Еще не веря себе, раяна дернулась вперед, невольно ускоряя шаг, почти забыв о безумной усталости, что сковывала тело.

— Ошар! — горло пересохло, и говорить было трудно. — Ошар, мы дошли! Мы все-таки дошли! Смотри, выход! Идет дождь!

Она рванула вперед, оставив владыку, выскочила наружу из темного лаза. Раскинула руки, жадно глотая холодные капли. Бушевала гроза. Яростная, мощная, злая. Змеились молнии, гремел гром, словно намереваясь стереть с лица земли все живое. За пеленой падающих струй даже холм с дворцом почти не был виден, Оникс лишь различила, что над конусной крышей заворачивается черная воронка.

Светлейший тоже вышел под дождь, открыл рот, пытаясь напиться.

— Теперь мы еще и промокли насквозь, — Оникс покачала головой и обернулась к владыке. Тот стоял на коленях, вычерчивая камнем на земле какой-то знак. Дождь стирал его, но Ошара это, похоже, не беспокоило. — Что ты делаешь?

— Зову помощь. — Он поднялся, отряхнул руки. — Попасть во дворец через этот ход невозможно, здесь магическая преграда. Можно только выйти. Но теперь я могу послать знак.

— Значит, нам пора прощаться, мой повелитель. — Оникс грустно улыбнулась. — Все-таки я рада, что ты остался жив…

Он склонил голову. С грязных волос бордово-серыми струйками текла на плечи вода.

— Ты позволишь тебя обнять, Оникс?

Ей не хотелось этого, но раяна улыбнулась. В конце концов, это уже ничего не меняет. Ошар подошел, прижал ее к себе.

— Прости, Оникс, — прошептал он. — Но я не могу тебя отпустить.

Она даже не успела осознать его слова, как Ошар опустил камень на ее затылок.

Над дворцом бушевала гроза. Странная, жуткая, противоестественная. Слишком рано было для грозы и молнии, не время. И потому жители Темного Града молились небесным заступникам, спрятавшись за стенами домов, просили защитить от магической напасти. Молнии — зеленые, шипящие, как змеи, — вгрызались в черное небо, сползали ломаными зигзагами до самой земли. Гром ударял совсем рядом, над крышей дворца. Ветер срывал черепицу, швырял в стекла камни, словно был живым, злым, яростным, желающим убивать. И дождь ледяными плетьми хлестал любого, кто отважится сунуться в эту бушующую стихию.

Впрочем, таких не находилось.

Кристиан вцепился пальцами в хлопающую створку, открыв дверь на башню. Постоял, раздумывая и глядя на высокую фигуру в развевающемся черном плаще. Он колебался, не зная, как поступить.

Даже ему, считающему себя другом Верховного, не хотелось сейчас приближаться к Рану Лавьеру. Инстинкт твердил, что подходить к нему точно не стоит, лучше убраться как можно дальше и от самого айда, и от этой башни, над которой змеились молнии.

Но он не мог уйти.

— Ран, — Кристиан позвал, не надеясь, что Верховный услышит сквозь грохот грома и завывание ветра. Но тот, к удивлению, уловил и чуть повернул голову.

— Уходи, Кристиан.

— У меня новости, Ран. — Дух подошел ближе, неосознанно положил ладонь на рукоять клинка. Отдернул руку. — С севера движутся объединенные силы совета. С ними несколько гарнизонов из Чиара, похоже, король решил воспользоваться смутой. Уже к утру они достигнут Холмов и выйдут к Темному Граду.

Верховный постоял, склонив голову. С черных волос текли за воротник плаща струйки, он промок насквозь, но, похоже, не замечал этого.

— Сколько?

— Почти тридцать тысяч воинов.

— Хорошо. Мы их встретим. — В голосе Лавьера не было ни интереса, ни радости, ни сожаления.

Кристиан помялся.

— И еще кое-что. Проклятый Ошар сбежал.

— Как ему удалось?

— Похоже… — Кристиан очень осторожно подбирал слова. Рука вернулась к клинку. Ему было не по себе. — Похоже, Ошару помогли.

Лавьер резко повернул голову, и Кристиан сильнее сжал рукоять, сдерживая невыносимое желание попятиться. Радужки айда были совершенно черными. Внутри взорвалась боль, и Лавьер моргнул, отвернулся.

— Твой дар… — Кристиан прижал ладонь к глазам, втянул воздух, пытаясь отдышаться после муки, на миг обжегшей нутро.

