Он махнул рукой и решил вернуться в каюту.

– Ираидочка, ты уже встала? – спросил Акинфиев, входя, – и осёкся.

Его супруга полулежала на полке, оперевшись спиной о подушку. Рот её был туго завязан её же собственным платком, глаза смотрели на Ивана Петровича с ужасом. А рядом с ней, держа в руке револьвер, сидела молодая дама в бледно-лиловом наряде, в шляпке и в вуалетке. Вуалетка была довольно плотной – предохраняла от загара, – поэтому лица дамы разглядеть было невозможно.

– Боже мой! – пролепетал Акинфиев.

Дама приподняла револьвер и сказала грудным голосом:

– А вот и ваш муж, Ираида Степановна. Живёхонек, как видите. А вы боялись… Присаживайтесь, Иван Петрович.

Акинфиев безропотно присел на соседнюю полку. Судорожно снял шляпу. И снова зачем-то надел. Дама смотрела на него, но глаз её было не видно. Скорее всего, взгляд был презрительным, и это почему-то неприятно поразило Акинфиева. Голос… Нет, этот голос ему, пожалуй, был незнаком. Да и то сказать: ведь ему приходилось общаться в основном с молодым человеком, называвшим себя то Александром, то Дворником, то Петром Ивановичем, то Безменовым, а то даже и Иваном Васильевичем. Дам Акинфиев видел, дамы были. Но видел он их обычно мельком, знал по именам, но предполагал не без оснований, что эти имена фальшивые.

– Так вот, есть у нас к вам несколько вопросов… Петенька, – сказала дама.

Ираида Степановна внезапно дёрнулась и замычала.

Иван Петрович вскочил, но был усажен на место окриком:

– Сидеть!

Иван Петрович снова снял шляпу, вытер платочком лысину.

– Что вы творите… – вполголоса сказал он. – Супруга моя больна, очень больна. Мы так долго готовились к этой поездке… Так надеялись, что морской воздух облегчит её страдания. Неужели у вас совсем нет жалости?

Он прямо взглянул на даму.

Дама опустила револьвер и отчеканила:

– К иудам жалости быть не должно. А вы, Иван Петрович, когда пошли на предательство, – вы помнили о своей больной супруге?

Иван Петрович снова вытер лысину. Спросил севшим голосом:

– О каком предательстве вы ведёте речь? И вот ещё что. Прошу вас, не заставляйте выслушивать всё это мою супругу…

– Теперь поздно, – качнула головой дама. – Но вы не ответили на мой вопрос.

– И вы не ответили.

– Ах, да… Я говорю о том, что вы – агент Третьего Отделения.

Ираида Степановна снова замычала.

– Я не агент. Я там служу…

– Ну, так это ещё хуже. Вы же пришли к нам, заявив, что готовы служить народу…

– Говорил! – с вызовом подтвердил Акинфиев. – Я ему и служу. И в III Отделении о моей… работе для вас никто не знает.

Дама сделал движение, как будто выражая удивление.

– Бросьте хитрить. Имейте мужество сознаться. Кто этот молодой беленький красавчик с кроличьими глазами, которому вы передавали сообщения на кладбище?

Акинфиев вздрогнул. Уши его вспыхнули. «Как у школьника», – с ненавистью подумал он.

– Если вы развяжете мою жену, и согласитесь избавить её от нашего разговора, я расскажу всё.

Дама подумала. Потом крикнула:

– Николай!

В дверь тотчас же заглянул человек в морском офицерском мундире. Он вопросительно посмотрел на даму.

– Войди. Петенька требует разговора тет-а-тет, без участия жены. Жена, кажется, действительно больна… Посиди с ней, а мы с Петенькой пока перейдём в твою каюту.

– Naturlich! – отозвался Николай, входя.

– Мадам! – сказала дама Ираиде Степановне. – Вас развяжут. Но обещайте мне, что никаких недоразумений не будет… Помните, в наших руках жизнь вашего мужа.

Ираида Степановна молчала.

– Кажется, у неё обморок, – проговорил Николай.

Дама взглянула на Ираиду Степановну, приподняла вуаль. Передала револьвер Николаю и начала развязывать платок. Потом несколько раз шлёпнула Ираиду Степановну по щекам.

– Что вы делаете? – вскрикнул Акинфиев, вскакивая.

