— Как же это сложно, — наконец сказала она и откинулась к спинке кресла. — У тебя есть вода?

— Да, — подал я ей ту самую бутылку, что мы пытались проковырять.

Она открыла её привычным движением. Сделала большой глоток. Вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Если не хочешь, можешь ничего мне не рассказывать, — бросил я бутылку обратно в бардачок.

— Я не хочу. Но я должна. Ты должен знать, — набрала она воздуха в лёгкие. Резко выдохнула. — Я была беременна. Твоим ребёнком.

Я замер как манекен в витрине.

А я то думал, она уже ничем не сможет меня сегодня удивить.

герасим был неразговорчив

и становился всё немей

с увеличеньем поголовья

мумей

— Так Макс и узнал, что я была ему неверна. И он сразу подумал на тебя. Он же не дурак. Он понял куда я сбежала перед свадьбой. И понял, почему вернулась.

— Как? — помотал я головой. — Как он мог узнать, что это мой ребёнок, а не его?

— Потому что он сделал обратимую вазэктомию. Давно. Не знаю кто из окружения его надоумил, возможно, юристы или адвокат. Беспорядочные половые связи у звёзд, будь они спортсмены или артисты, в порядке вещей. Каждый раз думать о том, не принесёт ли очередная случайная подружка «радостную» весть, а потом отсудит половину состояния — хлопотно и муторно. Желающие родить ребёнка от «звезды» не переводятся. Вот он временно и перевязал семенные протоки. До меня. И я, конечно, не знала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И что было потом?

— Потом? — она снова попросила воды. Я подал. Бутылка так и осталась у неё в руках. Она её даже закрывать не стала. — Потом… я потеряла твоего ребёнка. На третьем месяце.

— Он тебя ударил?! Избил, когда узнал?!

— Нет. Нет! — снова покачала Слава головой. — Он был в шоке, что я ему изменила. В гневе. Рычал от боли и ярости. Ударил в стену рядом со мной. Со всей силы. Выбил палец. Но меня он не трогал никогда. Хотя я, наверное, заслужила.

— Ты испугалась?

— Нет. Я была потрясена, что для него это важно. Я сделала ему очень больно. Но выкидыш случился где-то через неделю. Я не знаю, как, почему, — она сделала ещё глоток воды, но губы всё равно предательски затряслись. И она снова расплакалась. — Я проснулась… вся в крови… И его… его уже не было… нашего малыша.

Я сглотнул ком в горле.

— И ты всё равно осталась с Бахтиным?

Она вытерла слёзы и уставилась в тёмное стекло невидящими глазами.

— Ты бы меня не простил. Ты уже женился. Ребёнка я потеряла. Что воля, что неволя — мне было всё одно. И Макс бы меня не отпустил. Он приговорил меня терпеть его измены, подписал контракт с «Пегас Голден» — это американский хоккейный клуб — на девять миллионов долларов и улетел в Неваду. Я виновата, Рим, и перед ним, и перед тобой…

— Почему ты не полетела с Бахтиным в Америку? — выдохнул я.

Взял у неё бутылку воды и выпил чуть не всю.

— Потому что отцу стало трудно справляться с компанией, — ответила Славка, когда я убрал «талый ледник» и снова на неё посмотрел. — Химиотерапия одна, другая, операция его сильно подкосили. А я у него одна. И то, что компания перейдёт ко мне, даже не обсуждалось. Но, знаешь, я благодарна отцу за его слабость и болезнь в те дни, как бы абсурдно и жестоко это ни звучало. Если бы отец был крепче, если бы справлялся сам, я бы сорвалась и улетела в Парадайз к мужу.

— Зачем? Потому что чувствовала себя виноватой?

— Потому что уже не могла иначе. Я бегала за ним с семнадцати лет. Я так привыкла за ним бегать, а он считать меня своей, что я даже не представляла, как жить иначе. Кроме него, у меня ничего и не осталось. Теперь он был моя жизнь.

Замещение…  Зависимость… Одну она заменила другой… Еду — хоккеистом… — крутилось у меня в голове.

Она и правда была зависимой. Но была ли или до сих пор…

— И что случилось потом?

