Прошлый раз тоже было хорошо. Хорошо настолько, что я едва мог вместить в себя это чувство. Оно переполняло, распирало, рвалось наружу. А потом… она заплакала.

Я ждал.

Славка посмотрела на меня и улыбнулась.

— Я люблю тебя, — потянулась к моим губам. Коснулась, вбирая в себя, словно никогда не пробовала ничего вкуснее, не давая мне ответить.

Содрогнулась всем телом, словно сквозь неё прошло электричество. Я бы назвал его остаточным, после того заряда, которым нас по-настоящему шарахнуло до этого.

Замерла. Потёрлась щекой о мою щеку…

Не хочу её отпускать.

Не могу больше с ней расставаться.

Сейчас.

Никогда.

 — Люблю тебя, — прошептал я.

Тебя. Одну. Всегда.

— Я знаю, — ответила она и больше ничего не добавила.

Только потом, когда Славка вернулась на своё сиденье, я вывел машину со стоянки и мы понесли по ярко залитым огнями улицам ночного города, спросила куда мы едем.

— Домой, — пожал я плечами.

И больше ничего не добавил.

исчезнет всё и будет холод

и тьма над бездною но вновь

бог слово даст и слово будет

любовь

Невесомая. Прозрачная. Лёгкая. Как пёрышко.

Я смотрел на Славку, спящую рядом, и думал о том, что никогда не видел её иначе.

Словно всегда видел сквозь те восемьдесят килограммов — эти пятьдесят, и сквозь ту Владиславу Орлову, любящую хоккеиста, — эту, что будет любить меня и спать в моей постели.

Что могло быть банальнее, чем чувствовать себя как во сне.

Но ничего другого не шло в голову, когда я смотрел на неё, такую родную, такую выстраданную и спящую тихо-тихо, совсем неслышно, засунув руки под подушку.

Я словно видел сон. И в нем был так счастлив, что не хотел просыпаться.

Я смотрел на неё, боясь моргнуть.

Боясь закрыть глаза.

Боясь, что она исчезнет.

Что я проснусь в психбольнице в смирительной рубашке, а её нет.

И никогда не было.

мёртвую царевну

не целуй постой

у неё и так был

вечер непростой

— Сколько времени? — вдруг вздрогнула Славка и открыла глаза.

— Не знаю, — прошептал я. — Утро. Рано. Спи ещё!

Она улыбнулась, поцеловала мою руку на её подушке и развернулась на другой бок.

Когда-то очень давно я представлял, как буду просыпаться с ней в одной постели.

Забирать детей, чтобы они дали маме поспать, и говорить завтрак на кухне. Для неё.

И вот она здесь.

Я встал, когда в кроватке засопела Стешка. Она всегда так смешно пыхтела, как ёжик, перед тем как заплакать. Я успел нагнуться над кроваткой до того, как раздался плач.

— Тсс-с! — приложил палец к губам.

Дал ей соску. Повернул на бочок. Укрыл одеяльцем.

Покачал люльку. Дождался, когда она заснёт.

Если есть в мире совершенный момент, то вот он.

Если бы мне предложили остановить мгновенье, я бы остановил его сейчас.

Или нет. Позже. Когда на кухню, где я готовил завтрак, Славка в моей футболке, что была ей по колено, вошла на руках с Конфеткой, розовенькой со сна, с помятой щёчкой.

— Мы уже подружились, — прижимала она к себе Стешку, пока та увлечённо её разглядывала.

Я хотел остановить каждое мгновенье.

Каждое, что мы были рядом.

Батя ушёл с утра на работу. И в квартире мы остались одни.

Провозились до обеда. Играли со Стешкой, смеялись, болтали, готовили обед.

— Ты не идёшь сегодня на работу? — стянув через голову футболку, нырнула ко мне под одеяло Славка, когда Стешка уснула.

— Я взял день в счёт отпуска, — прижал я её лопатками к матрасу.

Ущипните меня. Нет, убейте.

Я хочу умереть прямо сейчас и пусть она — в моих объятиях будет последнее, что я запомню…

Когда Стефания проснулась, посадив ребёнка в детское кресло, я отвёз Славу домой.

