Мягкий голос читал:

— …Единственный путь в Извне — спуститься по оси. Единственный путь в Извне — достойная смерть.

Широкоротик, хватит унижаться!

Андрей встал на обе ноги, увернулся от новой порции розг. И выстрелил телом вдоль повисшей в пустоте руки Глеба, ребро ладони рубануло влево и вниз — по наглой шее.

Лютин-сан, еще не расхотелось по сонной артерии? На!

Мягкий подкожный канат прогнулся под твердой кистью. Вмиг заснувший Лютин рухнул на пол.

— Что за хмхрмх? — прохрипел тихо и неразборчиво Сухой-сенсей. Неудивительно, что глуховатый Косолап-кун, по словам директора, не подошел учителю как ученик. Мало кто подошел бы.

Андрей поклонился и поднял правую ногу.

— Сухой-сенсей, Лютин-сан мешал мне заниматься, — сказал Андрей. — Через пятнадцать столовок Лютин-сан проснется, и, если будет наглеть — я усыплю его снова до конца урока.

— Это слихком нопхыхн… — просопел Сухой, но без гнева и отвернулся.

Андрей поерзал ногой, встал поудобнее и погрузился в медитацию, а черный ящик читал по новой:

— Ученик школы Катаны живет ради достойной смерти…

Нет! Ради достойной Цели!

На перемене перед вторым уроком — бусидо — Гера Ява снова приблизилась к Андрею.

— Знаешь, — сказала она, — все эти девушки, красивые как мечта, что самураи в легендах встречают в глухих пустошах и на больших холмах, все эти духи-лисицы, демоны-барсучихи, с белой кожей, большими грудями и губами-пухляшками — все они насадились бы на тыкалку любого, кто к ним бы забрел. Понимаешь? Любого! Плевать на чью — князя, бездомного — они просто хотели насадить себя на сраную тыкалку!

— Мне плевать, — сказал Андрей. Рядом держалась Амурова и смотрела в окно. Ява взглянула на нее.

— Плевать на девочек? — Ява облизнула сухую оранжевую пленку губ. — И на Амурову-сан?

— Плевать! — повторил Андрей громче, чтобы Рита тоже слышала, и зашагал к парте.

На уроке бусидо завуча Буглака спросил Серали Султанов, смуглый дайме с оранжевой повязкой:

— Сенсей, прошу, скажите, как правильно сопроводить в Путь решившегося ученика?

Буглак развалился за учительским столом, спинка стула скрипела под грузным телом.

— Султанов-кун! — крикнул завуч. — Ты доучился до восьмого класса и до сих пор не знаешь, как сопровождать в Истинный Путь?

— Знаю, сенсей, — смуглые скулы ученика слегка порозовели, — но в прошлый раз, когда я отрубил голову Ампутейкину-сан, после того как вы, сенсей, снова пристыдили его, в пятый раз назвав Импотенкиным-кун…

— Помню сам, — буркнул учитель, — задавай вопрос, Султанов-кун!

— Ампутейкин-сан совершил сэппуку в коридоре. Затем я отсек его голову, и она укатилась под ноги директора, замарала кровью его сандалии, — Султанов поджал губы. — И с тех пор я мучаюсь вопросом, верно ли я поступил?

— Я мучаюсь вопросом, правильно ли рубить полностью? — продолжал Султанов. — Если бы на шее Ампутейкина-сан остался тонкий кусок кожи, голова повисла бы на нем, как на веревке, и ступни директора не запачкались бы.

Когда ученик школы Катаны решает достойно умереть и встает на колени, над ним поднимает меч другой ученик, его соклановец. Решившийся ученик вспарывает чрево, демонстрируя миру чистый Дух, скрытый в грязных кишках, и в тот же миг меч соклановца опускается на склоненную голову, рубит с плеч. Никто не успевает увидеть муку на лице убитого.

Это не касается отчисленных. Наказанных учеников не сопровождают в Пути, все видят на их лицах стыд и страдание. Слезы и боль. Головы отрубают лишь после смерти.

— Бред! — крикнул Буглак. — Конечно, рубить надо полностью. Никаких полумер! А директор — ничего, оботрется.

Ученики одновременно заскребли ручками по тетрадкам: …оботрется.

Буглак велел Марине Ягодке прочитать классу легенду о подвиге самурая во время штурма замка Хара.

И Марина рассказала, как на гонца-самурая напали враги во время доставки сообщения от господина передовым отрядам. Самурая перехватили, ранили в плечо и забрали письмо. Опозоренный, он совершил сэппуку.

