Наверняка и разошлись поэтому… Отсутствие детей в паре зачастую становится причиной разводов.

– А я не хочу детей! – твердо отрезала я и, чтобы не встречаться с удивленным взглядом Беркута – а он был именно таким, – отвернулась к окну. – Не хочу, чтобы мой ребенок попал в детский дом.

– С чего у тебя вообще такие упаднические мысли? Почему он должен туда попасть?

– А почему не должен? – снова посмотрела на него. – Никто не знает, что будет завтра. Мои родители тоже не думали, что тот корпоратив станет их последним, ведь какой-то мудак решил их судьбу.

Он разительно изменился в лице, показалось, что даже схлынули все краски.

– Это роковая случайность, только и всего. Уверен, тот человек, кем бы он ни был, испытывает сейчас острое чувство вины. И испытывал все эти годы.

– Ничего он не испытывает, – пробурчала я. – Уже давно все забыл и живет припеваючи. В доме типа вашей сестры. Или типа вашего. Ведь машина сбившего была не из дешевых.

– А ты откуда знаешь? – даже за дорогой следить на какое-то время перестал – испуганный взгляд был устремлен только на меня.

– Знаю. Экспертиза какая-то была, по шинам поняли, такие принадлежат только дорогущим иномаркам. Осторожно!!! – выкрикнула я, и одновременно с моим воплем раздался протяжный сигнал клаксона…

Серебристый джип промчался мимо, к каких-то нескольких сантиметрах от нашей машины.

– Боже, не убивайте нас, прошу! Может, я еще и передумаю. Я о детях, – попыталась сгладить не слишком приятный разговор не слишком уместной шуткой. – Возьму ребенка из детского дома или ЭКО сделаю.

Было видно, что ему трудно сконцентрироваться: то ли от едва не случившегося столкновения, то ли от нашего недавнего разговора, но он все-таки попытался это сделать:

– А замуж? Не собираешься?

– Да фу, нет, конечно! ЛенСанна говорила, что нормальные мужики давно перевелись. И я с ней солидарна.

– А ЛенСанна, как я понял, не замужем?

– Нет.

И хоть неприятную тему мы уже перевели, он все равно выглядел каким-то… потерянным, что ли. Неужели мой рассказ настолько сильно задел его за живое?

Или может в их семье тоже был какой-то похожий случай и ассоциации дали о себе знать?

В общем, уточнять я не рискнула, хватило с меня на сегодня неловких вопросов. И так узнала намного больше положенного.

Когда мы добрались до нашей убитой малоэтажки, я не без труда разбудила Киру, и мы, прихватив презентованный Мариной пакет, пошли домой. Девочка была сонной и едва передвигала ноги, и не смотря на то, что вопросов у меня осталась масса, я решила, что сейчас не время ее донимать. Утром поговорим.

Утром… вспомнив, что нагрянет опека, мне стало тревожно, потому что ситуация на самом деле складывалась удручающая.

– Не говори мамке, что я из дома убегала, ладно? – шепотом попросила Кира. – Она мне ремня даст, а знаешь, как это больно.

– Не скажу, но она все равно уже наверняка знает. Ты время видела? А тебя дома нет.

– Скажи, что я на автобусе каталась и потерялась.

– Ну хорошо.

Но увы, говорить было некому: Нина спала беспробудным сном. Рядом на неряшливом диване лежал какой-то незнакомый мужик, к счастью, одетый, больше никого не было, но ситуацию это не спасало – в комнате стоял такой невыносимый бардак, что приведи сюда десяток специалистов по клинингу, к утру они ни за что не управятся. Смрад, годами не мытый пол, гора бутылок под столом, а на столе, кажется, в жизни не убирали – старые объедки просто сгнивали под горой новых.

Ни один здравомыслящий сотрудник опеки не оставит ребенка в таком ужасе! Никогда!

Мысль о том, что Киру могут отправить в интернат, напугала. Нужно было что-то делать…

– Поможешь мне тут все прибрать?

Прислонившись плечом о косяк двери, девочка широко зевнула.

– Спать так хочется…

– Ну хорошо, пойдем, поспишь у меня.

Уложив Киру на свой диван, я, невзирая на дикую усталость, засучив рукава достала таз, чистящее средство, веник, и пошла разгребать бедлам у соседей.

