— Тысяча демонов! Вот уж не думала, что у этого гаденыша хватит духу на меня покушаться, — пробормотала она. Первый порыв гнева угас, и теперь она уже жалела, что поторопилась его убить. В своих планах Элизеф отводила Берну важное место, а теперь от него никакого проку. Да еще придется убивать его жену и детей, иначе они по всему Нексису раззвонят о ее возвращении, и Ваннор будет настороже. Элизеф снова выругалась. Проклятые смертные! Как все это некстати!

Ну ладно, по крайней мере она успела узнать от него, что хотела. Надо поскорее покончить с семейством Берна и возвращаться в Академию. Но, поднимая свой плащ, перекинутый через спинку стула, волшебница коснулась тяжелого предмета в одном из карманов и призадумалась. Что, если этот кубок по-прежнему способен выполнять функции Чаши Жизни? Если так, то перед ней могут открыться потрясающие возможности!

Трясущимися от нетерпения руками Элизеф извлекла кубок на свет и наполнила его водой. Через мгновение поверхность воды стала непроницаемо черной, без бликов и отражений. Потом она задымилась. Осторожно, чтобы не пролить жидкость себе на руки, Элизеф подошла к Берну и уронила на труп несколько капель.

Сначала ей показалось, что ничего не происходит. Труп не желал подавать признаков жизни. Но вдруг, когда Элизеф, разочаровавшись, уже хотела уйти, на тело, возникнув из воздуха, опустилось темное облако, похожее на пчелиный рой. Корка ожогов на глазах начала размягчаться, превращаясь в нормальную здоровую кожу. Через несколько минут в Берне можно было узнать человека, но, к вящей досаде Элизеф, он по-прежнему не дышал и не двигался.

Действуя по наитию, она приподняла ему голову и влила несколько капель темной воды ему в рот. Несколько минут Элизеф ждала, затаив дыхание. Внезапно — она даже вздрогнула от неожиданности — Берн судорожно вдохнул и вскочил на ноги с безумным криком:

— Это не я! Госпожа, я не виноват! — Он заморгал, и глаза его обрели осмысленное выражение. — Что случилось, — спросил он, отчего-то забыв добавить вежливое обращение. — Что со мной?

Элизеф раскрыла рот, чтобы выругать его за непочтительность, но осеклась и выпучила глаза, осознав, что после первого отчаянного крика о своей невиновности Берн не произнес ни слова. Она слышала его мысли!

Мозг Берна стал для нее открытой книгой, и она сосредоточила на этой книге все свои силы. Там, среди обычных мелких мыслишек смертного, она обнаружила горячее стремление понять, что же произошло в тот момент, когда заклинание повергло его в небытие. Элизеф ощутила его страх и трепет, когда он осознал, что кто-то пытался убить волшебницу, — и только один человек мог это сделать.

Алиссана! Элизеф прочла это имя у него в мозгу. Так это проклятая женушка Берна едва не отправила ее на тот свет! Хватило же у нее наглости… Внезапно перспектива резко изменилась, и от неожиданности Элизеф потеряла мысль Ахнув, она подняла руку к лицу, но это оказалась не ее рука, и, ощупан себя, она осознала, что и тело тоже не принадлежит ей. Она видела окружающее глазами Берна!

Повинуясь инстинкту, она подавила трусливые мысли пекаря, упрятала их в самый дальний угол сознания. Это было совсем не так, как бывает, когда просто захватываешь чужое тело и лишаешь жертву индивидуальности, замещая ее собственной личностью. Разум Берна остался при нем, но Элизеф управляла им, словно конем, натягивая и ослабляя поводья своей воли. Она сладко вздохнула, поняв, что он даже не подозревает о ее присутствии в его теле. Это была упоительная игра, и теперь Элизеф беспокоилась лишь о том, как далеко простирается ее воздействие. Постепенно, осторожно она начала пробовать свои силы в этой новой для нее области.

Свое собственное тело она аккуратно усадила в кресло, где ему ничто не угрожало. Вскоре выяснилось, что достаточно держать под контролем лишь так называемые высшие функции мозга, а в остальном организм позаботится о себе сам. Некоторое время она развлекалась, заставляя Берна кружить по комнате и выполнять простейшие действия, потом, освоившись, устроила своей марионетке проверку серьезнее и, наконец, словно невидимый паук, дергая за паутинки мыслей Берна, Элизеф направила пекаря к лестнице, ведущей в комнаты, где спали его домочадцы.

