Соловьёв украдкой посмотрел на Настю. Она стояла к нему спиной у кровати, ждала. Соловьёв выпил вино и сказал:
– Знаете, Настя… Я ведь первый раз…
Она помедлила. Подошла, присела, положив обнажённую руку на стол. Глядела на Соловьёва большими чёрными глазами.
Потом молча налила себе вина и выпила.
Соловьёв тоже выпил. Опьянения он не чувствовал. Но на душе отчего-то становилось темнее и тяжелей.
– Настя… Пусть не настоящее имя. А всё равно вам идёт.
Настя отодвинулась, сказала сердито:
– Слушайте, господин хороший… Я вашего имени не спрашиваю, да и знать его не хочу. А только ежели вы на всю ночь девушку заказываете, то платить надо вперёд…
Соловьёв смутился, вынул из кармана деньги, положил на стол.
– Этого хватит?
Настя удивлённо посмотрела на ассигнацию.
– Да вы, наверное, сынок какого-нибудь миллионера.
– Угу. У меня папаша – акционер железнодорожного общества.
Настя выпила еще и охмелела. Сказала:
– Не верю. Не похожи вы на миллионщика, и всё. Ежели бы ваш папаша был миллионер, к вам бы приличные барышни сами липли, как мухи… А кто вы, если правда?
Соловьёв пожал плечами.
– L'homme, qui pleure…
Настя подняла голову, посмотрела на него прищурясь:
– «Человек, который плачет»? А чего же вы плачете?
Соловьёв помолчал. Потом спросил:
– Откуда вы знаете французский? Вы учились?..
– Училась! – она допила третий стакан, со стуком поставила его на стол. – Вам-то что? Вы зачем сюда пришли – по-французски разговаривать?
Соловьёв помолчал, вздохнул, тоже выпил.
– Я, Настя, хочу человека убить.
Она вздрогнула, приподнялась. Дотянулась до кровати, стянула с неё шаль, закутала голые плечи.
– Вы… вот что. Не нужно мне этих денег ваших… Вы уходите лучше.
Соловьёв подумал. Открыл вторую бутылку, налил себе, выпил.
– Не бойтесь, – сказал, мрачнея. – Вас убивать мне ни к чему… Да и не убийца я.
– То-то я и гляжу… – язвительно ответила Настя, но шаль на груди сжала крепче.
Соловьёв, наконец, почувствовал опьянение. Ему стало муторно, и вино показалось противным, скверным. Он сказал тихо:
– Полюбите меня… Я утром уйду, обещаю…
Настя поколебалась. Наконец поднялась, пошла к постели.
– Ну, тогда не сидите, как истукан какой…
Флигель-адъютант из Зимнего вернулся, когда Маков, прилегший только вздремнуть на диван, успел уснуть крепчайшим сном. Но подскочил, услышав о курьере, сбросил плед, приказал дворецкому:
– Зови.
Схватил пакет, вскрыл. Граф Адлерберг писал: «Лев Саввич, сегодня аудиенция никак не возможна. Если дело действительно не терпит отлагательств, соблаговолите выразиться яснее. Я буду вас ждать».
Маков вполголоса ругнулся и крикнул дворецкому:
– Скорее умыться! Придётся срочно ехать…
Адлерберг его ждал: Макова провели прямо к нему в кабинет. Вид у министра двора был неважный: мешки под глазами, лицо бледное, утомлённое до предела, и седые волосы, борода, усы, обычно браво расправленные, как-то поникли вниз.
– Садитесь, Лев Саввич, – сказал он, потирая лоб. – Я вас слушаю. Только, пожалуйста, покороче, если можно…
Маков сел.
– Видите ли, Александр Владимирович… Сказать совсем коротко: на государя готовится покушение.
Адлерберг, сделав усилие, подался вперёд: твердый подворотничок врезался в заросшее собачьей шерстью горло.
– Что? – спросил сдавленным и каким-то неестественным голосом.
– Мною получены агентурные, достаточно надёжные сведения. Жандармы проморгали появление в Петербурге человека, известного под фамилиями Соколова и Осинова.
– Кто это? – спросил Адлерберг, с напряжением глядя на Макова.