– Спокойно, Петенька. Наша Наденька училась на медицинских курсах, – сказал Николай, придержав Акинфиева за плечо.

Когда Ираида Степановна очнулась, дама, названная «Наденькой», поднялась. Сурово сказала Николаю:

– Успокойте её. У вас лучше получится…

– Идочка, умоляю тебя, не волнуйся! – сказал Акинфиев, прижимая руки к сердцу.

Ираида Степановна вместо ответа залилась слезами, и смогла только выговорить:

– Ванечка! Что ты натворил? Ванечка!..

Наденька, взглянув на Акинфиева, повелительно указала револьвером на дверь.

Николай присел напротив Ираиды Степановны, хотел было закурить, но не успел: дверь снова отворилась, показалась смешливая рожица Саши.

– Коля! – пропела она. – Наша госпожа Степанова просит вас в вашу каюту! А мы с Олей тут вместо вас посидим!

Николай поднялся:

– Только ради ваших прекрасных глаз!

Саша прыснула в кулачок.

– Итак, Петенька, получается, что сам министр внутренних дел – против жандармского произвола?

– Решительно против.

– А тот, которого убили, чиновник из министерства, как бишь его…

– Филиппов.

– Его ведь жандармы и убили, я правильно поняла?

Наденька допрашивала напористо, деловито, словно ей приходилось делать это каждый день. Николай сидел, забросив ногу на ногу. Поглядывал то на Акинфиева, то в иллюминатор.

– Погода начинает портиться… – внезапно сказал он.

Надя мельком глянула на него, досадливо отмахнулась.

– Выходит, что нам вас надо только поблагодарить, да и отпустить?

– А что же ещё? – Акинфиев поднял усталые, покрасневшие глаза. – Господин Севастьянов заменил Филиппова. Да, я передаю ему сведения, которые узнаю у ваших друзей. Но точно так же передаю и содержание секретной переписки Дрентельна, Комарова, и других лиц, облечённых властью…

Наденька насторожилась:

– И что же это за «другие лица»?

Акинфиев нахмурился и закусил губу:

– Этого я не могу вам сказать.

Надя вздохнула, взглянула на Николая.

Николай произнёс:

– Думаю, будет шторм. На месте капитана я свернул бы к берегу…

– Ах, оставьте, – досадливо поморщилась Надя. – Я хочу знать, что вы думаете по поводу всего этого!

Она обвела револьвером каюту.

– Расстрелять, – без улыбки предложил Николай. – Обоих. Трупы – за борт. По старинному морскому обычаю…

– Николай! – повысила голос Надя. В голосе послышались нотки ярости.

Николай взглянул на неё и сказал:

– Знаете, Надя, чего я не приемлю в женщине? Откровенно? Отсутствие женственности.

– Ну-у, знаете… – даже под вуалеткой было видно, как лицо Наденьки побагровело.

– Если хотите, расстреляйте и меня вместе с ними, – Николай кивнул на Петеньку. – Нет человека – нет и проблемы.

Надя хотела что-то сказать – не успела: в каюту постучались.

– Что такое? – громко спросил Николай.

– Капитан просит господ пассажиров не покидать кают, – донёсся приглушённый голос матроса. – Через несколько минут пароход отдаст концы у Петергофского причала…

– «Отдаст концы»! – фыркнул Николай. – А если он и вправду «отдаст концы»? Вот же шпаки! Крысы мелководные!

Надя поднялась:

– Николай, я считаю ваши шутки неуместными и… глупыми!

Николай пожал плечами.

Надя повернулась к Акинфиеву.

– Теперь вот что. Вашу судьбу будет решать общее собрание исполкома. Пока же вы останетесь под нашим негласным надзором. Помните, что вы ответственны за свою больную жену. И за детей, разумеется.

При упоминании о детях Акинфиев вздрогнул. «Значит, и до детей могут добраться!» – подумал он и по-настоящему испугался.

– Когда у вас следующая встреча с этим Севастьяновым?

– Завтра.

– Где? Опять на Смоленском?

Акинфиев замялся.

– Нет… У меня дома. Вечером.

Надя подумала.

– Вам придётся отменить встречу. На берегу, когда пароход причалит, не вздумайте скрыться. Мы продолжим разговор. А сейчас ступайте в свою каюту. Николай! Проводите его.