— Ничего. Просто ничего не случилось. Я ездила с отцом по больницам, училась вести его дела, с головой погрузилась в работу, в проблемы компании. И так увлеклась, что и думать забыла про Бахтина. Словно морок спал, и я излечилась. За те два года я даже поправилась и перестала истово следить за весом. Я чувствовала себя нужной, полезной, уверенной в себе, состоявшейся, успешной. Я достроила дом. Отец после очередной ремиссии, казалось, пошёл на поправку. У меня всё получалось. Я была почти счастлива.

— Почти?

— Да, — улыбнулась Славка грустно. — Ты был женат.

Отставив бутылку и выбравшись из своего кокона курток и одеял, она закусила губу и забралась ко мне на колени.

Я набрал воздуха в грудь, пока она ёрзала, устраиваясь удобнее. Отодвинула кресло, чтобы не упираться спиной в руль. Откинула спинку. Посмотрела на меня в упор.

— И я всё ещё женат, Слав, — выдохнул я, чувствуя себя так, словно только что вынырнул с глубины на поверхность.

— А я ещё замужем. Значит, мы в одинаково неудобном положении.

— И мы не будем делать его ещё неудобнее, — категорически покачал я головой.

— Хорошо. Ничего, если я просто тут посижу? — положила она голову мне на плечо, уткнувшись холодным носом в шею.

— Ничего, — потянулся я за пледом. Укрыл её со спины. — И что Бахтин ни разу не приезжал за эти два года?

— Конечно, приезжал. Но мне было уже всё равно. Я излечилась.

— А он?

— Хороший вопрос, — улыбнулась Славка. — Он бесился, что мне плевать. Стал делать одну глупость за другой. Завёл интрижку с женой владельца клуба. Разорвал контракт с НХЛ. Вернулся. Запил. Но потом в составе сборной выиграл чемпионат мира.

— Это тот раз, когда канадца по его милости госпитализировали?

— Да, да, тот самый, — обняла она меня за шею крепче. — Он и сам тогда травмировался: потасовка была не на жизнь, а на смерть. Пролежал почти месяц в больнице. Сотрясение мозга. Травма шейного отдела позвоночника. Перелом рёбер. Тогда же с ним и случился какой-то перелом. Переосмысление ценностей. Кризис среднего возраста. Не знаю, что. Но он вернулся из госпиталя совсем другим человеком.

— Другим? Так бывает?

— Не поверишь, да, — усмехнулась она. — Он словно только в тридцать и повзрослел. Даже в тридцать один. И у нас вдруг началась совсем другая жизнь…

— Совсем?

— Абсолютно. Он меня простил. Перебесился. И стал любящим, заботливым, внимательным. Настоящим. Снял швы — мы пытались завести детей. Заключил контракт с другим клубом, чтобы чаще быть дома. Но…

— Но?! — удивился я. — Разве это не то, чего ты всегда хотела?

— Я не люблю его, Рим. И никогда не любила. Я была им больна, но я излечилась. И больше не могла ему дать то, чего он хочет. И хотела бы, но уже не могла. И просто так уйти я тоже не могла. Он хороший. Нет, он замечательный. И для кого-то стал бы лучшим в мире любовником, мужем, отцом. Если бы в его жизни не было меня. Я не могла его просто бросить. Мне нужен был очень веский повод. А причина у меня уже была…

Она поняла голову.

И смотрела на меня. Долго. Внимательно. Молча.

Потом выдохнула. Накрыла своими мои губы и закрыла глаза…

 Когда вселенная, край которой настолько далеко, насколько далеко от тебя та самая единственная женщина, сужается до одной точки — точки вашего соприкосновения — глупо отказываться.

Глупо говорить «нет», когда «да». Да, да, да. Да!

Когда все слова мимо.

И все законы мира безмолвствуют, если говорит она.

Та, что одну и стоит слушать.

Любовь.

Этим миром правит любовь.

Когда она берет слово, замолкает всё…

Молчи.

Она с тобой. Женщина, что одну ты назвал своей.

Молчи.

Она — твоя.

Славка упёрлась в мой лоб, тяжело дыша.

Батя мой Рамзес! Как же хорошо!

Но я ждал, едва справляясь с дыханием и боясь пошевелиться.