Маленькая Алиса, названная так в честь матери, проснулась в темноте. В ту ночь ей плохо спалось, ее тревожило присутствие в доме женщины с серебряными волосами и ледяными глазами. Вообще-то она была далеко не робким ребенком, но в незнакомке было что-то такое, отчего Алисе хотелось убежать куда-нибудь подальше и спрятаться. Хорошо, что мама спит рядом, потому что им с папой пришлось отдать гостье свою спальню.

Странный шум, разбудивший Алису, повторился. Прислушавшись, она поняла, что кто-то тихо идет по лестнице. Девочка затрепетала от страха и крепко прижала к себе тряпичную куклу. За дверью послышалось хриплое дыхание, и Алисе стало стыдно за свою глупость. Это же просто папа пришел, чтобы лечь спать. Как это она умудрилась о нем забыть? Но, услышав, как неуклюже он возится с щеколдой, Алиса вздрогнула и вновь замерла в ужасе. Опять он выпил слишком много вина, а она хорошо, слишком хорошо знала, что за этим бывает.

В обычные дни отец был просто суровым и строгим хозяином, который сам усердно трудится и требует того же даже от самых маленьких членов семьи. Но время от времени он допоздна засиживался в таверне или дома за бутылкой вина, и тогда начинался кошмар. Слишком часто Алиса, просыпаясь от звука ударов и приглушенного крика, слушала, как отец бьет ее мать. Слишком часто за свою короткую жизнь она сама попадала ему под горячую руку. В такие минуты лучше всего было прятаться в детской. Если Берн не видел детей, он их не трогал. Но сегодня он сам ночует здесь, и спрятаться не удастся, если только… Когда дверь распахнулась, впустив в комнату тоненький лучик света, Алиса была уже под кроватью — и тряпичная кукла при пей.

Под кроватью было очень пыльно. Алиса закрыла ладошкой рот и старалась дышать пореже, надеясь таким образом удержаться от чихания. Из своего укрытия она увидела, как ноги в огромных башмаках нетвердыми шагами приближаются к подстилке, на которой, умаявшись за день, крепко спала ее мать. Отчаянно надеясь, что отец сейчас тоже угомонится, девочка придвинулась чуть ближе к краю кровати и вытянула шею, чтобы лучше видеть.

Берн поставил фонарь на пол возле кровати, и, приглядевшись, Алиса подумала, что нынче папа выглядит как-то странно. Взгляд его был сосредоточенным, а мысли, казалось, блуждают где-то далеко. Он словно бы прислушивался к чему-то. В руке у него что-то блеснуло, и Алиса едва удержалась от крика, увидев, как лезвие ножа вонзилось прямо в грудь ее матери. Не в силах поверить, что это не сон, она отчаянно пыталась отвести взгляд от страшной картины, по не могла. Она вдруг словно окаменела. Этого не может быть! Папа не мог этого сделать! В свете фонаря на полу блеснул тонкий темный ручеек крови, а папа, с кряканьем выдернув нож из груди мамы, повернулся к брату Алисы, который проснулся и заплакал в своей колыбельке. Только тогда оцепенение покинуло девочку. Алиса поняла, что потом придет ее черед. Папа стоял к ней спиной, занося нож над мальчиком, и Алиса, не долго думая, выкатилась из-под кровати. Когда она бросилась к двери, вслед ей ударил тонкий высокий крик и тут же оборвался. Папа развернулся и с бессвязным воплем устремился за дочкой, но Алиса была уже на лестнице. Она стала дергать за ручку, но дверь оказалась заперта, а щеколда всегда была слишком тугой и тяжелой для маленькой девочки.

Алиса завизжала, когда человек с диким взглядом, которого она считала своим отцом, навис над ней, сжимая в окровавленном кулаке острый нож. Рука его начала опускаться, но она увернулась и опрометью кинулась бежать по короткому коридору, соединяющему жилую часть дома с пекарней, хотя понимала, что и там наружная дверь окажется закрытой. Берн, разгоряченный погоней, повернулся чересчур поспешно и поскользнулся, потому что его башмаки были мокрыми от крови. Алиса услышала за спиной звук падения и глухие проклятия. У нее оставалась секунда — но только секунда — на то, чтобы спрятаться.