А потом меня прорвало. Я рассмеялся. Сухой, трескучий, нервный смех вырвался из моей груди. Он заполнил пустую комнату, отражаясь от стен. Я смеялся, потому что это было идеально. Просто идеально! Она сделала именно то, чего я хотел. Она ушла. Сама. Без скандалов, без адвокатов, без вмешательства её всемогущего папаши. Она просто исчезла. Подарила мне свободу на блюдечке с голубой каёмочкой.

– Идеально! – выдохнул я, когда приступ смеха прошёл. – Браво, Алика! Лучший подарок, который ты мне когда-либо делала!

Я прошёл к бару, который стоял в углу спальни, и плеснул себе в стакан щедрую порцию восемнадцатилетнего виски. Лёд мне был не нужен. Мне нужно было обжечь горло, отпраздновать. Я поднял стакан, глядя на её пустую половину кровати.

– За свободу! – провозгласил я в пустоту и залпом осушил стакан.

Огонь прокатился по венам, разгоняя остатки тревоги и возвращая пьянящее чувство контроля. Я победил. Да, её уход был не таким, как я представлял. Не побег в слезах, а холодное, расчётливое исчезновение. Но какая разница? Результат был тот же. Я свободен.

Я подошёл к кровати и рухнул на неё, раскинув руки. Простыни на её стороне были холодными, как лёд. Я перекатился на её место, вдыхая остатки её запаха. Теперь это всё моё. Вся кровать. Вся комната. Весь дом. Вся жизнь.

И всё же… Что-то было не так. Что-то в этой идеальной картине не сходилось. Слишком чисто. Слишком профессионально. Как она смогла вывезти всё, не оставив следов? Кто ей помогал? Одна она бы не справилась. Эта мысль, как маленький назойливый червячок, вгрызалась в мозг. Эта тихая, покорная девочка не могла провернуть такое в одиночку.

Я отмахнулся от этой мысли. Какая разница? Главное – она ушла. Навсегда. «Никогда». Какое прекрасное, окончательное слово.

Усталость, смешанная с алкоголем и бессонной ночью, навалилась на меня свинцовой тяжестью. Веки слипались. Я лежал на её холодной половине кровати, вдыхая призрак её аромата, и чувствовал себя хозяином положения. Королём, вернувшим себе свой замок, изгнав из него надоедливого призрака.

Я засыпал победителем, абсолютно уверенный в том, что выиграл эту войну.

Я ещё не знал, что это было лишь первое сражение. И что я не просто проиграл его – я сдал врагу свою главную крепость, даже не поняв этого. Я засыпал в блаженном неведении, не догадываясь, что будильником для меня станет не мягкий свет солнца, а ледяной голос моего тестя, который превратит мою сладкую победу в горькое, отчаянное поражение. И тишина, которой я так наслаждался, очень скоро начнёт оглушительно кричать.

РОМАН

– Где моя дочь, зятёк?

Этот голос. Он ворвался в мой сон без стука, без предупреждения, пробив вязкую, похмельную пелену, как бронебойный снаряд. Не громкий, не злой. Спокойный. Голос, похожий на медленное движение тектонической плиты, от которого где-то далеко рушатся города. Голос Руслана Ибрагимовича Агерова.

Я рывком сел на кровати, и мир качнулся, а в висках застучал тяжёлый, пульсирующий молот. Голова раскалывалась. Во рту стоял привкус вчерашнего виски, дорогого шампанского и дешёвой, как оказалось, победы. Телефон, забытый на тумбочке, вибрировал от напряжения, передавая в мою ладонь холод преисподней, которым веяло из трубки.

– Доброе утро, Руслан Ибрагимович, – прохрипел я, пытаясь придать голосу бодрости и железа, но получилось жалко, словно у провинившегося школьника. – Рано вы.

– Для отца, который не знает, где его единственный ребёнок, не бывает рано, зятёк, – отчеканил он, и в каждом слове звенела арктическая сталь. – Так я повторяю вопрос. Где Алика?

Я потёр лицо, пытаясь собрать мысли в кучу. В голове всё ещё звучал триумфальный марш. Я свободен. Она ушла. Идеально. Нужно просто правильно подать эту новость старому волку. Спокойно, уверенно, как о свершившейся сделке.