– Террорист. Уезжая из Саратовской губернии, где проживал «в народе», он сообщил ближайшим товарищам, что собирается покуситься на жизнь Его Императорского Величества.
Адлерберг втянул голову в плечи. И снова стал почти обычным: а обычно он бывал похожим на барбоса.
– Откуда у вас эти сведения?
– От верного человека, – уклонился Маков. – Он давно был связан с моим помощником Филипповым, царство ему небесное, а теперь самые важные сведения передаёт мне.
– А он-то откуда узнал? – почти закричал граф, и выглядело это дико, грубо, и даже, пожалуй, страшновато.
Маков нахмурился.
– Александр Владимирович, – сказал негромко. – Я попросил бы вас на меня никогда не кричать.
Адлерберг, выпучив глаза, долго смотрел на Макова. Наконец буркнул:
– Прошу прощения, Лев Саввич. Но… И почему же, объяснитесь, вся эта срочность?
– Сегодня утром я получил известие, что Соколов готовится совершить покушение сразу после Пасхи.
– Завтра? – приподнялся граф.
– Возможно, что и завтра, – сказал Маков. – Вероятность очень высока. И я просил бы, чтобы вы немедленно передали это Его Императорскому Величеству. Со своей стороны, я усиленно порекомендовал бы отменить завтра и в последующие дни ежедневные прогулки государя…
– Что-с? – снова повысил голос Адлерберг. – Как это возможно?
Маков удивился. Он вспотел, разговор становился всё более длинным и всё менее понятным. Вытерев лоб платком, Маков поднялся:
– Со своей стороны… простите… я тоже приму меры к усиленному патрулированию площадей и улиц, прилегающих к Зимнему дворцу. Думаю, что и генерал-адъютант Дрентельн поступит так же.
– Он… знает? – странным голосом спросил Адлерберг, уже стоя на ногах и упираясь кулаками в стол.
– Я с ним ещё не говорил. И думаю, будет лучше и скорее, если вы просто передадите ему наш разговор, иначе наши ведомства опять вступят в длительную и бессмысленную переписку…
Адлерберг выпрямился, сделал несколько шагов. Теперь он выглядел совершенно бодрым. И подбородок его был гордо приподнят, по примеру императора.
– Да. Хорошо, – отрывисто сказал он. – Вы желаете присутствовать при моём разговоре с Дрентельном?
– Не уверен, – мягко отозвался Маков.
– Понимаю, – кивнул Адлерберг. – Кстати, еще четверть часа назад он был в Зимнем…
– В таком случае позвольте мне удалиться и приступить к моим служебным обязанностям.
– Удалиться? – удивленно переспросил Адлерберг, потом, что-то вспомнив, сказал: – А, да. Конечно. Но постойте…
Он приблизился к Макову почти вплотную.
– Лев Саввич, вы же понимаете, что такими сведениями вот так… запросто… не разбрасываются…
– Понимаю! – вспыхнул Маков. – И у меня не было никакого желания, уверяю вас, возвращаться в Зимний после стояния в церкви за спинами кавалеров свиты, которые развлекались, рассказывая друг другу пошлейшие анекдоты!
Адлерберг крякнул, секунду глядел на Макова, потом кивнул и процедил:
– Не хотите назвать имя вашего агента – не называйте. Но Государь, вы же понимаете, обязательно спросит об этом.
Он вернулся к столу:
– Не смею задерживать.
Маков поехал в министерство, хотя день был неприсутственным. Часовой у входа сонно вытаращил на него глаза. Двери долго не отпирали.
– Чёрт знает что! – выругался Маков, стремительно ворвавшись в вестибюль, мимо ошарашенных дежурных чинов. Один из них торопливо застёгивал китель, другой, метнувшись к гардеробной, что-то прятал за стойкой.
Поднявшись в приёмную, Маков увидел адъютанта: сняв сапоги, он сладко спал, растянувшись на мягком кожаном диване.
– Господин полковник! – сердито крикнул Маков.
Полковник подскочил, залепетал, путаясь спросонья:
– Ваше высокобла… высокопре…
– Молчать! – рявкнул Маков. – Немедленно отправьте курьеров к Зурову, Дворжицкому, Косаговскому! Я напишу им записки сию же минуту. И чтобы курьеры уже ждали у дверей!
