Я улыбнулась.

— А на него похоже.

Майко потоптался.

— Я добился, чтобы твоего друга перевели в нормальную камеру. Не уподобляться же Комитету. Мастер Барро согласился. Это мы об этом так долго говорили. Может быть… ты и впрямь права. Ну, я ведь слышал… как вы говорили… По крайней мере, тебя он вроде бы и впрямь не ненавидит — а для такого, как он, это уже… много. Хотя сволочь он порядочная, если честно, видела б ты его досье… Но висеть два дня на наручниках — по мне, это слишком. Даже для него… Ладно, будь здорова.

Я не знала, как реагировать — наверное, следовало поблагодарить рыжего, но моя улыбка вышла какой-то беспомощной. Не без смущения поведя плечами, Майко развернулся и скрылся в ночи.

По крайней мере, после этого кошмарного дня я уснула спокойно…

Каруна убьют. У него не было никаких шансов. А я буду жить дальше, много лет и наверное, счастливо, но его уже никогда не будет.

Я ощущала себя так, будто падала в пропасть… удара ещё не было, я жила, и всё было так надо, но я точно знала, что он наступит.

И так пришёл следующий день.

Всё утро и полдня отец отсутствовал. Рики заперся у себя и, очевидно, творил. Я честно обложилась учебниками и яростно вникала в задания профессора — пока мозги мои не закипели от усилий — ведь мне приходилось учить абсолютно новые вещи на новом языке! Наконец я решила заняться чем-то физическим, чтобы хоть кровь от черепа отлила. Отец явился около пяти часов, с пачкой журналов и сумкой, набитой продуктами.

— Санда? Ты обедала?

— Нет. Я тут кое-чего наготовила. Раньше я такое отлично переваривала, — я смущённо повела плечами, — Но Рики меня засмеял. Правда, потом извинился. Сказал, что для низинной аллонга я чудовищно самостоятельна. И отличная хозяйка. Так что он там сам что-то стряпает.

Отец улыбнулся, сваливая покупки в кучу. Мне на миг показалось, что он никак не решается мне что-то сказать, но вместо серьёзных новостей он лукаво уточнил:

— Ты объяснила ему, что ленилась даже за служанкой присматривать?

— Ага.

Рики писал музыку, и его знал весь Адди. Жил он с отцом в качестве чего-то вроде кампаньона. Отцу плохо удавалось управляться с домом — а пожилому хупара, как водится, это было лишь в удовольствие — чем бы не занимались шоколадные и где бы они не жили, их природа требовала неспешной, обстоятельной работы руками, а иначе на них нападала тоска. Для Рики это было фоном для его основного занятия и родом отдыха. Но был он, конечно, не подчиненным, а равным. И то, что он делал, меня потрясло.

Конечно, и раньше в жизни я слышала песни и музыку. Хупара частенько, когда их не слышали белые, пели и танцевали, но слушать и смотреть на это считалось не то чтобы дурным тоном (хупара были, конечно, вольны развлекаться в своём вкусе), но чем-то, роняющим достоинство умного человека. Когда я услышала от отца, что Рики занимается музыкой, я подумала о чём-то в таком духе. В крайнем случае — что он создает что-то вроде гармоний для медитаций Школы Нового разума — единственного подобия музыки, признаваемом аллонга, да и то не всеми, а лишь рядом чудаков.

Я была беспросветно глупа…

Из вежливости поинтересовавшись основной профессией хупара, я получила два звуко-диска. Старик Рики застенчиво, но с достоинством подарил мне их, а я осталась в полном недоумении. Музыка? На звуко-дисках?! Бррр… вот и свет стал с ног на голову!

Тем не менее я нашла в гостинной магнитофон и засунула туда странный подарок.

Я пережила шок. Мне казалось, что человеческие нервы не могут выдержать ничего подобного — это было всё равно что вставить электрод прямо в центр экстаза, в головной мозг. Красота гармонических переливов (для моего неискушенного восприятия) была близка к боли — это уже потом я узнала, что бризы и шайти слушают такие вещи просто в качестве изящного развлечения! Но в тот миг все мои чувства находились в страшном смятении — в несколько моментов мне даже казалось, что я вижу галлюцинации, осязаю что-то неведомое, лечу, как наяву. Справедливости ради сказать — придя в себя, я заметила, что я впрямь бессознательно приподнялась над креслом… Было немыслимо влагать такое в свои уши — и при этом касаться бренной земли! Концентрат из облаков, растений, ветра, голосов, камней Гор — превращенный в звуки, выстроенные немыслимым и волшебным образом — вот что называли музыкой в Горной Стране…

Помоги мне небо… как обделяли себя аллонга… Это можно было употреблять как наркотик.

