— Да, очень странно, Роберт, — согласился Гленарвав.

— Я вот как будто вижу его, — продолжал мальчик, словно говоря сам с собой. — Хороший, славный папа! Когда я был маленьким, он укачивал меня на коленях, напевая старинную шотландскую песню, где говорится об озерах нашей родины. Порой мне вспоминается эта песня, но смутно. Мэри тоже помнит ее. Ах, как мы любили его! Знаете, мне кажется, что нужно быть ребенком, чтобы так любить своего отца!

— Но нужно вырасти, чтобы научиться уважать его, мой мальчик, — сказал Гленарван, растроганный признаниями, вырвавшимися из этого юного сердца.

За время их разговора лошади замедлили ход и пошли шагом.

— Ведь мы найдем его, правда? — проговорил Роберт после нескольких минут молчания.

— Да, мы найдем его, — ответил Гленарван. — Талькав навел нас на его след, а патагонец внушает мне доверие.

— Талькав— славный иидеец, — отозвался мальчик.

— Без сомнения!

— Знаете что, сэр?

— Скажи — что, а тогда я отвечу тебе.

— Я хочу сказать, что вокруг вас только славные люди: миссис Элен — я так ее люблю! — майор со своим невозмутимым видом, капитан Манглс, господин Паганель, а потом матросы «Дункана», такие отважные и такие преданные!

— Я знаю это, мой мальчик, — ответил Гленарван.

— А знаете ли вы, что вы лучше всех?

— Ну нет, этого я не знаю.

— Так знайте это, сэр! — воскликнул Роберт, хватая руку Гленарвана и горячо целуя ее.

Гленарван тихонько покачал головой. Он продолжал бы разговаривать с Робертом, если бы Талькав жестом не дал им понять, чтобы они поторапливались и не отставали. Необходимо было не терять времени и помнить об оставшихся позади.

Все трое всадников снова пустились вперед крупной рысью. Но вскоре стало ясно, что лошадям, за исключением Тауки, это было не под силу. В полдень пришлось дать им часовой отдых. Они совсем выбились из сил и даже отказывались есть пучки альфафары — род люцерны, — тощей и выжженной палящими лучами солнца.

Гленарвана охватило беспокойство: признаки засушливости не исчезали, и недостаток воды мог привести к гибельным последствиям. Талькав молчал и, вероятно, думал, что в отчаяние приходить преждевременно, пока не выяснилось, пересохла или нет река Гуамини.

Итак, он снова двинулся вперед, и волей-неволей, побуждаемые хлыстами и шпорами, лошади поплелись шагом — большего от них добиться нельзя было.

Талькав имел возможность опередить спутников, и Таука в несколько часов домчала бы его до берегов реки. Патагонцу, несомненно, это не могло не прийти в голову, но несомненно, что он не захотел оставить спутников одних среди этой пустыни. Вот почему он заставил своего скакуна умерить шаг.

Не без сопротивления примирилась с этим Таука: она становилась на дыбы, неистово ржала. Ее хозяин прибегнул не столько к силе, сколько к увещаниям. Ведь Талькав буквально разговаривал со своей лошадью, и Таука если и не отвечала ему, то, во всяком случае, все понимала. Надо думать, что доводы патагонца были очень вески, так как, «поспорив» некоторое время, Таука сдалась-таки на увещания своего хозяина и подчинилась, правда продолжая грызть удила.

Но если Таука поняла, чего от нее хотел Талькав, то и сам он сумел понять своего скакуна. Умное животное учуяло следы влажности в воздухе: оно жадно втягивало его, двигая и щелкая языком, словно опускало его в благодетельную влагу.

Патагонцу стало ясно: близко вода. Он подбодрил своих спутников, объяснив им нетерпение, охватившее Тауку. Вскоре и две другие лошади тоже почуяли близость воды. Они напрягли последние силы и понеслись вслед за индейцем.

Около трех часов пополудни в углублении почвы блеснула светлая полоса. Она переливалась под лучами солнца.

— Вода! — сказал Гленарван.

— Да, вода, вода! — крикнул Роберт.

