Глава третья

В первых числах Месяца Раздумий я была озадачена двуми проблемами. Во-первых, необычным притоком гостей в подотчётную мне галерею. Я сильно подозревала, что политическая обстановка и споры насчет «холодной войны», нравственности и прочая (тянувшиеся целое лето и хорошо освещённые в газетах), лишили равновесия всех этих достойных людей; а потому настоящей причиной госпитализации было желание провести жаркий Месяц Раздумий в тишине знаменитого парка «Масийя Рунтай» и в её не менее комфортабельных Кабинетах Мудрости. Во-вторых, господин да Растан, почему-то уверенный, что именно первая галерея общего профиля — скопище малозагруженных бездельников (в какой-то мере он, конечно, был прав, так как по большей части сюда ложились просто отдохнуть — зато какие люди!) — так вот, он нагрузил меня вопросами отбора и обучения нового персонала. Юные хупара, едва закончившие элитную медицинскую Темную Школу «АхАо» (мы сотрудничали только с ней) и показавшие себя наилучшим образом, должны были быть снова тестированы; затем я допускала группу из трех-пяти человек к работе под руководством младших врачей. Сколько человек из них в итоге поступали на службу в клинику — зависело от очень многих причин. Старание, обучаемость, вежливость (многие черезчур разумные хупара теряли это природное качество), личные успехи, а также отношения со старыми кадрами, в том числе старшими врачами клиники — всё имело значение.

Я отложила свою природную лень, отказалась от походов в «Грот» и от поездки к родным, и была вынуждена строго распланировать каждый день и каждый час. На самом деле я была так загружена работой, что мало обращала внимания даже на имена гостей.

Первые же выходные Месяца Раздумий я встретила в постели — у меня было стойкое желание не вставать двое суток и всё это время посвятить сну. Желание в целом предосудительное, да и честное слово увидеться, данное Мару полторы недели назад, жгло мне душу. (За это время Мар не раз звонил, однако быстро понял, что толку от меня немного…)

Итак моя совесть вяло бранилась с усталостью, а я дремала. Мне было интересно, кто победит, но болела я за сон.

Позвонил телефон. Мар? Угрызения совести таки взяли верх — я со стоном свалилась с кровати (это был востину редкий случай, когда я пожалела об отсутствии служанки) и взяла трубку. Друг всё-таки.

— Санда да Кун? — быстро спросил голос, Мару да Луна никак не принадлежавший. — Доброе утро. Кажется, я вас разбудил? Это да Лигарра. Мы не могли бы встретиться за чашкой кофе?

Я так и остолбенела с трубкой в руке. Через миг я ощутила нестерпимую горечь от неверняка загубленного выходного. И, хотя на самом деле вопрос офицера КСН не содержал никакой вопросительной интонации — ещё через пару секунд меня посетило моё главное проклятие — жгучее любопытство. Я решила, что это может быть интересно, вот как…

— Да, господин да Лигарра. Я с удовольствием встречусь с вами в удобное для вас время. Однако, если вы наставаете на немедленной встрече, я бы просила о возможности должным образом одеться.

Да Лигарра напряженно хохотнул. Именно напряженно — что показалось мне загадочным.

— Да, — вдруг сказал он своим обычным серо-металлическим тоном, — если вы не против, я надеюсь увидеть вас через полчаса в кафе «У КуркИса».

Напротив моего дома. Что ж, я успею хоть душ принять. Не попрощавшись, внутренний разведчик положил трубку. То ли его действительно торопили некие дела, то ли на этой стадии его картонная вежливость иссякла. Что тоже неплохо. Мне даже нравилось, что он зачастую играет роль вежливого-аллонга-равного-всем-нам, хотя род его деятельности придавал, на мой вкус, такому поведению оттенок цинизма. Ведь он был представителем власти. Так что я ничуть не грустила, когда такие люди называли вещи своими именами: я — простая смертная, он — сверху, и может всё. В условиях вялотекущей многовековой войны КСН был щитом и мечом. И если я их боялась — не имея за собой никакого греха! — то уж как они должны были пугать нарушителей Порядка…

Я спешно привела себя в порядок и сбежала на улицу. «У Куркиса» не был моим любимым заведением, хотя тамошний бармен кофе варил очень хорошо. Собственно и название было негласным. По имени самого бармена — смекалистого коммунального хупара КуркЗса, возведшего кафе ранг приличных. Когда я зашла, в помещении было полупусто, однако неизменный хозяин стойки уже обозревал углы. Сидеть в тёмном зале утром показалось мне глупым. Я махнула Куркису и вышла на веранду. Он тут же возник рядом, с подносом, салфетками и горкой пирожных… Да Лигарра появился так неожиданно, что я чуть не упала со стула, а Куркис странно покосился на незнакомого господина, однако его движения не поменялись — он особо тщательно обслужил ранних гостей и удалился. Хупара до Тени хорошо ощущают, перед кем нужно склониться. Это у них природное.

