Спохватившись, я вскочила со скамейки и торопливо пошла домой. Я уже слишком долго тут сидела. Садик перед подъездом выглядел обычно. Консьержа не было на месте, но я вспомнила об этом только потом. Пустынная лестница разносила эхо моих шагов, когда я поднялась на свой этаж…

…и замерла перед распахнутой дверью своей квартиры. Из-под моих каблуков аж искры вылетели. Вздохнув, я попятилась, мельком замечая, что замок отнюдь не взломан — он аккуратно открыт, а внутри маячит чья-то тень. И, пока я телилась, ещё одна тень легла на мою спину.

— Заходите, ну что же вы? — ехидно сказал совершенно незнакомый мне голос.

Я подпрыгнула.

— Кто вы такие?! Что вы здесь делаете?!

Трое мужчин в масках. Вооружены. Боги, помогите!

— А вот вопросы задавать теперь будем мы, — лениво проговорил тот, кто вышел из-за моей спины. Холодные грубые пальцы сжали мою шею сбоку, там, где сосуды — в моей голове потемнело.

— Уносите. Без свидетелей там! И дверь закройте аккуратно!

Прежде чем уйти во тьму, я ещё слышала их голоса. Никто не узнает, что со мной… Кроме того, что я пропала… Ушла и не вернулась. Я потеряла сознание…

Я пришла в себя в полной темноте. Мое тело онемело и замёрзло — ровно одним боком, а ног и рук я вообще не ощущала. Я пережила секундный всплеск ужаса, но потом сообразила, что я всего лишь провела в неподвижности очень долгое время. Наверное, много часов или даже сутки. Пошевелившись, я немедленно закашлялась и расчихалась. Так и есть, решила я, я слишком долго была без сознания — не иначе, как мне ещё и ввели какое-то снотворное. Попытавшись размять тело, я начала вставать — и немедлено ударилась лбом о холодный нетёсанный камень. Мои руки и ноги были связаны ремнями — таким образом, чтобы сохранить возможность неуклюже и коряво двигаться — разве что ползком, правда. Торопливо ощупав стены связанными руками, я пережила укол паники. Место, где я находилась, было каменным мешком длиной чуть больше моего роста, а высотой и шириной чуть более двух локтей. Будь у меня клаустрофобия, я бы, наверное, уже умерла… Но клаустрофибией я не страдала, нехватки воздуха не ощущалось и, тщательно исследовав одну из торцевых стенок, я обнаружила крохотные, не толще лезвия, зазоры на камне — видимо, тут была дверца, лишь облицованная камнем. По крайней мере, на это стоило надеяться — что меня не похоронили заживо, а лишь пытаются сломить мою волю такими вот Тенью трахнутыми методами. Они же что-то сказали про вопросы, которые они теперь будут мне задавать — с облегчением припомнила я. Итак, однажды меня отсюда вынут.

…Вопрос лишь в том, не пожалею ли я об этом — что меня вынули, а не оставили тут?

Гадкая мысль, но я заставила себя её рассмотреть и принять. Было совершенно очевидно, что я одна против этих сволочей. И что от всякого такого насилия мне не уйти — следовало подготовить себя к этому и как-то обдумать тактику поведения. Хотя тут уж мои мозги думать отказывались…

Что они могут от меня хотеть? Боги, да я же ничего не знаю… Разве что о ходе расследования могу выложить какие-то сведения, но они, во-первых, неполные (так как мне известно лишь то, что да Лигарра соизволил до меня донести); во-вторых, на какую Тень мои знания людям, вхожим в кулуары КСН?! Я заволновалась. Не случилось бы какого-то гнилого недоразумения. Типа когда от тебя требуют то, что ты в принципе дать не можешь — а тогда начинаются всякие ужасы.

Сжав зубы, я укрепляла волю, но выходило скверно. Я слишком хорошо понимала, что я одна-одинешенька, в кромешной, хоть глаз выколи, тьме, в ледяной каменной щели, связанная, безо всякой надежды, среди полностью враждебного окружения. Да ещё и шишка на лбу…

