— Ну, что стоит, а что нет, я сам решу, — фыркнул адмирал.

— Ты лучше другое реши. Что нам делать-то?

— А что ты сама думаешь насчёт того, чтобы сесть на престол?

— Престолонаследие идёт исключительно по мужской линии, знаешь же. Ну, если очень сильно покопаться в законах, можно это как-нибудь обойти, но престол в любом случае может занять только мужчина. Максимум, что мне светит, — это регентство при несовершеннолетнем сыне, и то это очень спорный вопрос. А с учётом того, что сына пока не предвидится…

— Пфе, — пренебрежительно усмехнулся Ковалёв. — Закон здесь и сейчас устанавливаем мы, поэтому это всё не проблема даже, а так, мелкое неудобство. К тому же тебя на ура примут и армия, и флот, ну а тому, за кем стоит армия, нет нужды обращать внимание на мнение всяких там юристов, правозащитников и прочих слишком много о себе думающих… Умные смолчат, а дуракам я не завидую, — ты мои методы знаешь.

— Знаю, — вроде бы покорно, но в то же время с не слишком скрываемой усмешкой кивнула Дайяна. — И ничуть не сомневаюсь, что все именно так и будет. Уж твои-то экстремистские методы известны всем.

— Ну вот видишь. Так что сделать тебя императрицей проще, чем два пальца… Гм… Так что, согласна мантию примерить?

— Не-а, — отрицательно мотнула головой Дайяна. — Зачем мне этот геморрой?

— В смысле? — Такого ответа адмирал не ожидал.

По его представлениям, императорами, особенно в молодости, согласны стать все — это ведь круто! Ему самому, конечно, было ясно, что быть императором — это не просто сидеть на престоле и делать всё, что душа пожелает, это — работа, тяжёлая и изматывающая, и это ответственность. Иначе будешь ты не император, а одно название. Но это ему, умудрённому жизнью почти что старику, ясно, а Дайяна-то совсем молода…

— Ты пойми, — как-то очень серьёзно и в то же время грустно отозвалась девушка. — Я ведь успела покомандовать. Если помнишь, я целой планетой рулила, и у меня это, я надеюсь, не так плохо получалось. Но я понимаю также, что империю я не потяну. Опыт у меня, слава богу, есть, и я хорошо знаю пределы своих возможностей. Ты сейчас скажешь, что вы меня не оставите, будете мне помогать… Даже если сейчас ты будешь в это искренне верить, то потом у тебя найдутся и другие интересы, кроме как вечно поддерживать сидящую на троне приятельницу. И ещё… Ты не обижайся, пожалуйста, но в этом ни от тебя, ни от твоих друзей не будет толку.

— Это почему еще? — слегка обиделся адмирал.

— Да потому, что, если вдуматься, вы не умеете управлять никем, кроме самих себя, да и то… Иногда в это не слишком верится, такие ляпы вы допускаете. Вот смотри, например. Сейчас вы пытаетесь воссоздать империю. Не слишком хорошо это у вас получается, но я думаю, рано или поздно получится, у вас слишком большой бонус в виде эскадры имперских кораблей и общего технического перевеса, да и то, что вы чисто физически превосходите остальных людей, тоже играет вам на руку. Ещё сколько-то потренируетесь, перестанете совершать детские ошибки… Да, перестанете, конечно, их и сейчас уже намного меньше, чем вначале. Словом, рано или поздно вы сможете объединить если не все, то хотя бы значительную часть человеческих миров. И вот провозглашаете вы реставрацию империи. Что дальше?

— Ну, я так далеко ещё не заглядывал…

— Зато я заглядывала. Вы, ребята, только и можете, что стрелять. Я, конечно, утрирую, но в общем и целом ваши мысли крутятся вокруг чисто силовых решений. Всё остальное лишь придаток к ним и направлено в принципе на обеспечение всё тех же силовых действий. И знаешь, что самое смешное?

— Что? — автоматически спросил Ковалёв.