Мы поздоровались и некоторое время молчали.

— Не возражаете, если я закурю?

Я удивилась — мне казалось, что сотрудник Комитета никак не может быть подвержен дурным привычкам. Впрочем, отчего бы нет. Работа у него трудная, наверное. Я вот ещё лежала в постели, а его уж что-то подняло не свет ни заря, да так круто, что он уже в девять утра назначил свидание по делу. Может, да Лигарра и не спал вовсе — хотя по нему этого не было заметно, но кто знает…

— Курите, конечно.

Да Лигарра затянулся, я смотрела на сигарету в его пальцах и не могла сообразить, что же такое меня сегодня беспокоит в этой жутковатой и загадочной личности. Каким-то образом он не выглядел таким серым и незапоминающимся человеком, как обычно. Не то волновался. Не то был сильно удивлен. Я не могла понять. Но сегодня я, например, заметила, что он слегка небрит и что у него зеленоватые, почти салатовые, глаза. В кабинете директора мне этого не удавалось. И он показался мне несколько моложе, чем вначале — всё-таки куда менее сорока. Итак я ждала, молча глядя на манжеты его рубашки, небрежно выступающие из-под ларго ровно на предписанные хорошим тоном полтора пальца. Это выглядело… как ширма, из-за которой мне неожиданно почудилась хорошо скрытая тревога.

— Санда, мне бы хотелось, чтобы вы поняли. Это в большОй степени неофициальная встреча. Без протокола. Я бы даже предложил сейчас называть меня по имени. Моё имя Карун, — напомнил он с еле уловимой улыбкой на холодных губах, — Карун да Лигарра.

Я моргнула.

— Это несколько… необычно… Но я… попытаюсь… Карун, — на вкус его имя напоминало камушек. Закономерно.

— Если вам тяжело, можете звать меня Рун. Это для друзей.

Я не могла понять, он издевается или шутит. Вообще-то странно думать, что у него могут быть друзья. Для воображаемых друзей — это больше походило на правду…

— Это уж никуда не годится. Каруна достаточно, господин да Лигарра.

Куркис вынес кофе, с особым усердием сервировал его и снова исчез.

— Санда, вы неисправимы. Это месть?

— Боги вас храни!

Да Лигарра улыбнулся. Он курил и глядел в сторону, мне казалось, он не знает, с чего начать разговор, чтобы быть правильно истолкованным.

— Знаете, почему КСН всегда так много внимания уделяет медицине, торговле, сфере обслуживания… ну, искусству ещё, конечно..? — с легким неодобрением закончил он.

— Могу лишь догадываться, в чём мы все провинились.

Новая полуулыбка. Чтобы его не тревожило (если мне не почудилось), в целом он был спокоен, как удав и мог, наверное, смести меня одним движением пальца.

— Работа в этих областях вынуждает обе человеческие расы, аллонга и хупара, становиться ближе, чем назначено природой. Эти роды деятельности избирают те белые, кто не может стать ученым. Их чувства мне нет нужды объяснять вам — вы сами принадлежите к таким людям. Даже если вы полностью смирились с этим обстоятельством, некоторые, к сожалению, не слишком воспитанные аллонга напоминают вам об этом, не правда ли? Или бывает, что ваш друг или подруга в порыве ссоры скажут вам что-то обидное… Можете не отвечать, Санда. Я кое-что об этом знаю. С другой стороны, в эти области подбирают тех шоколадных, чей ум достоин куда лучшего применения, чем чистка нужников, — далее разглагольствовал он, — Однако мечты о себе, возникающие у некоторых из них, никогда не смогут быть реализованы. В итоге обе стороны нарушают Порядок вещей, понимаете? А там, где Порядок нарушен — злу легче всего проникнуть в умы людей. Ведь такие места — кипящие чаны нереализованных амбиций.