В свою комнату я приползла в начале пятого. Кожа на руках покрылась красными пятнами от агрессивного порошка, кружилась голова и дико хотелось спать. Но самое обидное – никакого удовлетворения от проделанной работы, поистине адской, я не получила. Комната стала выглядеть лишь чуточку лучше, по крайней мере под ногами не лежал слой не убираемого прежде мусора, из-за под стола исчезли бутылки и вся нечисть с поверхности перекочевала в помойное ведро. Но в общем и целом… бедность, разруха и вонь. И два пьяных тела на диване, которые даже не пошевелились, пока я ползала с тряпкой на коленях по их запущенной комнате.

Выходит, она даже не заметила, что ее ребенка не было дома! Разве такое возможно? Она же мать!

А если бы Кира действительно потерялась? Совсем? А если бы не кто-нибудь украл? Мало что ли таких историй.

Что бы горе-мать тогда делала?

И вдруг с ужасом поняла, что ничего. Что, скорее всего, она выдохнула бы с облегчением.

Может, тогда зря я так боюсь, то ее лишат родительских прав? Может, Кире будет лучше там, где хотя бы кормят по режиму и выдают чистое постельное белье?

С этими мыслями я провалилась в тяжелый сон, а проснулась, когда в окно уже светило яркое солнце…

***

Солнце? Который сейчас час? Мне же на работу к восьми!

Я выпуталась из одеяла и, пригладив взъерошенные волосы, просунула ноги в тапки.

– Кира, мы проспали!

Обернулась, но девочки рядом не было. И только теперь поняла почему – из коридора доносились чужие официальные голоса.

Я открыла дверь и сразу же наткнулась на строгого вида женщину в черной норковой шубе у комнаты Востровых. В руках она держала блокнот, в который что-то быстро записывала, рядом с ней стоял наш молодой участковый и ещё какая-то девушка в пальто. Она зачем-то фотографировала все на телефон.

Антонина Дмитриевна, соседка, что-то монотонно наговаривала сотруднице опеки и, судя по нахмуренному лицу женщины, ничего хорошего та ей не рассказывала.

– Да не слушайте вы эту старую стерву, она вам напоет! – услышала голос Нины – та сидела за столом в своей комнате, помятая и недовольная. Кажется, больше тем, что ее рано разбудили. – Я и не пью считай, так, иногда. Ну а кто не выпивает? У нас, между прочим, повод вчера был – юбилей!

Юбилей у кого внятно ответить она не могла.

– И вообще, кто вызвал вас сюда? Ты? – зло зыркнула на меня, приподнявшись на стуле и выглядывая за дверной косяк. – Сунула нос куда не просят, дрянь мелкая?

– Девочка едет с нами, – опустив блокнот в кожаную сумочку, отрезала женщина. – До постановления суда ее будут содержать в Савеловском детском доме.

Что? Яма?! Только не это! Нет! Нет!

Раздался тихий плач: Кира, прячась на дверью, уткнулась лицом в ладони.

– Какого еще суда? – возмутилась Нина. – Я криминалом не занимаюсь! Никого не убивала! Все честь по чести.

– Суда о возможности лишения вас родительских прав.

Немая сцена. Нина, по-совиному моргая, потерла переносицу.

– К-каких прав? Это еще зачем прав? Почему?

– А можно… она со мной поживет? – неуверенно вмешалась я.

Четыре пары глаз: участкового, девушки в пальто, сотрудницы опеки и Нины уставились на меня.

– У меня работа есть. И комната… вот, – указала рукой за спину. – Мне уже есть восемнадцать!

– Она сама выходец из детского дома, – подсказала баб Тоня. – Вот осенью только вернулась. Девочка неплохая, но сами посмотрите, ребенок еще. Везите Кирку в интернат, там ей всяко лучше будет. Везите.

Женщина в шубе ничего на это не ответила – окинув меня презрительным взглядом, резко развернулась и, бросив своей помощнице: "собери вещи девочки, жду тебя в машине", ушла, оставив за собой шлейф приторных духов.

***

Приехала я к Беркуту в начале первого. Зареванная и опухшая. Плач Киры: "не увозите меня" так и стоял в ушах. Это невыносимо!