— Да то, что сейчас этого вполне достаточно. Ведь если вдуматься, все прекрасно понимают: идёт война, а значит, вполне логично и то, что всё, и в первую очередь экономика, ориентировано на нужды военных, и то, что эти самые военные всем заправляют. Все трудности, дефицит, комендантский час, всесилие спецслужб и прочие прелести военного времени воспринимаются как должное. И потом, идёт ГРАЖДАНСКАЯ война. А что это значит? Да то, что в любой спорной ситуации прав не тот, кто прав, а тот, у кого больше прав. Вы это довели до обывателей весьма доходчиво, хотя людей вешать, конечно, не метод. Правда, стоит признать, это остудило многие пустые головы.

— А что было делать?

— Да всё правильно ты сделал, я ведь тебя ни в чём не упрекаю. Все эти… Ну, которые правозащитники, свою судьбу вполне заслужили. Тем более что, кроме как языком трепать, они всё равно больше ничего не умели. Ну да что делать, в любой стране есть такая вот пятая колонна. Хотя, конечно, я бы их на урановые рудники загнала, не так доходчиво, конечно, зато польза несомненная. Отработали бы хотя бы то, что государство вложило в их воспитание и учёбу…

— Ладно, хрен с ними со всеми — кого, зачем и куда я загоняю, я знаю и сам. Ты лучше объясни, к чему ты этот разговор завела?

— Этот разговор я завела только для того, чтобы ты понял простую истину: как только вы сумеете создать… Да-да, реально создавать, а не реставрировать, империю, вам придётся заняться её обустройством.

— Нам.

— Что нам?

— Нам — значит, нам. Или ты от нас, сирых да убогих, уже дистанцируешься?

— Да нет. Действительно нам. Но суть-то не в этом. Ты подумай сам: как только закончится война, люди захотят жить лучше, а для этого нужны экономика, культура, гражданское строительство… Да проще перечислить то, чего не нужно, а ведь финансы будут в раздрае, коммуникации окажутся нарушены, инфраструктура пострадает. Со всем этим надо будет что-то делать, я даже не представляю, если честно, что. А ты тем более не представляешь, ты ведь мыслишь только категориями и потребностями флота, который, кстати, тоже придётся и модернизировать, и усиливать. Но ведь вооружённые силы — это не вся империя, это только её часть. Важная, часто даже важнейшая, но часть. А потом люди спросят: «А почему нам жрать нечего?» Что ты им скажешь?

Ковалёв подавленно молчал. Девушка говорила в принципе прописные истины, и возразить ей было нечего. А Дайяна, видя это и словно вколачивая последний гвоздь в крышку гроба, закончила:

— Да нечего тебе сказать будет. А людям охота нормально жить, и, когда они увидят, что нормальной жизни ты им обеспечить не можешь, они спросят: «А на кой чёрт нам это сдалось?» И вот когда этот вопрос возникнет, это будет для империи началом конца.

— Пусть попробуют… — начал было Ковалёв, но Дайяна, которая, похоже, вошла во вкус, перебила его:

— Знаю, ты сейчас скажешь, что у тебя флот, у тебя армия и, ежели что, ты разнесёшь всё вдребезги и пополам. Оно так, но, вот незадача, из кого ты будешь набирать армию? Твоих земляков не так и много, а из местных… Думаешь, они станут стрелять по своим? Может быть, и станут, конечно, если ты грамотно определишь солдатам места дислокации и проведёшь хорошую психологическую обработку, но это в любом случае будет агония. На штыках можно усидеть… какое-то время, а потом всё равно произойдёт взрыв, и возродить империю вновь уже не получится, она будет ассоциироваться у людей только со страхом, смертью, голодом. Ты этого хочешь?

Ковалёв вновь промолчал, его уже давным-давно не тыкали, как щенка, носом в собственное дерьмо. Это было неприятно и… непривычно. Всё-таки каждый из нас живёт в иллюзорном мире, который сам создаёт, а потом холит и лелеет. Сейчас этот мир, главным постулатом которого была крутизна его создателя, разлетелся на куски. Дайяна усмехнулась:

— Да ты не волнуйся, ничего страшного ещё не произошло. У нас пока достаточно времени и для того, чтобы подготовиться к проблемам послевоенного государства, и для того, чтобы принять меры. А вот если мы ничего не сделаем… Даже и не знаю, одно могу сказать: такие государства долго не живут.

— Блин, как без тебя было хорошо, как спокойно… Летали себе, стреляли, и ни над какими глобальными проблемами и в ус не дули, — вымученно улыбнулся адмирал. — А тут пришёл поручик Ржевский и всё опошлил.