Та линия к востоку вдоль тридцать седьмой параллели, по которой двигался отряд, часто проходила мимо небольших озер то с пресной, то с солоноватой водой или пересекала эти озера. У воды порхали под сенью кустов проворные корольки и пели веселые жаворонки; тут же мелькали тангары — соперники колибри по разноцветному блестящему оперению. Все эти красивые птицы весело хлопали крыльями, не обращая внимания на скворцов с их красными погонами и красной грудью, расхаживавших по откосам дороги, точно солдаты на военном параде. На колючих кустах раскачивались, как гамак креолки, подвижные гнезда птиц, носящих название «аннубис», а по берегам озер, распуская по ветру огнецветные крылья, бродили целыми стаями великолепные фламинго. Здесь же виднелись их гнезда, тысячами расположенные близко друг от друга, имевшие форму усеченного конуса примерно в фут вышиной и образовавшие что-то похожее на городок.

Приближение всадников не очень встревожило фламинго, и это не понравилось ученому Паганелю.

— Мне давно хотелось увидеть, как летают фламинго, — сказал он майору.

— Вот и прекрасно! — отозвался майор.

— И, конечно, раз представляется случай, я им воспользуюсь.

— Пользуйтесь им, Паганель!

— Так пойдемте со мной, майор, и ты тоже, Роберт. Мне нужны свидетели.

И Паганель, пропустив вперед большинство своих спутников, направился в сопровождении майора и Роберта к стае краснокрылых. Приблизившись к ним на расстояние выстрела, географ выпалил из ружья холостым зарядом — он не был способен пролить напрасно даже и птичью кровь, — после чего фламинго, словно сговорившись, все сразу поднялись и улетели. Паганель внимательно следил за ними сквозь очки.

— Ну что, вы видели, как они летают? — спросил он майора, когда стая исчезла из виду.

— Конечно, видел, — ответил Мак-Наббс. — Только слепой не увидел бы этого.

— Скажите, похож ли летящий фламинго на оперенную стрелу?

— Ничуть не похож.

— Ни малейшего сходства, — прибавил Роберт.

— Я был в этом уверен, — с довольным видом заявил ученый. — А вот представьте, что мой знаменитый соотечественник Шатобриан, допустил, однако, это неточное сравнение фламинго со стрелой. Запомни, Роберт: сравнение — самая рискованная из всех известных мне риторических фигур. Бойся сравнений всю свою жизнь и прибегай к ним лишь в самых крайних случаях.

— Итак, вы довольны вашим экспериментом? — спросил майор.

— Чрезвычайно.

— И я тоже. Но теперь давайте поторопим лошадей: по милости вашего знаменитого Шатобриана мы отстали на целую милю.

Подъезжая к своим спутникам, Паганель увидел, что Гленарван ведет какой-то оживленный разговор с индейцем, видимо плохо понимая его. Талькав то и дело останавливался, внимательно всматривался в горизонт, и каждый раз на его лице отражалось сильное удивление.

Гленарван, не видя подле себя своего обычного переводчика, попытался было сам расспросить индейца, но эта попытка оказалась безуспешной. Заметив приближавшегося ученого, Гленарван еще издали крикнул ему:

— Скорей сюда, друг Паганель, а то мы с Талькавом никак не можем понять друг друга!

Побеседовав несколько минут с патагонцем, Паганель обернулся к Гленарвану.

— Талькава, — сказал он, — удивляет один факт, и в самом деле очень странный.

— Какой?

— Дело в том, что нигде кругом не видно ни индейцев, ни даже следов их, а между тем их отряды обычно пересекают эти равнины во всех направлениях: то они гонят скот, то пробираются к Кордильерам — продавать там свои самодельные ковры и бичи, сплетенные из кожи.

— А чем Талькав объясняет исчезновение индейцев?

— Он сам не находит объяснения, а только удивляется.

— Каких же индейцев рассчитывал он встретить в этой части пампасов?

— Именно тех, в чьих руках были пленники-чужестранцы: индейцев, находящихся под властью кациков Кальфукура, Катриеля или Янчетруца.

— Что это за люди?

— Это вожди племен. Они были всемогущи до того, как их лет тридцать назад оттеснили за горы. С тех пор они подчинялись Аргентине — насколько, впрочем, может подчиниться индеец[51] — и теперь кочуют по пампасам и по провинции Буэнос-Айрес. И, признаться, я удивлен не меньше Талькава тем обстоятельством, что нам не встречаются следы индейцев в этих местностях.

