— Я не знаю.

— Разве? — он склонился еще ниже, так близко, словно хотел поцеловать. — Разве не знаешь? Может… ты вспомнила? Или увидела? Его. — Дыхание щекотало кожу. — Того, кого ты не можешь забыть, как ни стараешься.

— Я не понимаю, о чем вы.

— Твое сердце учащает свой ритм, когда я говорю о нем… Ты боишься, раяна? Или ждешь? Что произошло сегодня на площади?

— Я уже все сказала!

— Ты не сказала ни слова правды.

— Мне нечего добавить!

— Почему цветок открылся, Оникс? Скажи мне! Из-за того, что ты увидела в толпе Рана Лавьера? Так?

Девушка гневно посмотрела в светло-серые глаза мужчины, прищурилась.

— У вас отличное воображение, советник. С чего вы это взяли?

— Ты упряма, — в голосе Итора скользнула насмешка. — Цветок открылся из-за него? Или будешь и дальше врать?

— Вы ошибаетесь! — Оставаться на месте становилось все труднее, но неожиданно советник отошел, словно потерял к девушке интерес.

Оникс вздохнула с облегчением.

— И все же тебе стоит подумать о моих словах, — обронил он, неспешно направляясь к двери.

— Каких? — не поняла раяна.

Он на ходу поправил пышные манжеты и вышел, не ответив. Оникс медленно сползла по стене и обхватила голову руками. Она не понимала, что происходит вокруг нее, лишь осознавала, что попала в водоворот дворцовых интриг, в которых она лишь маленькая соринка. И как выбраться из этой губительной воронки, она не представляла.

Зачем являлся советник? Чего хотел от нее? Непонятно.

Одно радует, после его визита прислужницы в покои Оникс не вернулись, оставив наконец девушку в желанном одиночестве.

— Назови мое имя, раяна.

Она сопротивляется. Все еще сопротивляется, хотя его губы заставляют тело девушки дрожать, выгибаться и истекать любовным соком. Он любит ее вкус, любит чувствовать на языке терпкость ее желания, любит доводить до той точки, когда ее сопротивлениестановится беспомощностью, а после — страстью. На этот раз он использует пальцы, потому что хочет смотреть ей в глаза. Видеть, как туман наслаждения застилает их синеву, как приоткрываются упрямо сжатые губы, как запрокидывается голова. Конечно, она снова скажет, что ненавидит его.

И тогда он уберет ладонь от ее лона, прижмет палец к ее губам.

— Не хочешь? Правда? Оближи, Оникс. Возьми в рот и оближи.

Она тяжело дышит, смотрит со злостью. Но губы открываети проводит языком. Потом в синей бездне ее глаз появляется что-то новое… и девушка медленно втягивает его палец в рот, выталкивает языком, снова втягивает…

— Думаешь, только ты умеешь дразнить, аид?

Игра? Оникс хочет поиграть? С ним?

Что лишает его остатков разума — понимание этого или ощущения? Влажность шелкового языка, губы, посасывающие его палец…

Он откатывается рывком, встает у кровати, не отрывая тяжелого взгляда от раяны. Манит ее пальцем, указывая вниз. И она улыбается. Медленно, насмешливо, встает на колени, а потом скользит по меху покрывала, словно кошка, выгнув спину и отставив круглые ягодицы. Приближается к краю, смотрит снизу вверх. От ее позы, от подчинения у него перехватает дыхание. Оникс подползает еще ближе, теперь ее пухлые губы так близко… И так хочется почувствовать их…

Но он не двигается с места. Лишь смотрит на нее, такую…

— Оникс…

…Проснулся от собственного стона. Тело в испарине, губы сухие, и желание так сводит с ума, что дышать больно. Эти сны доводили до безумия. И самое страшное, что он не хотел просыпаться. Иногда ему в голову даже закрадывалось желание надышаться запрещенным дурманом, что привозят контрабандисты из Черных земель. Его дым погружает в сон, сладкий сон, который так реален. Этот сон все длится и длится, он может продолжаться сутками, пока тлеет палочка дурмана.

Пристрастившиеся к нему умирают от истощения, потому что не едят и не пьют, они грезят и подыхают с блаженной улыбкой на иссохшихся лицах.

А другие сходят с ума, отказываясь возвращаться в бренный мир и желая вновь оказаться в стране своих снов.

