Апрель 1879 года.

Помощник смотрителя Нефёдов вошёл в камеру Нечаева с видом деловым и торжественным. Достал из кармана ключи и объявил:

– С вас велено снять кандалы!

– А я этого давно жду, – отозвался Нечаев. – Приказ-то уж две недели как подписан, – он подмигнул Нефёдову. – Может, думаю, где в канцелярии, как у нас обычно бывает, потерялся…

Он лежал, читая какую-то толстую книгу: ему на днях разрешили выдавать книги из крепостной библиотеки.

– Валяй, снимай.

Нечаев подставил ноги. Нефёдов повозился с замком, снял кандалы, передал караульному.

– Ну, что ещё? – спросил Нечаев.

– Так что – записка вам с воли…

– Ну, читай.

– Не могу-с. Записка с секретом…

Нечаев сел на постели.

– Дур-рак!

Помощник смотрителя вытянул руки по швам.

– Давно бы уже научился и шифрованные письма разбирать!.. Вот Гудков же научился!.. Ну, ладно, давай сюда.

Он взял аккуратно запечатанное конвертом письмо, небрежно сунул под подушку. Мельком взглянул на Нефёдова.

Вздохнул.

– Чего ждёшь? A-a… Ладно… Ступай к старшему по караулу. Скажи: мол, Пятый нумер приказал целковый тебе выдать.

Помощник помялся.

– Дык… Не поверят-с.

Нечаев ещё раз вздохнул.

– Ну, что с вами делать…

Он присел к столу, раскрыл тетрадь, разлинованную на квадратики. Оторвал один квадратик, на котором было написано: «Один рубль». Подал Нефёдову. Тот взял с благоговением. Спросил:

– Не изволите ли приказать купить вам что-нибудь?

– Изволю! Ножик для бумаги купи, да линейку, – видишь, деньги у меня рваные получаются. Ну, ступай… Стой! Позови-ка унтер-офицера.

– Слушаюсь!

Помощник выскочил из камеры.

Нечаев достал из-под подушки письмо, распечатал, начал читать. Когда унтер вошёл, Нечаев дочитывал письмо. Унтер ждал, стоя навытяжку посреди камеры.

– А! – сказал Нечаев, словно только что увидел унтера. – В седьмой камере, я знаю, новый узник.

– Точно так! – ответил унтер. Он уже давно не удивлялся прозорливости Нечаева, этого таинственного и страшного человека.

– Ну, так вот. Настоящая его фамилия Бобохов. Он в жандармов стрелял при аресте. Приговорён к расстрелу, но государь милостиво изволил заменить расстрел каторгой. Так что Бобохов скоро отправится на Кару. Но вот что… – Нечаев понизил голос. – Знай, что Бобохов – колдун и тайно работает на германского кайзера. Он может в воду уйти!

– Это как? – поразился унтер.

– А так! Уйдёт – с тебя голову снимут. Ты вот что. Когда он будет умываться, ты стой позади него. Он уже уходил так однажды из домзака. Пошептал на воду – и бултых в рукомойник, да в трубу-то и ушёл! Только сапоги мелькнули. Его, правда, потом поймали: он по трубе в Неву уплыл, а на берегу его полицейские и сцапали.

Унтер раскрыл рот от удивления.

– Во-от оно что!.. – шёпотом выговорил он, словно поражённый неким откровением.

– Вот то самое, – без усмешки, строго выговорил Нечаев. – Иди. Да смотри, стой позади него, и хватай покрепче в случае чего! И еще конвойных с собой возьми! Потом придёшь – расскажешь.

И Нечаев снова углубился в чтение.

* * *

Вечером вбежал унтер, взволнованный, с красным лицом.

Нечаев приподнялся:

– Ну, что?

– Едва не ушёл! Спасибо, батюшко, за науку! Еле успели мы его за ноги-то ухватить! Теперь умываться в таз будет. Из таза-то он далеко не уплывёт!

Унтер самодовольно разгладил усы и даже подмигнул Нечаеву.

Нечаев строго сказал:

– Что удержали – молодцы. И про таз ты хорошо придумал. Но вот что. Всё же он мой товарищ по несчастью, да и цель у него та же, что и у нас: старого царя долой, нового поставить. Так что купи-ка ему, братец, молока и белую булку. А на словах скажи: от Нечаева, мол. Понял?

– Так точно!

– Ну, ступай.

Когда унтер ушёл, Нечаев упал на постель, задрал ноги и, зажав себе рот подушкой, начал хохотать.

