Женщина дремала, положив голову на большой узел.

Ротмистр хмыкнул. Богомолка, что ль? Поди, в Чернигов пешком ходила, поклониться вновь обретённым мощам преподобного Антония в черниговском соборе.

Остальные пассажиры никаких подозрений не вызвали. Хворостенко зевнул и снова вышел на перрон.

Поезд подошёл точно по расписанию. Паровоз, пыхтя, еле дотянул состав до перрона, остановился, и тяжело выпустил пар.

Заспанные кондукторы открыли двери вагонов. Пассажиры, выбежав из вокзала, забегали вдоль состава в поисках нужного вагона.

Странно, но бабы в платке среди них не было. Хворостенко хмыкнул. Заспалась, что ли? Умаялась дорогой от Чернигова?

Был бы под рукой унтер – ей-богу, послал бы разбудить. Из чистого человеколюбия. Но унтера не было: отпросился на сегодня съездить в деревню. Был ещё дежурный жандарм в караульном помещении, да телеграфист из вольнонаёмных. Но не бежать же, в самом деле, в караульню, чтобы послать сюда жандарма?..

Хворостенко вздохнул и решил: если через три минуты баба не проснётся – пойдёт будить её сам. Или нет… Вон появился начальник вокзала. Пусть сам своих пассажиров будит…

Баба выскочила, когда колокол прозвенел в третий раз и паровоз дал сигнальный гудок. Узел она тащила на сгорбленной спине.

Хворостенко хмыкнул, наблюдая. Вот уже кондукторы начали закрывать двери. Вот уже и состав дёрнулся, тронутый с места поднатужившимся паровозом… Баба заметалась вдоль вагонов, потом, углядев открытую дверь, вдруг ловко метнула в неё свой узел, подпрыгнула, хватаясь за поручни, и запрыгнула сама. Из глубины тамбура послышался недовольный голос кондуктора:

– А ты куды прёшь?

Ответа Хворостенко не расслышал: паровоз вновь загудел, зафырчал, и поезд тронулся, постепенно набирая ход.

Когда последний вагон, слегка виляя задом, скрылся из глаз, Хворостенко, размышляя о странной богомолке, отправился в караульню. И внезапно остановился, поражённый: да ведь эта баба в платочке по ухваткам напоминала мужика! Да ещё эти грязные громадные сапожищи…

Хворостенко присвистнул. Конечно, на станциях каких людей только не встретишь… Но, как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. И, решившись, Хворостенко бодро двинулся дальше. Вошёл в караульню, не обратив внимания на вскочившего жандарма, прошёл в комнатку телеграфиста.

– Ты вот что… Простучи-ка в Конотоп срочную депешу. Ротмистру Коваленко, значит…

Телеграфист – совсем молоденький парнишка, почти гимназист, белокурый, румяный, – с готовностью потянулся к аппарату.

– Дыктуйтэ, господин ротмистр! – важно сказал он.

СПб ЖАНДАРМСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ.

На следующий день Байков ждал телеграммы из Чернигова. Но телеграммы не было. Входя в кабинет Комарова, Байков натыкался на выжидательный и одновременно угрюмый взгляд. Разводил руками:

– Никаких известий, Александр Владимирович…

Комаров молча углублялся в чтение бумаг, а Байков быстро выходил, – чуть ли не на цыпочках.

Прошёл день, – известий не было.

И вдруг, вечером, принесли сразу ворох телеграмм.

Байков схватил их и начал читать. По мере чтения лицо его становилось всё мрачнее.

Телеграммы было три. Первая – из Чернигова. В доме Старушкиных обнаружены мёртвая хозяйка и тяжело раненные слуга и служанка. Убийца действовал с помощью топора: топор был найден в огороде, в засохшей крови и прилипшими к обуху волосами. Из дома ничего не пропало, кроме некоторых предметов женской одежды. Полиция начала следствие при содействии жандармов. Пока неизвестны ни личность убийцы, ни мотивы преступления. Однако всё сходится к тому, что действовал сбежавший из психиатрической лечебницы Антон Старушкин.