— Да, он вернулся, — и снова ни одной эмоции в голосе. — Пожалуй, он никогда не пропадал. Просто ждал, когда мне станет достаточно…

Он не договорил, оборвал фразу. А расспрашивать Кристиан не стал.

— Ошару помогла Оникс? — равнодушно спросил аид.

Дух нахмурился.

— Мы не знаем точно. Но… Светлейшей нет в ее покоях. И нигде нет.

Шипящая молния ударила в камень, завертелась искрящимся клубком.

— Собери сотников в нижнем зале. Я скоро буду, — распорядился Лавьер.

Кристиан кивнул за его спиной и попятился к двери, давя в себе желание ускорить шаг. Тот человек, что стоял сейчас на самом краю башни, внушал ему ужас. Инстинктивный, неосознанный ужас, который испытывают люди перед чем-то слишком мощным и слишком нечеловеческим.

И Кристиану это ужасно не нравилось.

Облачная Вершина больше была не нужна. Он мог принести стихию в любое место, куда захочет и когда пожелает. Непогода свирепствовала и выла, подчиняясь его желанию и силе.

Темный дар вернулся, усилившись тысячекратно.

Все верно. Его сила росла от злости, боли, убийств. От порока и крови. Чем меньше души, тем больше дар. Сегодня темная сила достигла такой мощи, что души не осталось.

Он смотрел на разгул стихии, на ветер, клонящий деревья к земле, на осколки витражных окон, что брызгали цветными каплями от приступа его ярости.

С севера движутся войска. Слова Кристиана звучали в голове, но не вызывали никаких эмоций. Они ждали этого, готовились, разрабатывали стратегию… Сейчас Рану было наплевать. Ему стало наплевать на все. Цели, планы, завоевание… все стало безразлично. Война больше не вызывала интереса и не приносила удовольствия.

Для чего все это?

Темный дар вернулся, он больше не был калекой без магии, он стал сильнее, чем был раньше. Но… но радости это не принесло. Без души трудно радоваться, к сожалению. А его душа, вернее, ее остатки сдохли в муках за этим завтраком.

Ребенок…

Ран поднял голову, всматриваясь в нависающую над головой черно-лиловую тучу. Несколько мгновений, когда он… почти верил. Судорожно просчитывал в голове, сбивался, вспоминал, что он лишен дара, а значит, а вдруг, а возможно… не верил. И верил. Глупость. Он позволил себе надеяться. Допустил слабость.

Надеяться на то несбыточное, что всегда сидело внутри занозой. Невыполнимое, несбывшееся, невозможное. То, чего не будет никогда и ни при каких обстоятельствах. Мутное окно в маленьком домике, где сидит на диване чужая семья, а он стоит с другой стороны и смотрит. Так будет всегда. Он — с другой стороны. Реальность, в которой он усомнился.

Но реальность всегда напоминает о себе и бьет наотмашь, не позволяя забыться.

До появления в его жизни того дома и картины чужого счастья Ран не задумывался, что в его семье было что-то не так.

До появления в его жизни раяны он не желал получить это для себя. Оникс что-то изменила в нем. Рабыня, пленница, игрушка… Он играл, не замечая, что игра давно перестала идти по его правилам. Он стал рабом своей рабыни, привязанный столь крепкими путами, что выдрать Оникс из себя оказалось невозможно. Лори? Нет. Его запах имел значение лишь вначале. Или он не имел значения никогда? Всегда была только она, только Оникс. С первой минуты, как он увидел ее глаза в той убогой Обители Скорби, затерявшейся на севере Сумеречной империи.

Тварь.

Если бы он мог сомневаться… Если бы она хотя бы сказала, что ее взяли силой. Он бы поверил. Но Оникс все отрицала… Зачем?

Допрос Риа, Флери и еще двух служанок он провел сразу же после битвы с отрядами Итора и Шорского князя. Тайно, пригрозив отправить в подземелье, если хоть слово об этом разговоре коснется слуха Светлейшей. И все они в один голос, но независимо друг от друга подтвердили, что комнаты Оникс Анрей посещал. Задерживался иногда на час, и что делали за закрытыми дверями эти двое, никто не знал. Риа за эти слова Ран едва не убил. Сдержался. Повторный допрос сегодня утром ничего нового не добавил. Да, Итор посещал Светлейшую. Да, ребенок зачат в месяц стужи…