«Тогда почему тебя совсем не радует свобода? — спросил внутренний голос. — Почему ты плачешь. Оникс?»

Она сердито смахнула слезы и снова ударила в стенку экипажа. Да что с ней такое? Что творится в ее душе? Почему ее раздирают такие острые, больные и несовместимые чувства? Обида никуда не исчезла, она слишком хорошо помнила все, что сделал с ней Ран Лавьер. Но в то же время… откуда это нежелание причинять ему боль? Откуда странная, глупая нежность? И желание прижаться к нему, уткнуться головой в широкую грудь, зная, что закроет от всех бед, зная, что защитит, закроет от всех и всего?

Она сжала виски ладонями. Защитит? Бред! Да он первый сделает ей больно!

— Да что же это?! — простонала Оникс.

Как могут в одной душе помещаться такие разные чувства? Как одного человека можно яростно ненавидеть и в то же время… любить?

— Нет! — она шептала это как заклинание, надеясь, что поможет и небесные сжалятся над раяной. — Не хочу! Не хочу его любить! Это слишком…

Слишком остро, слишком опасно, слишком больно… как танцы на битом стекле, как шаг в бездну, в глупой надежде, что не разобьешься!

Аида нельзя любить. Нельзя! Нельзя отдавать ему свое сердце, иначе ничего от Оникс не останется…

Она посидела, отчаянно зажмурившись. А потом яростно заколотила в обшивку экипажа.

Хватит убегать.

— Разворачивайте, — закричала Оникс, выглядывая в окошко. — Прошу вас! Мне надо вернуться! Пожалуйста!

Возница дернул поводья.

— Стойте, окаянные, стойте!

Лошади недовольно всхрапнули, останавливаясь.

— Эй, здесь нельзя останавливаться! — закричал молодой возница, тот, что прикладывался к бурдюку. — Лес вокруг!

— Что случилось, госпожа? — Пожилой спрыгнул на землю. — Вы ушиблись?

— Мне надо вернуться! — Оникс распахнула дверцу. — Понимаете? Я совершила ошибку, я должна вернуться!

— Но мы уже за пределами Града!

— Я знаю! — Оникс спрыгнула с подножки. Волнение не давало дышать, но она впервые чувствовала, что поступает правильно. Сунула в руки возницы поясной кошель.

— Вот, возьмите, возьмите все, только верните меня!

— Куда? — растерялся возница, с изумлением глядя на внушительный кошель.

— К нему… Верните меня во дворец!

— Но…

— Скорее!

— Хорошо. Как велит госпожа!

Возница широко улыбнулся, показав щербатый рот, а Оникс облегченно вздохнула.

— Я бы не торопился, — голос заставил подпрыгнуть их обоих. Из-за деревьев выходили мужчины. Грязная одежда, всклокоченные бороды, рты с гнилыми зубами. Бродяги. Отщепенцы, промышляющие на дорогах. Их было не меньше десятка… В последние годы их стало много, видимо, этих привлекла столь близко к городу дармовая выпивка, что раздавали на площади. От них и сейчас несло таким крепким перегаром, что Оникс отшатнулась, вцепилась пальцами в дверцу.

— Не торопись, милая, — гнусно усмехнулся их предводитель, один его глаз закрывала черная повязка. — Давно я не видел такой красавицы. И еще дольше не ощущал под собой!

Бродяги загоготали. Оникс выхватила из-под накидки кинжал, бросила быстрый взгляд на возницу.

— Уезжаем! Ну же!

— Ух, шустрая, — отщепенец коротко ткнул возницу, и тот упал, зажимая на боку рану. В его глазах застыла растерянность. Бродяга на лету подхватил кошель, подкинул на ладони. — Небесные нас сегодня любят, — усмехнулся он. — Подбросили и монет, и красотку. Я первый!

Бродяги снова захохотали. Второй возница стоял бледный, с ужасом глядя на раненого друга. Но старался не шевелиться, потому что и к его животу был приставлен нож.

— Не подходите, — Оникс выставила свое оружие, в отчаянии понимая, что ничего не может сделать. Ее изнасилует и убьет банда отморозков, и самое лучшее — это воткнуть сталь себе в горло до того, как ее схватят.

Бродяга поцокал языком.

— Какая воинственная. Эй, все видели эту красотку?

— Заканчивай болтать, Глаз, — сипло протянул тот, что держал нож у бока возницы. — Тащим девку в лес и хватаем коней, скорее. Не дай архар, какой всадник появится. Да и буря на подходе.