Вторая телеграмма – из Черниговского жандармского управления железных дорог: на Нежинском вокзале была замечена подозрительная женщина, похожая на богомолку. Женщина села в поезд, следующий в Москву. По словам ротмистра Хворостенко, женщина показалась ему подозрительной по характерным движениям, свойственным только мужчинам.

Третья – из Конотопа: жандармы, предупреждённые Хворостенко, задержали поезд, проверили все вагоны третьего и второго классов, а также бегло осмотрели вагон первого класса. Женщины, сходной по описанию, присланному в Конотоп Хворостенко, в поезде не обнаружено.

Банков нервно пригладил волосы и задумался. Значит, сбежав из больницы, Антоша каким-то образом добрался до Чернигова. Интересно, каким? Пешком отмахал за ночь триста вёрст? Или часть пути проехал поездом, кружным путём, через Харьков и Сумы? В арестантской-то одежде? Или он по дороге ограбил какого-нибудь припозднившегося крестьянина, или пьяного мастерового, снял с них одежду и переоделся?

Это невероятно. Этого не могло быть. И, однако, было.

В Чернигове он проник в дом, убил топором родную мать. Взял женскую одежду, переоделся (опять – переоделся?) – и к утру добрался до Нежина. Тоже маловероятно: шестьдесят вёрст по дурной дороге, да ещё, видимо, в обход населённых мест, а значит – лесом да полями!

Поезд, выйдя из Нежина, не останавливался до самого Конотопа. Стало быть, Антоша (если эта подозрительная богомолка – он) спрыгнул с поезда где-то на подходе к Конотопу.

И где же он может быть сейчас?

Байков вызвал писаря канцелярии и велел принести хорошую карту северной Малороссии. Карты в канцелярии не оказалось. Байков немедленно послал писаря в книжную лавку, где продавались карты Генерального штаба.

Но и карта ничего не прояснила. Из Конотопа было только два пути: через Ворожбу снова на Сумы, или через Навлю и Сухиничи – на Москву.

У Байкова внезапно заныли зубы. Этот Антоша оказался орешком покрепче своих братцев! Кто его знает, какой дорогой он двинется дальше? Может быть, вообще выберет кружной путь? Скажем – Байков покосился на карту, – через Гомель?..

Да, внезапно решил он, надо немедленно телеграфировать на все ближайшие к Москве станции, с подробным описанием преступника, его склонностью к переодеваниям, с предупреждением о его особой опасности, дьявольской изобретательности, невероятной жестокости…

Кстати, в Чернигов Антоша ездил не только за бабьим платьем, – внезапно догадался Байков. Ему нужны были деньги, – ведь он купил билет на поезд в Нежине. Значит, какие-то деньги он всё же нашёл. Возможно, госпожа Старушкина неосторожно показала ему однажды, где хранит свои скудные сбережения… Да-а… Антоша удивлял Байкова всё больше. Этак-то он ухитрится и до Питера добраться, прежде чем его опознают. Прикинется бродягой, затаится в каком-нибудь притоне на Обводном. И будет выслеживать… Кого?

Байков порывисто поднялся и устремился к двери.

Войдя в кабинет Комарова, Байков бросил на него короткий взгляд, и сказал:

– Александр Владимирович, получены три депеши… Этот Антоша – невероятно хитрая бестия…

Комаров протянул руку и сказал неожиданно грубо:

– Дай сюда!

Взял телеграммы и принялся читать.

Прочитал. Поднял бледное, внезапно осунувшееся лицо:

– Вот что. Вызови ко мне подполковника Судейкина. Копии телеграмм передай Кириллову. Пусть всех поставит на ноги, и чтобы все, до последнего дворника в Питере, знали приметы Антоши. Поставь в известность Зурова и Дворжицкого.

Судейкин явился через четверть часа. Комаров, забыв предложить ему кресло, молча протянул все бумаги, относившиеся к делу Антоши, начиная с первого рапорта о смерти Старушкина и обнаружении в подполье третьего сына. Судейкин быстро всё прочитал.

– Что вы об этом думаете? – не глядя на подполковника, спросил Комаров.

– Думаю, что вам грозит опасность, ваше превосходительство, – неожиданно ответил Судейкин.

Комаров вздрогнул, поднял голову:

– Что вы такое говорите? Почему – мне?

Судейкин сделал шаг к столу, за которым сидел Комаров.