Когда Рики вошёл в гостинную, он нашёл меня в состоянии, близком к каталепсии. Меня пришлось встряхнуть, а выключение звука подействовало на меня, как внезапное и грубое пробуждение ото сна… Отец был поражен. На самом деле, я думаю, бризы давно не сталкивались со взрослым представителем культурного слоя аллонга, пришедшим в Адди. Лак'ор необыкновенно разволновался, когда позднее ему рассказали про мою реакцию. У меня даже возникло ощущение, что на моём примере тот напишет какую-нибудь научную работу. «Уникальный пример женщины, в возрасте тридцати лет впервые услышавшей музыку»… что-нибудь в этом роде.

После того случая я ещё несколько раз слушала записи на дисках Рики — забегая наперёд, могу сказать, что дальнейшем меня посещали лишь отголоски первого эффекта — когда я слышала что-то новое, что мне нравилось, но я узнала, что все люди переживают подобное от приятной им музыки. Окрыление, особое психологическое воздействие, много ещё чего… Сказать же, что Рики был польщён — это ничего не сказать. Хотя и озадачен тоже. Теперь же он взял надо мной шефство и всячески помогал освоиться. Например, на кухне.

Отец весело кивнул, но потом его лицо снова посерьёзнело. Не слишком сильно — но он сделал мне знак рукой, предлагая зайти с ним в гостинную.

— Отец? Что-то случилось?

— Да, в принципе, ничего страшного, — помялся он, — Но ведь ты хотела быть в курсе дела, да?

Во мне всё обмерло, и я опустилась на кресло.

— Совет принял решение по тому поводу… — как можно равнодушнее проговорил отец, — Само собой, окончательное и не подлежащее оспариванию, — и он неопределенно кивнул в сторону улицы. Где-то там, за несколько кварталов отсюда, была башня милиции… — Как и прогнозировал Мастер Лакиро, сошлись на максимально гуманной казни. Впрочем, безо всякой публичности. У них там сегодня скандал вышёл, вот ведь как… Майко в ярости. Говорят, кричал, что его службу чести лишили, будет жаловаться на этого своего подчиненного, Даллина Ясный Путь.

— А в чём дело?!

— Оказалось, у Даллина к этому типу из КСН счета были. Что будто бы именно и лично он за кого-то из его родни в ответе — не то невесту, не то сестру — у Даллина куча родичей-шайти. Кто информацию выпустил, сейчас Лакиро разбирается. А пока Май отсутствовал, Даллин руки распустил. Говорят, чрезмерно. Так что про публичную казнь речь уже не идёт. Одна формальность будет… Санда?

Но я плохо воспринимала его слова. Я сидела на краешке кресла и жалобно моргала.

— Неужели ничего нельзя изменить???!!! Отец, но это несправедливо! Отец, он же вытащил меня..!!!

Медленно встав с кресла, отец шагнул ко мне и сжал мои плечи.

— Девочка моя. Бедная моя девочка… Отпусти это от себя. Этот человек остался в твоём прошлом. Начинай его забывать — мой тебе совет. Живи дальше, и да будет покой в твоей душе.

Оцепенев, я глядела в пол, и по моим жилам растекалось жидкое пламя.

— Отец… мне нужно побыть одной… извини, пожалуйста, я пока… я просто посижу сама, хорошо..?

Отец молча кивнул, с тревогой глядя мне вслед.

Я встала, не ощущая ног, пола, собственного тела — ничего, а только одну мучительную, бесконечную боль, как будто с моей грудной клетки живьём сдирали кожу.

Перед моим глазами стояла озорная, светлая улыбка человека в темноте складов «Белой Башни».

Я закрыла за собой дверь комнаты, закрыла её на ключ… по моим щекам текли ручьи.

Не убивайте его. Он человек. Злая зверюка — но при этом человек. Человек, единственный на целом свете не побоявшийся меня защитить и принять! Я знаю. Случайно, неловко, но я увидела в нём что-то такое, что он не показывал никому. Живую и сильную сердцевину, которая сама себе боялась признаться в доброте и лучших человеческих побуждениях. И я верила ему. Я никому в жизни больше так не верила!«…как минимум тридцать человек, осужденных на дознание четвертого-пятого уровней по подозрению в сотрудничестве с Горной Страной, прошли только лично через его руки — естественно, все они были затем расстреляны…» Я не слышала, не сознавала голоса Ларнико в своих ушах… Он не чудовище. И это не пресловутое донышко души, не выдуманное психологами «второе я», не внутренний слой — нет, он такой и был, на поверхности, сам по себе, опасно балансирующий на грани между холодным зверем и весёлым мальчуганом. Но это было человеком. Настоящим. Живым…