Услышав это, Федя еще раз убедился, что Кондратьев чем-то похож на него. И сам Внучек после второй беседы с Даниловым готов был броситься вперед и выиграть, потому что осознавал свой выбор и считал, что наступили другие времена. Правда, потом он прозрел и стал с удивлением замечать, что такой ключ к дверям успеха не подходит, что в общем хоре абсурда, с одной стороны, и голого прагматизма — с другой, голоса романтиков звучат чуждо, и получается, что они идут не в ногу со всеми и жизнь, как старшина, ведущий роту, строго наказывает их.

Всего этого Федя Кондратьеву не сказал: а вдруг тому повезет, дай-то Бог…

— Значит, Хуснутдинов готов ехать на новую стройку?

— Нет, — ответит Кондратьев, — новой стройки ему не видать… Нет такой стройки… Ввод новых объектов по сравнению с застойными временами катастрофически падает. Да и поддержки той, что была у него, теперь нет… Он хочет уйти в какое-нибудь маленькое, но постоянное строительное управление, где-нибудь в Крыму, и на нем дожить последние предпенсионные годы… Сделать что-нибудь здесь он уже не сможет, а у меня есть задумки, как это болото расшевелить и сдать первый энергоблок…

И он начал с жаром объяснять, как он это может сделать, а Федя подумал, что Кондратьев все-таки энергичнее и практичнее его и, наверное, своего добьется, да и преимущество у него перед Федей: Федя покупал свою будущую профессию как кота в мешке, а Кондратьев знает ее досконально.

— Так-так, — сказал шеф, выслушав Федино сообщение о причинах ЧП на станции и о том, что гордость Хуснутдинова — двухсотметровая труба, в строительство которой вбухано несколько миллионов, — никому не нужна, — молодец, пиши информацию в управление, а я позвоню в отдел по защите экономики: они такую информацию с руками отхватят…

Федя ушел в свой кабинет, уселся за стол, быстро набросал на чистом листе атрибуты адресата и обычное вступление: «Нами в ходе оперативных мероприятий по расследованию факта гибели рабочих на…» — после чего надолго задумался.

С час бился он над черновиком, а когда написал первый его вариант и хотел пойти к шефу на согласование, дверь отворилась и на пороге показался сам шеф.

— Написал? — спросил Карнаухов.

— Да, — ответил Федя. — Надо…

— Ничего не надо, — сказал шеф.

— Почему? — не понял Внучек.

— Потому что в управе наша информация никому не нужна.

— Как не нужна? Да раньше…

— Начальник отдела говорит, что она — мелочь по сравнению с тем вселенским бардаком, который сейчас царит везде.

— И что из этого следует?

— Из этого следует, что не стоит писать эту информацию, раз она и управе не нужна.

— Да я не об информации, а о бардаке… Значит, если везде бардак большой, то наша мелочь вроде никого и не интересует? Так?

— Выходит, так.

— Ага, так, значит, а ведь все мы прекрасно понимаем, что большой бардак, большой беспорядок состоят из мелких, таких, как наш…

— Все-все, Федор Степанович, — замахал руками шеф, — я в таких дискуссиях не участвую, я — человек военный, мне сказали, что информация не нужна, значит, так и есть. И разговор окончен. Да, кстати, Надеин звонил, просил с ним связаться.

Шеф закрыл за собой дверь, а Федя разорвал черновик, сунул обрывки в мешок, в котором хранились материалы, предназначенные для уничтожения, и пошел вслед за начальником.

Он набрал номер телефона Надеина и услышал булькающий голос друга. Хотя сейчас Серегу Надеина трудно назвать другом. Он хоть и не начальник Внучека, но все же инспектор — сотрудник, следящий за грехами других сотрудников, контрразведка в контрразведке — говорили об инспекторах в управлении.