Андрей покачал головой. Амида Сугияма по-другому рассказывал легенду о штурме замка Хара. После ранения самурай поднялся, догнал и покарал обидчиков, а письмо доставил господину — так рассказывал наставник.

В Кодзилькинской школе Катаны достойная смерть была господином у достойной цели. Здесь учили совершать сэппуку при первых же трудностях.

Груда гравия вздымалась к красному вечернему солнцу. Группа учеников высыпала щебень из мешков. Андрей стоял в центре пыльного облака и всматривался в два размытых силуэта на полынном поле. Тонкая высокая тень прилипла к низкой.

Вспомнилось, что Гера Ява достаточно сильна и носит катану. Амурова либо подчинится озабоченной уродине, либо умрет.

Андрей ничего не должен Амуровой, это наложницу связали два противоречащих долга ему — благодарность за спасение и месть за брата. Но сердце у Андрея сейчас бешено стучало.

Раздался тихий вскрик за пеленой пыли.

Спокойно, ученики оставили мечи на крыльце. Амуровой сейчас ничего не грозит. Кроме того, что Ява вылижет языком пыль на спелых шариках Риты.

Волчья морда внутри оскалилась.

Проклятье, почему меня это волнует? Андрей дернул волосы на голове.

Широкоротик, живо выбирай.

Но я уже выбрал! Когда дрался с Красоткиным. Никакой памяти.

Тогда живо действуй.

И Андрей вылетел стрелой из облака пыли.

Серые пальцы Геры стиснули руки Риты, острые колени прижались к бедрам наложницы. Желтый череп тянулся к спокойному лицу, глаза на рябом лице Явы лихорадочно блестели.

— Ява-сан, — ровно сказала Рита, — ты почти оскорбила меня. Отпусти.

— Иначе что? — ухмыльнулась Гера, — У тебя нет катаны, наложница. Только пустые ножны между ног. Влажные нежные ножны, м… Хочешь, я их наполню?

Сбоку возник Андрей. Убийца оябунов схватил кисть Геры и вывернул лучезапястный сустав наружу. Тело Геры резко обмякло — защитный инстинктпротив перелома, — послушно перекувыркнулось прочь от Риты.

Прежде чем Гера уткнулась в полынь тонким носом, Андрей дернул ее за острое плечо вверх, удержав на ногах. Никакого урона чести Явы. Никакого повода для мести.

— Не прикасайся к ней, — бросил Андрей.

Гера стояла в растопырку и в шоке смотрела на Андрея. Плоская грудь вздымалась.

— Тебе же плевать! — крикнула Ява. — Ты сам сказал!

Пыль скрыла краску, вспыхнувшую на щеках Андрея. Он надеялся.

Нет ничего позорнее, чем нарушить первый постулат Долга чести перед именем. Чем обличить себя во лжи.

— Амурова-сан — моя вещь, — сказал Андрей единственное, что могло хоть как-то оправдать. — И еще не отплатила мне долг. А так-то мне плевать.

Из окна школы раздался крик учителя Зенина:

— Ученики, вы не работаете? Что-то случилось?

Сингенин, Ява, Амурова одновременно поклонились школе, крикнули:

— Нет. Простите, сенсей.

И двинулись за новыми порциями отсева щебня. Ветер раздувал кимоно и пустые мешки в руках.

Амурова шла сзади почти вплотную к Андрею. Наложница. Его вещь. Так он сказал, и теперь это должно стать правдой. Самурай ведь не врет.

1

Андрей не дышал, пока умывался в туалете на восьмом этаже общежития. Писельники, умывальники, подмывальники, плитка пола в мокром порошке — отовсюду поднимался запах ненастоящей морской свежести. Запах иллюзии. Запах обмана.

Самурай обязан быть чистым, и Андрей спешно смывал каменную пыль с лица и волос. Пока не закончился воздух в легких. Еще нужно успеть набрать бадью, чтобы сполоснуться у себя в комнате. В туалетах никто не подмывался, ибо позор покрывает не бьющего в спину, а неготового к бою. Попробуй-ка останови полет острой стали только намыленными руками.

В комнате Андрей свет не включил, плотно задернул тонкие занавески на окнах. На ниндзюцу учили: чтобы видеть в кромешной тьме, погрузись в нее, живи в ней, созерцай каждый день, хотя бы пол-урочника или урочник. И тогда ты привыкнешь к мраку, станешь частью непроницаемой ночи. Или она — твоей? Как-то так.