И Лавьеру казалось, что он в шаге от этих безумцев. Оникс снилась ему, и ему хотелось остаться в реальности сновидения. Там он был почти счастлив.

Ран выругался сквозь зубы, перекатился, встал с кровати, направляясь к купальне.

Надо выбросить раяну из головы. Слишком много дел, чтобы думать о ней. Или чтобы чувствовать.

— Итак, что я должен делать?

Дом Кристиана Нерра — двухэтажный и основательный — был похож на своего хозяина, бывшего сумеречного, похороненного семь лет назад. Когда-то Верховный аид империи лично «убил» пса. И был единственным, кто не только знал о его воскрешении, но и мог пройти преграду, окружающую огромную территорию в лесах Вересовой Впадины, принадлежащей «покойнику».

— Ты неплохо устроился, — Лавьер остановился напротив кабаньей головы, что скалилась на него со стены. Рядом косил стеклянными глазами дикий медведь.

— Не жалуюсь, — Кристиан налил в глиняную кружку вино. — Здесь точно лучше, чем в Цитадели. Или на службе у императора. Что прежнего, что нынешнего. Ты же знаешь, мне честолюбия не досталось при раздаче. Я вполне доволен жизнью отшельника.

— Что знаешь об изменениях во дворце? — Лавьер продолжал рассматривать звериную пасть.

— Слухи, — усмехнулся Кристиан. — Порой приходится выбираться в ближайший городок. Там разное болтают. Я предпочел бы узнать из первых уст.

Ран пожал плечами.

— Темный Владыка превратился в мумию, престол занял Ошар, как мы и предполагали. Но мальчишка слишком слаб: ни силы, ни влияния, ни поддержки. Сам знаешь, кто стоит за его плечами.

Кристиан мрачно кивнул.

— Главное, чтобы наш владыка не породнился с какой-нибудь принцессой из Чиара, — обронил Кристан. — Тогда он получит и поддержку, и дополнительные войска.

Ран усмехнулся.

— Не породнится. По крайней мере, в ближайшее время. Светлейший Ошар выбрал себе невесту. Раяну, сразившую Темного тирана.

Кристиан приподнял вопросительно бровь.

— Я думал, это вранье.

— Правда порой занятнее любой байки.

— Хм, — Кристиан сделал глоток вина, прищурился. — То есть свадьба будет?

— Несомненно, — Лавьер отвернулся от кабаньей головы и сел напротив Кристиана. — Ну а теперь к делу. Мне нужна твоя поддержка. А для начала перенос, Дух.

Кристиан нахмурился.

— Но с тобой это невозможно, мы ведь уже пытались. Твой темный дар не позволит, сожжет меня, как только я попытаюсь…

Лавьер налил себе вина, выпил одним глотком. Только Кристиану он и мог сказать эти слова.

— Это не проблема теперь. Моего дара больше нет.

Выросший в цитадели Сумеречный пес не смог удержаться от изумления.

— Что?

— Я развернул его, чтобы спасти… кое-кого. И выгорел после этого. Полностью.

Кристиан медленно поставил на стол кружку. Выражать сочувствие он не стал. Ран Лавьер не выносил сочувствия и не нуждался в нем.

— Что же, в таком случае перенос может получиться. Когда начнем?

— Прямо сейчас. Для начала нужен кратковременный, на несколько минут. Давно не был во дворце.

Он усмехнулся, снял рубашку и сел на пол, сложив кончики пальцев.

— Сколько тебе нужно на вхождение в транс?

— Десять минут.

— Хорошо. — Кристиан кивнул. — Я жду. Ты помнишь, что для слияния нужен тот, кого ты знаешь лично и с кем хоть однажды был в физическом контакте? Достаточно прикосновения.

Лавьер кивнул, и Кристиан отошел к шкафу, достал длинную холстину и нож.

— Кстати, тебе это удалось? — небрежно бросил, не поворачиваясь, разрезая ткань на длинные полосы. — Девушка выжила?

Ран не открыл глаза, но все же ответил, хотя Кристиан был готов услышать тишину.

— Да. Выжила. И скоро станет новой императрицей.

Дух развернулся, кинул на сидящего мужчину острый взгляд. Но больше задавать вопросов не стал. Он и так спросил слишком много, пользуясь правом старого друга.