— Я возьму только самое необходимое. И поговорю с мамой, — прощались мы на пороге её дома. — До вечера?

Я погладил её по щеке, подхватив за шею, подтянул к себе.

— До вечера, принцесса.

— До вечера, Рим Азаров, — улыбнулась она.

О, какой же это был долгий вечер!

Как медленно садилось за горизонт солнце.

Как целую вечность темнело небо, сменяясь с розового на черничный и превращаясь в глубокую синь.

«Она не приедет», — раз двадцать успел подумать я, стоя у кухонного окна.

Кусая губы. Хрустя костяшками пальцев.

И вздрагивая каждый раз, когда у подъезда хлопала дверь машины.

— Она приедет, не паникуй, — подошёл и встал рядом отец.

— Откуда ты знаешь? — откусил я заусенец на большом пальце и поморщился — оторвал, конечно, до мяса, не откусил.

— Я вижу больше, чем говорю, Рим. А я видел, как вчера вечером, когда вы пробрались домой как воришки, она бережно ставила твою обувь. Как обняла Командора, — потрепал он по холке переживающего вместе со мной и стоящего лапами на подоконнике пса. — И как погладила твою куртку, когда никто её не видел, — он тяжело вздохнул. — Единственное, чего я для тебя хочу, сын — того же, что хотят все родители для своих детей. Счастья. А она твоё, — улыбнулся он. — Каким бы трудным оно ни было, твоё счастье. Маме бы она понравилась, твоя Владислава Орлова, — похлопал он меня по плечу.

— Пап, — обнял я его. — Спасибо!

— Давай вот без этих телячьих нежностей, — шмыгнул он носом, отстраняясь.

Я кашлянул, прочищая горло.

— Пап, я хочу подать на развод.

— А как же Стешка? — нахмурился он.

— Стешку, если придётся, отвоюем.

— А что говорит Олег?

— Олег? — я тяжело вздохнул. — Олегу я пока не сказал. Проконсультировался у юриста по детскому и семейному праву. Он уверил, что органы опеки не имеют права забрать ребёнка из приёмной семьи только потому, что мы разводимся. Это незаконно. Но вопрос кем оставаться ребёнку всё равно придётся решать.

Он понимающе кивнул:

— Ну, пойду открою.

Что? Я повернулся к окну.

От подъезда отъезжало такси.

Славкин голос раздался из прихожей.

Она приехала…

в лесу в палатке и на пляже

и за закрытыми дверьми

любовь бездумно занималась

людьми

А ведь почти ничего и не изменилось.

Просто по утрам она просыпалась рядом.

Но как же всё изменилось!

Раньше я словно готовился жить, а теперь жил.

С Полиной у меня никогда не было такого чувства.

Первый раз оно появилось, когда мы принесли домой Стешку. Но всё равно было каким-то не полным, а теперь этот объём, яркость, красоту жизни я чувствовал каждой клеточкой. Каждую секунду.

Когда в ванной с утра гудел Славкин фен.

Когда она красилась, разложив косметику на подоконнике.

Открывая холодильник, в котором поселились контейнеры с её диетической едой.

Глядя на полку, где стояла её вода, в шкаф — где висели её вещи.

Утром я увозил Славку на работу.

А в обед она приезжала на работу ко мне.

«Потому что до вечера очень долго. А я невыносимо по тебе скучаю», — ответила она, когда приехала первый раз.

Мы садились на лавочку под козырьком в маленьком парке на территории, что был расположен между периметрами охраны, и уплетали за обе щеки что-нибудь, что она привозила нам на обед. Я — гамбургер или готовый ланч. Она — ростки зелени, котлетку на пару или салат, что наверняка делали феи в каком-нибудь сказочном лесу, сбрызгивая лепестки таинственных растений волшебной росой — как можно прожить на этой траве весь день, ещё и работать, для меня до сих пор оставалось загадкой.

Я заезжал за ней вечером. Поднимался в офис. Потому что она ещё работала.