Должности инспекторов всегда занимали старые сотрудники, которые, как шутили опера, и сами по себе, и в силу преклонного возраста уже не могли совершить больших грехов. В истории Н-ского управления это был первый случай, когда относительно молодой человек и даже не начальник отделения стал инспектором. Конечно, после назначения Надеина многие стали гадать, кто же тот человек, который своей волосатой толчковой лапой двигает Серегу по служебной лестнице. Но волосатой руки у Сереги не было, и здесь, наверное, прав Кондратьев, наступили другие времена, и такие способные парни, как Надеин, стали оцениваться по заслугам. В том, что Серега именно так и оценен, Федя не сомневался: он целый год жил с ним в одной комнате на Высших курсах и знал его лучше, чем кто-либо другой.

— Как делишки? — спросил Серега после обычных приветствий.

— Нормально, — ответил Федя, — как у картошки…

— Что это значит?

— …если за зиму не съедят, то весной посадят, знать надо, товарищ инспектор.

Шеф, не желая присутствовать при их разговоре, ушел к секретарше, однако дверь не прикрыл.

— Как с квартирой?

— Никак.

— Так, может быть, не стоило уезжать из Н-ска?

— Может, и не стоило.

— Ну ты носа не вешай… Я к вам в командировку должен приехать… начальство запланировало. Там и поговорим, а до этого, может, мне поговорить с кем-нибудь из маленьких начальников, чтобы тебя к себе взяли?

— Взять не вопрос, — сказал Федя. — Кем заменить… если только желающие появятся…

— Желающих нет, — резко ответил Серега, — а вот нежелающие — есть, но об этом при встрече, лады?

— Лады… Тебе что-нибудь нужно? — спросил Федя для приличия.

— Да. Как у вас с продуктами?

«…твою, — почти выругался про себя Федя, — не успел инспектором стать, а уже спрашивает, как с продуктами».

Все приезжающие в «село» из Н-ска считали своим долгом увезти оттуда что-нибудь съестное.

— Что тебя интересует?

— Да… понимаешь, — сказал Серега, словно извиняясь, — жена заколебала, говорит, будешь в Каминске, купи мяска ко дню рождения…

— Ладно, — сказал Федя, — приезжай, что-нибудь придумаем…

В трубке послышался щелчок и «отбойные» гудки. Федя пошел из кабинета начальника, думая, что у управленцев сложилось мнение, будто работа «на селе» не бей лежачего, и что «они там ни хрена не делают», и что «они живут лучше нас» — отсюда вытекало следующее: каждый проверяющий или приезжающий, будь то начальник отраслевого отдела или связист, проводящий очередную профилактику линии оперсвязи, стараются что-нибудь урвать — то мяска, то ягод на варенье летом, то еще что-нибудь. Им кажется, что все, что продается или потребляется «на селе», дешевле, лучше и легче достается. На самом же деле все не так, и легкость приобретения продуктов для приезжих объясняется тем, что все заботы по покупке, хранению и доставке берут на себя коллеги из «села». И чаше всего, если покупка не очень дорогая, она «презентуется» приезжим. Так просто открывается этот бездонный ларчик. Ничего не поделаешь — в чужих руках ватрушка всегда вкуснее…

— Надеин приезжает, — сказал Феде шеф, встретив его в дверях кабинета.

— Знаю, — ответил Федя…

— А зачем приезжает — знаешь?

— Нет, — произнес Федя, хотя знал, что Серега собирается анализировать нагрузку. Хотя чего ее анализировать, если она и так выше нормы в два раза.

— А хотел бы узнать? — интригующе спросил шеф.

— Нет, — сказал Федя, — это не мои проблемы.

— Отчасти твои, тебя касаются.

— Пусть касаются…

— Ну как знаешь, — обиженно закончил шеф тоном отца, который хотел сказать сыну, что ему куплена желанная игрушка, но раз сын не проявил к ней интереса, не сделает этого.

— Мне надо отлучиться, — сказал Федя.

— Отлучайся… раз надо, — буркнул шеф.

Еще раз выругавшись, военный дал команду водителю взять рукоятку, и дело пошло. Мотор завелся, машина тронулась и ехала минут двадцать, на протяжении которых отец Никодим молился.

Наконец машина остановилась, и водитель заглушил мотор, автомобиль дважды качнулся — это из него выбрались похитители.

— К машине! — властно, как отдают команду целому подразделению, сказал военный, и отец Никодим понял, что команда предназначается ему.