю ее часть за частью под стоны жертвы. Она рвется обратно, голодная, жадная. На лбу проступает пот, от напряжения сводит скулы, а воздух становится тяжелым, сдавливая грудь.

Вот хтонь, все же перестарался. Только я подумал, что могу контролировать хотя бы откат. Если я его сейчас убью, они церемониться не станут. И уж точно помогать, если выживу.

Тело дрожит, чувствую, как из носа течет горячая кровь. Ноги не выдерживают и я падаю на колени, ударяясь ушибленным местом. Боль помогает и у меня получается заставить силу отпустить полуживого мужичка.

Он мешком падает на землю, но дышит. Мне приходится сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем я поднимаюсь на ноги, пошатываясь.

— Достаточно? — я злюсь не на них, а на себя, но голос мой звенит от гнева.

— Достаточно, — мягко отвечает женщина. — У тебя есть право войти в город тысячи храмов, юноша. Пойдем со мной, я провожу тебя.

— Мне нужен жрец Энки, — я вспоминаю слова Элии.

— Вот как? Что же, ты знаешь, куда идешь и чего хочешь. Я приведу жреца, жди здесь.

Она неторопливо уходит, звеня побрякушками в волосах. Бойца уносят и все расходятся, пятясь. Никто не смотрит мне в глаза, но и не поворачивается спиной.

Вроде как не очень хорошо получилось. Пришел, навалял и требую жреца. Знать бы еще, что я там знаю. Но уж лучше пусть меня опасаются, чем устраивают принудительное иглоукалывание.

Жду я долго. Короткий закат подсвечивает город оранжевым сиянием. Несколько минут теплых оттенков и пустыня погружается во мрак. Зажигаются подвесные фонари, редкие, их света еле хватает, чтобы разглядеть очертания домов.

Становится легче дышать и головокружение уходит. И приходит жрец. Старика слышно издалека. Он плетется, громко шаркая сандалиями по земле и кряхтит над каждым шагом.

Жрец опирается на трость из кривой толстой палки, и от каждого ее удара о землю вверх поднимается облачко пыли. Тук-шарк-кхе. Тук-шарк-кхе. Когда он, наконец, подходит, еле вывожу себя из транса этих звуков.

— Ты тут, что ли, требуешь попасть в нижний мир? — он встает вплотную, задирает голову и даже принюхивается, изучая меня.

Седые волосы затянуты в длинный хвост. И, на удивление, очень живые глаза, на круглом морщинистом лице. Ну хоть этот без побрякушек.

— Я, уважаемый. Не требую, прошу, — дипломатию включить лучше поздно, чем никогда.

— Ну раз сам просишь… — усмехается старичок. — Тогда пойдем.

Он, покачиваясь, разворачивается и своим черепашьим ходом устремляется вглубь города. Я бреду следом, разглядывая знаменитый Дименхор. Точнее, его наземную часть.

Меня не впечатляет. Низкие одноэтажные дома с плоскими крышами. Непойми из чего построенные, облепленные снаружи то ли штукатуркой, то ли глиной. Узкие улицы завешаны сверху навесами с обеих сторон. Так, что те соприкасаются, закрывая небо.

И ни в одном окне не горит свет. Только эти уличные фонари, не столько для освещения, сколько для обозначения пути. Даже звуков ночных обитателей не слышно. Ни писка, ни трепыхания крыльев мотыльков.

Жуткое место. Мертвый город. Куда все подевались, под землю всем скопом ушли?

Жрец водит меня какими-то закоулками, постоянно сворачивая. Словно пытается запутать. Не хочется его расстраивать и говорить про поиск пути. Я и сам выбраться могу, и обратно дорогу найти.

Спуск под землю обнаруживается в обычном неприметном доме. Мы заходим внутрь через незапертую скрипучую дверь. Проходим пустые комнаты и попадаем в маленькое помещение без окон. И там, посреди пола, зияет темный лаз.

Пламя единственной свечи дрожит от воздуха, поднимающегося снизу. Пахнет землей, свежей водой и мокрым камнем.

Старичок неожиданно резво ныряет туда, тут же пропадая в темноте. Я осторожно нашариваю ступеньки и спускаюсь, ощупывая ногой путь. Ориентируюсь по кряхтению передо мной.

Мы спускаемся и спускаемся, пока слабый свет проема над головой окончательно не пропадает. Тут же стихает кряхтение и шаркание. Я догадываюсь усилить зрение, призываю силу и… она не откликается. Пусто и глухо, как и вокруг.

— Ну и что дальше? — тихо спрашиваю я, больше сам у себя.

— А дальше ты умрешь, — звучит ответ из темноты.

Ну ты еще зловеще засмейся, старый хрен. Какой-то слишком замороченный способ меня убить. Хотя, если я не чувствую тут ни свою силу, ни чужие, смысл в этом есть.

— А какие еще варианты? — интересуюсь, шаря в темноте руками.

— Варианты? — в его голосе появляется удивление. — Ты же сам хотел попасть в нижний мир.

— А это что, значит умереть? — я тоже удивляюсь.

В темноте замолкают, затем кашляют.

— А что это еще может значить? Я жрец владыки земли, проводник в нижний мир, мир мертвых.

Вот спасибо Элия, подставила ты меня. Я подумал, что нижний мир — это и есть подземный город, мать его. Нда, знать язык — не значит понимать его. Этот, тоже молодец. Без лишних вопросов — хочешь помереть, да пожалуйста. Ну что за люди…

— Ммм, уважаемый. Тут недопонимание вышло. Мне в Дименхор надо, а не в другой мир.

— Так чего ты меня путаешь? — ворчит жрец и темнота вдруг оживает светом.

Огоньки светлячками порхают вокруг. А я расставляю руки для удержания равновесия. Справа и слева от каменной лестницы глубокий обрыв. Никаких ограждений, один шаг в сторону и летишь вниз, успев спеть короткую матерную песенку.

Мы в огромной пещере, на самом верху спуска, который теряется далеко внизу, во тьме. Жрец стоит на несколько ступенек ниже и смотрит на меня недовольным взглядом, опираясь на трость.

— Извините, — раскаиваюсь я, стараясь не смотреть в пропасть. — Несовместимые культурные различия. А почему я не чувствую силу?