Теперь им уж не нужно было погонять лошадей. Бедные животные, почувствовав прилив сил, неудержимо помчались вперед. В несколько минут они доскакали до реки Гуамини и вместе с всадниками бросились по грудь в благодетельные воды. Всадники поневоле последовали их примеру и приняли ванну, о чем им не пришло в голову жалеть.

— Ах, как вкусно! — воскликнул Роберт, упиваясь водой посередине речки.

— Будь умерен, мой мальчик, — предупредил его Гленарван, сам, однако, не подавая примера этой умеренности.

Некоторое время не было слышно ничего, кроме громких, торопливых глотков. Что касается Талькава, то он пил спокойно, не спеша, глотками маленькими, но «длинными, как лассо», — по патагонскому выражению. Он никак не мог напиться, и было основание опасаться, как бы он не выпил всю реку целиком.

— Ну, видно, нашим друзьям не придется разочароваться в своих ожиданиях, — сказал Гленарван. — Добравшись до Гуамини, они будут обеспечены чистой и обильной водой, если только, конечно, Талькав оставит что-нибудь на их долю.

— А не могли бы мы отправиться им навстречу? — спросил Роберт. — Этим мы избавили бы их от нескольки часов тревоги и страданий.

— Понятно, это можно было бы сделать, мой мальчик, но в чем отвезти им воду? Ведь бурдюки остались у Вильсона. Нет, уж лучше нам ждать здесь, как было условлено. Принимая во внимание расстояние, которое им надо проехать, притом проехать шагом, они прибудут сюда только ночью. Итак, приготовим для них добрый ночлег и добрый ужин.

Талькав, не дожидаясь предложения Гленарвана, уже отправился искать место для привала. Ему посчастливилось найти на берегу реки рамаду — трехсторонний загон для скота. Рамада эта являлась превосходным убежищем для людей, не боящихся спать под открытым небом, как это и было в данном случае. Поэтому наши путники не стали искать ничего лучшего, и все трое растянулись на земле, чтобы просушить на солнце промокшее платье.

— Место для ночлега у нас есть, — сказал Гленарван. — Подумаем теперь об ужине. Надо, чтобы наши друзья остались довольны своими посланными вперед гонцами, и если я не ошибаюсь, им не придется жаловаться на них. Мне кажется, что, поохотившись с часок, мы не потеряем времени даром… Ты готов, Роберт?

— Да, сэр, — ответил мальчик, поднимаясь на ноги с ружьем в руке.

Мысль об охоте пришла в голову Гленарвану потому, что берега Гуамини, казалось, были местом встречи всей дичи окрестных равнин. Целыми стаями поднимались тинаму — род красных куропаток, водящихся в пампасах, — черные рябчики из породы ржанок, желтые коростели и водяные курочки с великолепным зеленым оперением.

Что же касается четвероногих, их что-то не было видно. Но Талькав, указав спутникам на высокие травы и густые лесные поросли, дал им понять, где скрываются эти животные. Нашим охотникам достаточно было сделать несколько шагов, чтобы очутиться в месте, равного которому по обилию дичи нельзя было найти на целом свете.

Для начала они предпочли четвероногую дичь пернатой: их первые выстрелы были направлены на крупную дичь пампасов. Перед их глазами предстали сотни вспугнутых косуль и гуанако, подобных тем, которые так неистово обрушились на них на вершинах Кордильер. Но эти чрезвычайно пугливые животные умчались с такой быстротой, что оказалось невозможным приблизиться к ним на расстояние ружейного выстрела. Тогда охотники обратили свое внимание на менее стремительную дичь, которая к тому же как пища не оставляла желать ничего лучшего. Было подстрелено штук двенадцать красных куропаток и коростелей, а кроме того, Гленарван убил метким выстрелом пекари — таи-тетр. Мясо этого толстокожего животного с рыжеватой шерстью очень вкусно, и на него не жаль было потратить порох.

Менее чем в полчаса наши охотники без труда настреляли столько дичи, сколько им было нужно. Роберт также не остался без трофеев: он застрелил любопытное животное из семейства неполнозубых — армадил, нечто вроде броненосца, длиной в полтора фута, покрытое панцырем из подвижных костистых пластинок. Это было очень жирное животное, и, по словам патагонца, из него должно было получиться превкусное блюдо. Роберт очень гордился своей добычей.