И снова на улицах стало мертво. Только все громче била вдали артиллерия, и где-то — кажется, совсем близко — загрохотали танки. Грохот нарастал, заполнил все вокруг и затих. Танки прошли мимо.

Двухэтажный дом казался высоким в этом городе одноэтажных домов. Изо всех сил Василий Георгиевич заколотил в дверь. И снова послышался голос снизу, как будто из-под земли:

— Кто там? Что надо?

— Конушкин, — сказал Василий Георгиевич, — это я, Голубков, фельдшер Голубков.

— Наконец-то! — послышался снизу голос. — Иди правее, увидишь спуск в подвал.

Они побежали вдоль дома, и, когда спустились по лесенке, дверь уже была отворена. Они вошли в тёмный, сырой коридор. Быстро прошли они по коридору. Перед ними было большое низкое помещение. Какие-то люди шли навстречу. Фокстерьер, тот самый фокстерьер, который принадлежал Владику, радостно визжа, прыгнул к Коле и начал тереться о его ноги. Тут же стоял сам Владик. Он улыбался и протягивал Коле руку. И вдруг раздался голос, хорошо памятный Коле:

— Наконец-то! А я уж думал, что никогда с вами не встречусь.

Коля обернулся. Перед ним стоял однорукий и торжествующе улыбался… Да, все было как в кошмарном сне.

Схватив Лену за руку, Коля выбежал в коридор. Последнее, что он видел, было растерянное лицо однорукого. Коля захлопнул дверь и быстро потащил Лену по коридору. Наружную дверь он захлопнул тоже и заложил снаружи железным болтом. Теперь преследователь был заперт в подвале. Секунду они могли отдышаться.

— Коля, почему мы бежим? Что случилось?

— Это тот самый, однорукий… Ты понимаешь, Лена? Нам надо спасаться.

— А почему же там Владик? — удивилась Лена. — А почему Василий Георгиевич?

— Не знаю. Я ничего не знаю. Я знаю одно: от этого человека я должен тебя спасти.

Изнутри колотили в дверь.

— Коля, — кричали оттуда, — Коля, открой!

— Бежим! — сказал Коля.

Они побежали по пустой улице. На углу Коля остановился и посмотрел назад. Из подвального окна падал на улицу свет. Тёмные фигуры одна за другой вылезали из подвала. Когда улицу осветила очередная вспышка, Коля увидел фокстерьера, мчавшегося за ними.

Коля дёрнул Лену за руку, и они побежали дальше по переулку. Они задыхались, кровь громко стучала у них в ушах, и сзади они слышали топот и крики преследователей.

Но, может быть, самое страшное — это была собака, маленькая, добрая, знакомая им собака, превратившаяся в неумолимого врага, которая неотвратимо, молча — это было особенно страшно — мчалась по их следам.

Да, все было совсем так, как бывает в кошмаре.

Они бежали по переулку, и собака уже настигала их — они слышали стук её коготков по камням тротуара. Коля обернулся. В полутьме ему показалось, что собака улыбается. Коля вскрикнул и изо всей силы ударил её ногой. Фокстерьер откатился в сторону. В это время из-за угла уже выбегали преследователи.

Коля и Лена свернули снова. Переулок уходил вверх, в гору. Бежать стало очень тяжело. Лена задыхалась. Коле приходилось все сильнее и сильнее тянуть её за собой. Переулок изгибался и вдруг за поворотом упёрся в стену. Коля понял: они попали в тупик. И это было тоже как во сне. Выхода не было. Бежать назад было поздно. Они уже слышали торопливые шаги преследователей. В отчаянии Коля оглядывался вокруг.

— Коля, может быть, не надо больше бежать? Пусть догоняют и делают что хотят. Я не могу больше, Коля!

В темноте Коля услышал, как она всхлипывает. Он весь дрожал от ужаса и жалости.

— Леночка, — сказал он задыхаясь, — ну не надо! Ну ещё немножко. Ведь только до завтра. Завтра наши уже будут здесь. Ты знаешь, что я придумал? У меня есть пистолет. Ты беги, а я буду отстреливаться. Я задержу их, а ты пока спрячься где-нибудь в подворотне. Скорее, скорее!

Он вытащил пистолет из кармана и торопил её. Но она не уходила.

— Нет, — сказала она печально и спокойно, — я от тебя не уйду, Коля. Что я без тебя буду делать?

И эти слова наполнили Колино сердце такой благодарностью и нежностью к ней, что он обнял её и крепко поцеловал.

Оба они стали как-то спокойнее. Они вошли в дверную нишу, и Коля вытащил пистолет.

Преследователи показались из-за поворота. Очередная вспышка осветила их. Они стояли группой посреди мостовой и совещались. Жук бегал вокруг и вертел обрубком хвоста.