Но дверь снова приотворилась. Тот же унтер просунул голову в камеру:

– А осмелюсь спросить у вашего сиятельства… Когда царя прогоним, – кого поставят-то?

Нечаев пересилил смех; загородившись книгой, сказал:

– А ты как думаешь?

– Ну… мы тут с ребятами посоветовались… Они говорят – вас!

– Что-о?

Нечаев отбросил книгу.

– Это откуда ж такая глупость? И кто её придумал?

Унтер прикрыл за собой дверь, понизил голос.

– Кто придумал – не могу знать. А только унтер Александров сказал под большим секретом, что вы и есть убиенный заговорщиками во цвете лет первенец Государя императора Николай Александрович! Потому вас ироды и гноят тут, чтобы на престол возвести беззаконного наследника-цесаревича Александра Александровича.

Нечаев едва удержался от смеха.

– Вот я этому унтеру Александрову… – выговорил он. – Он, кажется, завтра на службу выходит? Ну, я ему покажу первенца! Он у меня попомнит наследника… А ты, дурак, ступай прочь, да глупые разговоры не веди! Хотя, стой. Всё, что в дежурной комнате говорят, теперь будешь мне докладывать. Понял?

– Так точно!

– Хорошо.

Нечаев вырвал из тетрадки еще один квадратик.

– Это тебе. Благодарю за службу. У старшего по караулу получишь…

– Рад стараться!

– Да смотри: о наших с тобой разговорах – никому ни слова!

Дверь за унтером закрылась. Нечаев подумал, кусая губы. Потом открыл тетрадь с конца, на чистой странице начал выводить буквы шифрованного письма.

Закончив, вырвал страницу, сложил. Капнул на клапан воску из свечи, приставил пуговицу с орлом. Крикнул:

– Гудков!

Когда дежурный вошёл, Нечаев сказал:

– Вот, возьми письмо. Ночью сбегай к прачке Настёне, та передаст, кому следует. Да смотри, чтоб никто и духом не знал!

Дежурный Гудков спрятал письмо на груди, за пазуху.

– Будет сделано, ваше сиятельство!

«Ваше сиятельство!» – мысленно передразнил его Нечаев. Но вслух дразнить не стал: Гудков был одним из самых верных его слуг.

– Ступай. Деньги получишь утром. Да скажи там, в дежурной комнате, чтобы так не орали! Я спать хочу…

* * *

Акинфиев стоял на палубе, опершись о поручни. Погода была прекрасная: легкие, как пух, облачка плыли в ярко-синем небе. Кружась над волнами, кричали чайки. Внизу, у борта, пенилась бирюзовая вода.

Был выходной день, и Акинфиев решил сделать с женой прогулку на пароходе по Финскому заливу. Доктор давно уже говорил, что морские прогулки для Ираиды Степановны были бы крайне полезны.

Накануне Акинфиев предупредил о прогулке Севастьянова, встретившись с ним на набережной Невы, у Сенатской пристани.

– Ну, на пароходе вам опасаться нечего, Иван Петрович, – сказал Севастьянов. – Народ кругом, вряд ли террористы осмелятся напасть на вас… Но вы всё же будьте настороже. У вас есть револьвер?

– Боже сохрани! – испугался Акинфиев. – Я телеграфист, а не убийца!

– А вот это вы зря. Не только убийцам револьверы нужны… Ну да ладно. Не думаю, что вам придётся стрелять. И вот еще что, на всякий случай… Постарайтесь, чтобы возле вас всегда люди были. Прогулка-то долгая?

– На весь день!

– С остановкою?

– Да-с, в Петергофе. Потом до Котлина, и обратно в Питер.

– А дома что? Прислуга у вас есть?

– Есть… – смешался Акинфиев. – А что, вы думаете, они и в дом…

– Ничего я пока не думаю. Но у террористов планы всегда неожиданные. Велите, чтобы Верочка гулять не выходила, с мальчиками весь день была. И чтобы чужим двери не отпирала.

Акинфиев побледнел.

– Вы считаете?.. Это так серьёзно?

– Всё серьёзно в нашем деле, Иван Петрович. Вспомните Филиппова.

Акинфиев перекрестился:

– Да я его, что ни час, вспоминаю…

Севастьянов положил руку ему на плечо:

– Напугал я вас, а может, и зря совсем… Отдыхайте, ни о чём не беспокойтесь. Я велю околоточному агентов в ваш переулок послать. Пусть за домом присматривают.