– Решила проветриться, – лениво протянул я, откидываясь на подушки. Ошибка. Головная боль взорвалась с новой силой. – Вы же знаете женщин. Немного повздорили вчера, ничего серьёзного. Думаю, отсиживается у какой-нибудь подруги, набивает себе цену. Вернётся через пару дней, как миленькая.

В трубке на несколько секунд повисла тишина. Такая плотная, что, казалось, её можно потрогать. Тишина, в которой зарождалась буря.

– У моей дочери нет подруг, с которыми она могла бы прятаться от мужа, – голос Агерова стал ещё тише, ещё опаснее. – Я лично позаботился об этом, когда выдавал её за тебя. Её единственная семья – это я. И ты. И со мной она на связь не выходила. У тебя есть ровно десять секунд, чтобы перестать нести этот бред и дать мне внятный ответ. Девять. Восемь…

Чёрт. Он не играет. Он никогда не играет. Моя показная расслабленность начала трескаться, как тонкий лёд под гусеницами танка.

– Хорошо, – я сел ровно, свесив ноги с кровати. – Она ушла. Собрала вещи и ушла. Оставила записку. «Ты свободен». Всё. Я проснулся утром, а её уже нет. Сам в шоке.

– В шоке? – в его голосе прозвучало что-то похожее на ледяную усмешку. – Ты не выглядел шокированным, когда сегодня в четыре тридцать семь утра выходил из президентского люкса «Метрополя» в компании девицы по фамилии Крамер. Ты выглядел… довольным. Как кот, нажравшийся сметаны.

Меня словно окатили ледяной водой. Сердце пропустило удар, а затем заколотилось где-то в горле. Он знает. Он, чёрт возьми, всё знает. За мной следят. Мысль была такой дикой, такой унизительной, что я на мгновение потерял дар речи. Меня, Романа Вересаева, который сам мог поставить прослушку на кого угодно, пасли, как барана.

– Мои источники… – начал было я, но он меня оборвал.

– Твои источники, зятёк, по сравнению с моими – это деревенские сплетницы на завалинке, – отрезал он. – Я задал тебе простой вопрос. Где моя дочь? Этой ночью, пока ты развлекался, её телефон в последний раз был запеленгован в районе речного порта, а потом отключился. Её машина найдена брошенной в промзоне. Без следов взлома. Ты понимаешь, что это значит?

Речной порт. Промзона. Эти слова никак не вязались с образом тихой, домашней Алики. Что она могла там делать? Картина её идеального, чистого ухода начала рассыпаться, превращаясь в нечто зловещее и непонятное.

– Я не… я не знал, – выдавил я, и это была чистая правда.

– Конечно, ты не знал, – в голосе тестя не было ни злости, ни удивления. Только констатация факта, как в медицинском заключении. – Ты вообще мало что знаешь о женщине, с которой прожил три года. Ты был слишком занят… собой. Но это твои проблемы. А вот моя дочь – это теперь твоя главная и единственная проблема.

Он сделал паузу. Я слышал в трубке его ровное, спокойное дыхание. Дыхание хищника, который уже примеривается к горлу жертвы.

– Вчера ты закрыл сделку по конторе Марка Арнольдовича. Поздравляю. Ты действовал грязно, но эффективно. Я ценю это. Но ты не учёл одного. Племянник Марка работает в таможенной службе того самого порта. И он очень не любит, когда обижают его дядю. А ещё у твоей пассии, Даши Крамер, есть очень ревнивый бывший покровитель, который до сих пор считает её своей собственностью. И ему очень не понравилось, что она променяла его на тебя. Он из тех людей, которые предпочитают решать проблемы не в суде, а в лесу с лопатой. Ты нажил себе много врагов, зятёк. И ты был настолько слеп, что не видел, что подставляешь под удар не только свою задницу, но и мою дочь.

Каждое его слово было гвоздём, который он медленно, с наслаждением вбивал в мою голову. Я сидел на кровати, голый по пояс, и чувствовал, как по спине стекает холодная струйка пота. Мир, который ещё полчаса назад казался мне моей личной шахматной доской, где я – король, на глазах превращался в минное поле, а я стоял на нём босиком.

– Что вы хотите сказать? – прошептал я.

– Я хочу сказать, что твоя жена, возможно, в беде из-за твоей тупости и самонадеянности. И если с её головы упадёт хоть один волос… – он снова замолчал, и эта тишина была страшнее любой угрозы. – У тебя двадцать четыре часа, Роман. Двадцать четыре часа, чтобы её найти. Живой и невредимой.