Делать было больше нечего. Надо было ждать.

При вспышках Коля видел совсем ясно чёрные их силуэты. Коля никогда не пробовал стрелять, но ему почему-то казалось, что сегодня он не промахнётся.

Совещание кончилось. Василий Георгиевич — Коля сразу узнал его — решительно пошёл вперёд. Остальные стояли и ждали.

— Коля! — крикнул Василий Георгиевич. — Коля, это я! Ты меня узнаешь?

— Не подходите, Василий Георгиевич! — ответил Коля. — Я вас узнаю. И я не знаю, почему вы помогаете нас ловить, но всё равно я не сдамся.

— Коля, — сказал Василий Георгиевич, — подожди минутку, не волнуйся! Выслушай сначала, что я тебе скажу. У меня в руке письмо. Вот оно, ты его видишь? — Он помахал квадратиком бумаги. — Очень важно, чтобы ты его прочёл. Оно адресовано тебе. Вот я его вкладываю собаке в пасть. Она его тебе принесёт. При вспышках довольно светло — ты сумеешь прочесть. Потом, если ты захочешь, мы уйдём, и вы с Леной можете идти куда угодно. Ты согласен, Коля?

Коля быстро решал. Кажется, здесь не могло быть подвоха. Но, с другой стороны, все эти взрослые опытнее и хитрее его. Ещё и ещё раз обдумывал он предложение фельдшера. Нет, кажется, ничего не могло случиться.

— Хорошо, — крикнул он, — посылайте собаку!

Василий Георгиевич скомандовал, и собака с письмам в зубах побежала к Коле. Фельдшер отошёл назад, и все четверо стояли неподвижно, не делая никаких попыток приблизиться. Коля взял письмо. Жук завилял обрубком хвоста и, подбежав к Лене, стал на задние лапы. Вспышка осветила улицу.

«Дорогой Коля, — было написано в письме, — человек, который, передаст тебе это письмо…»

Снова наступила темнота. Одно было несомненно: почерк был Ивана Игнатьевича. Снова вспышка.

«Однорукий, которого я велел тебе остерегаться…»

Снова темно. Хоть бы скорее вспышка!.. И снова свет.

«…не враг, а друг. Он должен доставить Лену туда же, куда должен доставить её и ты…»

Опять темнота, и опять вспышка.

«Доверься ему. Повторяю, он друг и послан друзьями. Твой дед».

И тогда Коля сел на крыльцо и заплакал. Он плакал, пока страшный человек, которого Коля так долго боялся, обнимал его единственной своей рукой, пока Владик и фельдшер хлопали его по плечу, пока кто-то, незнакомый Коле — он оказался потом агрономом Конушкиным, — торопил их, говоря, что на улице очень опасно и надо скорее спускаться в подвал. Он всхлипывал ещё и тогда, когда они сидели уже в подвале и пили чай, а Жук, виляя обрубком хвоста, радостно бросался то на него, то на Лену.

Однорукий, которого звали Иван Тарасович Гуров, протянул Лене пакетик с сахаром и сказал, улыбаясь:

— Мне всё-таки удалось ещё раз угостить тебя. И, надеюсь, сейчас ты уже не убежишь.

Лена засмеялась, и все засмеялись тоже. Теперь, когда Коля знал, что Гуров совсем не враг и от него не надо спасаться, однорукий казался удивительно милым, приятным человеком. Раньше его лицо казалось Коле лукавым, а теперь, ничуть не изменившись, оно было весёлым и добрым.

Коле стало смешно. Он не удержался и сказал это Гурову. Все засмеялись снова, и Гуров смеялся громче всех.

Когда смех затих, Иван Тарасович начал рассказывать о том, как он искал Лену.

— Когда доктора Кречетова арестовали, сестра его разболтала в комендатуре, что дочь Рогачева живёт где-то в лесу, на одиноком хуторе, с учителем Соломиным. Надеялась ли она брата спасти или просто такая подлая женщина, этого я уж не знаю. Во всяком случае, доктора фашисты повесили, а дочерью Рогачева очень заинтересовались. Повсюду они искали вас, но найти не могли — очень уж вы уединённо жили. В запольской комендатуре работал курьером один глухой старичок. Его за глухоту и держали, считали, что он всё равно ничего не услышит, и разговаривали при нем совершенно свободно. На самом деле старик совсем не был глух, прекрасно слышал всё, что нужно, и постоянно сообщал командиру отряда важные новости. Передал он и рассказ старухи Кречетовой. Ещё раньше лётчики, прилетавшие с Большой земли, рассказывали, что семья Рогачева осталась в Запольске, но сведений о ней не было никаких, и все думали, что она погибла при бомбардировке. Теперь же, узнав точно, что дочь Рогачева жива, мы решили во что бы то ни стало её разыскать.