— Но что же, в таком случае, нам предпринять? — спросил Гленарван.

— Сейчас узнаю, — ответил Паганель.

Снова поговорив несколько минут с Талькавом, он сказал:

— То, что советует патагонец, мне кажется очень разумным. По его мнению, нам следует продолжать путь на восток до форта Независимый, и если даже мы не получим там сведений о капитане Гранте, то, во всяком случае, узнаем, куда девались индейцы Аргентинской равнины.

— А форт этот далеко отсюда? — поинтересовался Гленарван.

— Нет, он находится в горах Тандиль, милях в шестидесяти.

— Когда же мы будем там?

— Послезавтра к вечеру.

Гленарван был порядком озадачен этим обстоятельством. Казалось, меньше всего можно было ожидать, что в пампасах не встретятся индейцы. Обычно их там даже слишком много. Очевидно, какое-то исключительное обстоятельство повлекло за собой их исчезновение. Но если Гарри Грант является действительно пленником одного из этих племен, важно было узнать, куда же увели его индейцы: на север или на юг? Эти сомнения не переставали тревожить Гленарвана. Нужно было во что бы то ни стало не утерять следов капитана, и потому разумней всего казалось последовать совету Талькава — добираться до селения Тандиль. Там, по крайней мере, можно будет с кем-нибудь переговорить.

Около четырех часов пополудни на горизонте вырисовался холм, который в такой плоской местности мог быть назван и горой. Это была Сьерра-Тапальквем. Достигнув ее подножия, наши путники расположились лагерем на ночь.

На следующий день они с чрезвычайной легкостью перебрались через эту гору: продвигаться приходилось по отлогим песчаным склонам. Перебраться через такую горную цепь людям, перевалившим через Кордильеры, казалось легко. Лошадям почти не пришлось замедлять ход. В полдень всадники миновали заброшенный форт Тапальквем. Но, ко все возраставшему изумлению Талькава, индейцев и здесь не оказалось. Однако около полудня вдали появились три всадника, хорошо вооруженные, на прекрасных конях. Они некоторое время наблюдали за маленьким отрядом, а затем, не дав возможности приблизиться к ним, умчались с невероятной быстротой.

— Гаучо, — пояснил патагонец, давая этим туземцам то название, которое вызвало в свое время такой горячий спор между майором и Паганелем.

Между тем наши путешественники, по совету Талькава, ехали, держась близко друг от друга: как ни был пустынен этот край, все же следовало остерегаться неожиданного нападения. Однако эти меры предосторожности оказались излишними, и в тот же вечер маленький отряд расположился на ночлег в пустой, обширной тольдерии, где кацик Катриель имел обыкновение собирать предводимые им отряды туземцев. Патагонец обследовал землю кругом, и так как нигде не было заметно свежих следов, он пришел к заключению, что тольдерия эта уже давно пустует.

На следующий день Гленарван и его спутники снова очутились на равнине. Показались первые из расположенных близ горной цепи Тандиль эстанций. Но Талькав решил не делать здесь привала, а двигаться прямо к форту Независимый, где он рассчитывал получить нужные сведения, в первую очередь — о причинах этого странного обезлюдения края.

Снова появились деревья, так редко встречавшиеся за Кордильерами. Большинство их было посажено после заселения американской территории европейцами. Здесь росли персиковые деревья, тополя, ивы, акации; они росли без ухода, быстро и хорошо. Больше всего этих деревьев было вокруг коралей — обширных загонов для скота, обнесенных частоколом. Там паслись и откармливались целыми тысячами быки, бараны, коровы и лошади, на которых было выжжено раскаленным железом тавро их хозяина. Множество крупных и бдительных собак сторожило их. Слегка солончаковая почва, расстилающаяся у подошвы гор, является очень подходящей для стад и дает им превосходный корм. Поэтому такую почву и выбирают обычно для устройства эстанций. Во главе этих скотоводческих хозяйств стоят заведующий и его помощник, имеющие в своем распоряжении пеонов, по четыре человека на каждую тысячу голов скота. Эти люди ведут жизнь библейских пастырей. Их стада так же многочисленны, а быть может, еще многочисленнее тех, которые заполняли равнины Месопотамии.