В конце аллеи показались трое парной. Не надо было заканчивать юрфак, чтобы понять: парни ищут развлечений и на всей аллее для них единственный объект, представляющий интерес, — мужик, сидящий на заснеженной лавочке.

Двое парней остановились метрах в пяти от Кроева, а третий, с ухмылкой на лице, не торопясь, как хозяин положения, приблизился к Александру.

Кроев почувствовал холодок под ложечкой, и ему показалось, что он снова стал подростком и к нему, кривляясь, приближается хулиган по кличке Тортила.

— Мужик, — сказал парень, подойдя к Кроеву и поставив ногу на лавочку, — а дай-ка ты нам закурить.

— Не курю, — ответил Кроев, чувствуя, что голос его дрожит не то от страха, не то от беспомощности.

— А мы тебя и не заставляем, — произнес парень. — Курить, мужик, здоровью вредить. Ты сбегай в комок или магазин и купи нам пачку сигарет.

Кроев не знал, что ответить, а парень гнул свою линию.

— Не хочешь, ну и лады. Тогда дай мне денег, я сам сгоняю, и все дела.

Кроев стал приходить в себя и хотел заорать: да пошел ты… Но парень вытащил из кармана нож и начал в ожидании ответа чистить лезвием под ногтями.

В свете далекого электрического фонаря лезвие тоже было синего цвета и вызвало у Кроева те же неприятные ассоциации. Он почувствовал себя крайне беспомощно. «Если начать сопротивляться — изобьют, и лажа будет завтра на весь город». А в том, что его изобьют, он не сомневался, так как попал в круг не людей, а животных, одетых в людские одежды. Кроев сунул руку в карман, вытащил несколько купюр и протянул парню.

— Мерси, — сказал парень и церемонно раскланялся под хихиканье дружков.

Парни ушли в сторону театра, а Кроев направился в противоположную.

Первая мысль была позвонить в центральный отдел внутренних дел и сообщить, что его ограбили. Но, подойдя к телефону, он передумал эти делать. Постояв немного у плексигласового козырька телефона-автомата, Кроев пошел по центральному проспекту вниз. Путь домой не занял много времени, дорога чуть успокоила его и помогла принять окончательное решение, как поступить с письмом Коржа. Впрочем, на окончательное решение повлияла не дорога… а встреча с хулиганами.

Окончилась зима, минула весна, наступило лето. Н-ск жил своей обычной жизнью. Могила Коржа провалилась, так как некому было поправить ее весной. «Летающий Арго» отстроился и выглядит не хуже прежнего. Историю со взрывами забыли, потому что за это время было много других историй, не менее громких и не менее кровавых. Все оставшиеся в живых герои этой книги работают на прежних местах, кроме Кроева. Александр Петрович этой весной стал заместителем прокурора города…

— Мне пора, пора, — произнес он, осторожно отстранившись от ее рук.

— Да, да, — сказала она и, хотя в голосе ее почти не чувствовалась обида, он угадал ее мысли и произнес:

— Не надо, мы же договорились…

— Договорились, — ответила она упавшим голосом, — а знаешь?

— Что?

На этот раз она уловила недовольство в его вопросе и выдавила из себя:

— Я тебе завтра скажу, — и боясь, что он опять воспримет это как каприз, добавила, — завтра… иди…

Он открыл наружную дверь и некоторое время прислушивался к звукам на улице. Было тихо, насколько может быть тихо в одиннадцать вечера в маленьком поселке на полторы тысячи жителей, в котором единственное вечернее заведение — клуб — закрывается в половине десятого, после последнего киносеанса.

До калитки он добрался быстро, а по улице пошел не торопясь, придерживаясь теневой стороны. Улицы в поселке не освещались, но на некоторых из них было светлее, чем в клубе: прожекторы колонии, освещая ее периметр, несли свет к поселку. Полосу такого света ему предстояло пересечь, это был последний участок, после которого ему можно спокойно встречаться с кем угодно.

По закону подлости именно по этой освещенной улице шла компания молодежи. Он остановился, выжидая, когда они пройдут. Три десятиклассницы местной школы и парень — их сверстник — мчались на свет прожектора, как мотыльки на огонь свечи. Девчонки были в одинаковых приталенных пальто, когда-то в сельмаг завезли полный грузовик таких. На головах вместо платков особым образом повязанные шарфы — последний крик молодежной моды в поселке. На парне ладно сидел армейский бушлат — свидетельство его дружеских отношений с солдатами роты охраны колонии. На спине его, привязанная бельевой веревкой, болталась гитара.

Компания была опасна, но еще опасней долго задерживаться вблизи ее дома, и он двинулся дальше через освещенную прожектором улицу, как только молодежь прошла мимо.

В сенцах большого деревянного дома он постоял немного, стирая с лица выражение, которое могло его выдать, и заодно пытаясь окончательно избавиться от едва уловимого запаха духов «Быть может».

— Ну, наконец-то, — сказала жена, когда он появился на пороге.

— Случилось что? — спросил тесть, оторвавшись от газеты.

— Все нормально, — ответил он, — надо было со второй сменой разобраться.

— А Петька-то уже давно дома, — не преминула вставить свое слово теща.

— Петька — контролер, — перебил ее тесть, — а наш — начальник.

— Есть будешь? — спросила жена, вклинившись в разговор.

— Конечно, — ответил за него тесть, — не с гулянки пришел мужик, с работы.

— Петька умеет жить, — буркнула теща и ушла в соседнюю комнату, отделенную от первой ситцевой занавеской.

«Петька умеет, а я, значит, — нет», — подумал он, садясь за стол. Поужинав, он встал и, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Пойду покурю…

Одев шапку, накинув на плечи шинель, он вышел на крыльцо, сел на перила, закурил сигарету и стал смотреть на косой луч прожектора, светивший от одной из караульных вышек колонии в сторону поселка.

Два прожектора, свет от которых направлялся не в зону, как обычно, а на поселок, были установлены недавно, после очередного побега.

На местной подстанции по вечерам проводились какие-то работы, и почти в одно и то же время на несколько минут отключали освещение.

Двух отключений хватило, чтобы понять — на следующий день будет третье. И на третий день один рисковый осужденный за две минуты абсолютной темноты при помощи самодельной кошки и веревки преодолел и забор, и обесточенное заграждение. Когда после отключения свет вновь зажегся, то в зоне не наблюдалось ничего необычного, так как все необычное происходило за забором, в темноте.

Беглеца, в конце концов, задержали, а начальник колонии, именуемый, в соответствии с традициями, и осужденными, и администрацией, и жителями поселка Хозяином, приказал поставить дополнительные прожекторы, чтобы часовые на вышках могли видеть ночью не только зону, но и поселок.

Новшество сие было воспринято караульными с радостью: теперь они смотрели не в квадрат зоны, а в сторону поселка.

Сигарета обожгла пальцы, и он выронил окурок. Достав из пачки другую он удобнее устроился на перилах и чиркнул спичкой.

Два года назад он женился. Год мотался по общагам и квартирам Н-ска, пока приехавший к ним тесть не сказал:

— Хватит ерундой заниматься, приезжайте к нам, инженеры везде нужны, да и на еду тратиться не надо. Встанете на ноги, а уж потом и в город можно вернуться…

После того разговора он уволился с завода и приехал с женой к тестю в поселок с курьезным названием Тараканино. Тьмутараканино называл он его в первое время.