Что ещё хуже — никому до этого не будет дела! Потому что никто о моей судьбе не обеспокоится — разве что в архивах Комитета внесут меня в какие-нибудь чёрные списки, как сбежавшую из-под следствия — и тогда позор, упавший на мою голову, будет несмываемым. Но при этом родимый наш Комитет, бойкий защитничек нации (чтоб моему языку не отсохнуть за такие слова), и не почешется. В многолетней возне с Десяткой они были готовы своего заесть, притом, как я понимала, одного из лучших — а тут какая-то Санда… Да Лигарра? А что я ему? Забавное носатое создание, мельком увиденное на славном карьерном пути. Мало у него, что ли, за всю его жизнь было свидетельниц, подследственных и даже подружек? Он большая умница, при власти и при бешенных деньгах, приемлемой внешности — небось, такую каменную морду носит ещё и для отпугивания почитательниц. От меня же он ни души, ни тела не получил, а дел у него теперь и так по горло (тут я ещё припомнила пропажу да Руганы и да Ниготты и всякая надежда, что да Лигарра после этого вспомнит о моём существовании, у меня исчезла. Тень, подумала я — и ведь я так и не сказала ему про директора «Масийи Рунтай»! — хотя беспокоиться об этом сейчас уже было явно бессмысленно…).

Лежать было очень жестко, камень ледянил затылок и бока, и я всё-таки начала задыхаться — неясно, от истинного ли прекращения вентиляции или на нервной почве. Хоть бы лучик света… хоть бы глоток свежего воздуха… хоть бы малую надежду на жизнь.

«Санда, ты даже не представляешь, куда он тебя втягивает. Будь на моей стороне, пока ты жива».

Мне захотелось расплакаться. За что мне так не везёт с мужчинами..?! За что мне вообще так не везёт..? На что ты меня покинул, мой мудрый отец, объяснив мне всё про высший матанализ, но не про то, как мне жить на свете?! Я плакала, и слёзы текли мне за уши, я попыталась их вытереть — и ободрала руки об низкий шершавый потолок. Я действительно задыхалась. Чтобы как-то успокоится, я занялась единственным возможным делом — думала. Я вспоминала учёбу, работу, Мара, востроносого революционера всего и вся, шутки Киная, сад клиники и белую скамейку в глубине, где покойный господин да Рагиро так любил сидеть на солнышке, а мы вечно искали его; а ещё мою Семью, Боги, да я же два года не видела братьев и полгода — мать, но видЕния родного имения были такими вялыми и неживыми, что скоро исчезли из моего сознания; и поверх всего этого неотступно скользили последние недели, прожитые мной среди затеянного да Лигаррой расследования… наши последние дни… два наших последних дня, спрессовавшиеся в моём сознании, как целая жизнь — так много всего за это время я пережила и узнала… Я не злилась на него. Точнее, злилась — но по поводу, который был слишком смехотворным по сути, а потому не мог быть рассмотрен — я злилась на него именно как на человека. Но ведь это глупо. Нельзя рассчитывать на таких людей, как на друзей. Как нельзя рассчитывать на добродушие погоды. Они часть системы. Ходячие природные обстоятельства, свод правил и предписаний, слишком сложных, чтобы оставить что-то личное. Они работают, лишенные человеческих пристрастий, слабостей и привязанностей, во имя долга: и это не зло и не добро — это такая же реальность, как дождь или солнечный день — нет смысла их осуждать. Но в какой-то миг, пока мы были рядом, на расстоянии вытянутой руки, мы стали почти слишком близкИ, и мне захотелось поверить… Что рядом со мной человек. Если не товарищ — то хотя бы заинтересованный покровитель. На самом деле — я даже поверила в это. В первого за всю мою жизнь настоящего друга. В опору, за которой можно укрыться.

Нет, мне не было страшно. Я плакала только из-за Каруна да Лигарры. Из-за холодной реальности, с которой я ничего не могла поделать…

Я лежала так ещё много-много часов…

Меня выволокли из каменного «ящика», как мешок, за шиворот, и вынудили идти в ременной сбруе, стянувшей мои ноги. Как я и думала, зрелище вышло гадкое. Естественно, надо мной потешались. Но охрана не слишком-то стремилась меня трогать. Даже толкать ленились. Сопровождавших я не могла разглядеть — после долгой тьмы мои глаза слепил даже слабый свет. Меня вели по какому-то коридору, но после лежания в почти полной неподвижности идти удавалось плохо. Прошло немало времени, пока я оказалась в глухой комнатенке, обставленной металлическим стулом, стеллажом и крючьями в стенах. Глянув на содержимое стеллажа, я похолодела. Тень. Но мне ничего не оставалось, кроме как отдаться жутким событиям… Силы были слишком неравны. За что я могла бы купить жизнь?! Эта судорожная мысль заставила мой разум метаться, подобно гороху в кастрюле — с тем же грохотом и пользой… Двое здоровых мужиков подтянули меня к стене, к неструганным доскам, набитым на неё, и приковали наручниками к крюкам. Поставив меня под стеной, охранники ушли, и некоторое время ничего не происходило. Мои кишки связались узлом, и я вообще плохо понимала, что всё это происходит со мной.