— Девку хочу, — заупрямился одноглазый. — Никогда таких не видел. Волосы словно лунный свет. Говорят, у Светлейшей такие, может, это она и есть?

Бандиты заржали, споро перерезая упряжь и вытаскивая сундуки из экипажа.

— Письма только, — разочарованно прохрипел худой отщепенец в лохмотьях.

Оникс необдуманно перевела взгляд на сундук, который скинули на землю, и вскрикнула, когда одноглазый прижал ее к себе, выворачивая руку с оружием. Она взвыла от боли в запястье, пальцы разжались, выпуская клинок.

— Покажи, что у тебя есть, — одноглазый дернул лиф ее платья, разрывая шнуровку. — Доставишь нам удовольствие — дольше проживешь. Ну, давай же!

Ткань треснула, и грязные пальцы сжали грудь, прикрытую сорочкой. Оникс закричала, пытаясь вырваться, лягаясь и извиваясь. Во рту стало горько от осознания, как глупо она попалась, как нелепо…

Дальнейшее она не успела осознать. Топот, черные смазанные тени, и… что-то упало к ее ногам, а захват бандита ослаб. Она отпрыгнула, с ужасом глядя на голову. Голову, отделенную от тела, удивленно смотрящую одним глазом.

Отщепенцы заорали, бросаясь врассыпную, но Сумеречные были быстрее. Мужчина со шрамами на лице вскинул арбалет и спустил болт.

— Никого не оставлять, — холодный голос прозвучал сзади, и Оникс зажмурилась. И даже не удивилась, подняв голову на всадника. Сглотнула. Лавьер посмотрел на ее грудь, что виднелась в разорванной сорочке, и его лицо побледнело от бешенства, он дернул поводья, в движении делая замах клинком. Еще одна голова покатилась по земле. Оникс закрыла глаза, вжалась спиной в дверцу разграбленного экипажа. Но ей хватало и того, что она слышала: вопли, крики, стоны, мольбы о пощаде и проклятия.

Непогода усилилась. Свинцовые тучи уже царапали брюхом макушки деревьев, ветер швырял в людей охапки лежалых листьев и землю. Через несколько минут все было кончено — возле экипажа остались лишь трупы бродяг.

И когда Лавьер повернулся к вознице, Оникс бросилась вперед, закрывая собой серого от ужаса парня.

— Не надо, Ран! Прошу тебя! Он всего лишь перевозчик! Я попросила… заплатила… заставила! Он здесь ни при чем.

Она всматривалась в холодное лицо всадника, стискивая на груди разорванное платье. Пытаясь спасти хоть одну жизнь! Хоть одну их тех, что уже погубила.

— Прошу тебя, — прошептала раяна. — Я сделаю все, как ты хочешь. Не трогай его.

Лавьер посмотрел на Сумеречного со шрамом, кивнул. И, приблизившись, закинул раяну в седло.

— Ты и так сделаешь все, что я захочу, — бесцветно произнес он, трогая поводья.

Оникс сжалась в седле, боясь повернуть голову. Буря накрыла Темный Град, и если бы не твердая рука Лавьера, направляющего лошадь, ей никогда не найти бы дорогу ко дворцу. Стихия бушевала, склоняя к земле сосны, словно прутики, ветер, переходящий в ураган, грозил смести с тракта всадников, а льдинки, сыплющиеся из туч, мало походили на снег, скорее на осколки льда. И Оникс теснее прижалась к горячему мужскому телу, спрятала лицо в плаще Лавьера. Ей хотелось что-то сказать, объяснить, поведать, что она собиралась вернуться, но ветер свистел в ушах, и разговаривать было совершенно невозможно. Всадники гнали лошадей так, словно за ними гнались все демоны архара! И по подвесному мосту перед дворцом они почти пролетели.

За высокими каменными стенами ветер бил не так сильно, и Оникс смогла нормально вздохнуть. Ее волосы растрепались, разорванное платье так и норовило распахнуться на груди, и раяну трясло от пережитого.

Но Лавьер даже не дал ей ничего сказать — сдернул с лошади и потянул за собой, не обращая внимания, что Оникс с трудом за ним поспевает. По коридорам дворца он ее почти протащил, втолкнул в небольшую гостиную. Там уже ждал Баристан, Сумеречный удивленно поднял бровь при виде Оникс, но промолчал.

— Позови Льена, — отрывисто бросил Лавьер стражу у двери. Тот поклонился и исчез.