Брусилов тоже разволновался, привстал и сказал.

— Господин министр, я никоим образом не препятствовал революции. Но я носил погоны и не мог открыто противодействовать самодержавию, но всегда понимал, что время Николая II безвозвратно ушло.

— Возможно, вы не волнуйтесь, присаживайтесь, пожалуйста, до вас очередь ещё дойдёт. Так, господин адмирал, а вот у меня лежит на столе докладная записка морского отдела Бюро особых поручений и в ней изложен такой факт.

Вы были почти единогласно выбраны командующим флотом за сутки до убийства адмирала Непенина, который и занимал должность командующего до вас. Поразительная прозорливость, вам так не кажется? — и Керенский откинулся на спинку своего вычурного стула, с удовольствием разглядывая вытянутое лицо адмирал Максимова.

— Нет, это неправда.

— Ну, разумеется, все врут, и вы в числе первых, ну да ладно. А вот хотелось бы узнать, откуда у вас такой финский акцент? Ведь вы Максимов Андрей Семёнович, а не Коопсаало Вилли Хопсаевич, ммм?

Максимов стушевался, не ожидая такого вопроса, возникла долгая пауза.

— Я родился и жил долгое время в Улеаборге и с детства перенял речь окружающих меня финнов.

— Да?! Возможно. Хорошо, ну а какое сейчас настроение у матросов, они готовы идти в бой?

— Да, господин министр, готовы.

— Замечательно, а почему тогда Кронштадт мне не подчиняется и игнорирует все приказы? А командует ими какой-то мичман. Они вас не слушают?

— Нет, но я принимаю все меры, и порядок будет в скором времени восстановлен.

— Хорошо, я всё понял.

Керенский взял колокольчик и позвонил в него. В дверь заглянул адъютант.

— Ротмистр ещё не ушёл? Нет, тогда пригласите его сюда снова.

Максимов ощутимо побледнел. Вошёл ротмистр и с ним два уже других унтера.

— Господа, адмирал Максимов арестовывается за госизмену и как немецкий шпион, прошу вас сдать свой кортик, адмирал.

Максимову стало плохо. Но добрые руки унтеров крепко подхватили обмякшее тело и, отобрав кортик, сопроводили адмирала на выход.

— Итак, господа. Среди нас появились предатели, и я не собираюсь ни с кем церемонится. Тюрьмы у нас пустые, места есть. Добро пожаловать… В связи с арестом адмиралов Колчака и Максимова, командующим Черноморским флотом я назначаю адмирала Куроша, а Балтийским пока некого назначать. Но назначать его буду я, а не какие-то комитеты и Центробалты.

После слов Керенского в кабинете повисла тягостная тишина. Все молчали и только переглядывались. Алексеев и Брусилов нервничали. Остальные тоже задумались, что и немудрено было. Как-то всё чересчур показательно и чего ожидать дальше? Неужели их всех сейчас арестуют? К такому повороту генералы оказались не готовы.

Против всесильного на сегодняшний момент Керенского не попрёшь. Один переворот уже был и вот печальный его итог. А сейчас за Керенского все революционные силы и народ тоже. Остальные слиты, временно, но слиты.

— Ну что же, господа, предлагаю продолжить наше совещание. Можно констатировать то, что общее положение дел в армии плачевно. На флоте также, если не хуже, но адмирал Максимов стал на путь обмана и предательства. Надеюсь, что армия это понимает и не уподобится им. Прошу вас предлагать первоочередные меры для улучшения положения дел в войсках.

После этих слов на долгое время повисла тягостная пауза, но, в конце концов, она закончилась.

Слово опять взял генерал Юденич.

— Господин министр, офицерский состав находится в ужасном положении. Он потерял все права, как об этом уже сказал генерал Деникин. Нужно кардинально менять отношение к ним. Я предлагаю сейчас обсудить все меры для воссоздания армии. К сожалению, эти меры сразу не дадут результата. Легко было разрушить армию, но восстановить её будет очень трудно.

— Я понял. Ну что же, господа. Прошу вас приступить к обсуждению этих мер.

Несколько секунд висела тишина, а потом, всё же решившись, генералы приступили к обсуждению. Это длилось очень долго, и всё это время Керенский внимательно их слушал. В основном мысли были здравые, но много было и радикальных мнений. Генералы забыли о плохом и живо обсуждали меры восстановления армии. Наконец, они пришли к нескольким тезисам и озвучили их после долгого обсуждения.

Осознание вины и ошибки Временного правительства, которое не поняло офицеров, считая их врагами свободы, их, радостно принявших весть о революции. Петроград, чуждый армии и не понимающий её жизни, должен перейти на военное положение, где вся власть должна перейти Верховному Главнокомандующему. Из армии необходимо совершенно изъять политику. Упразднить комитеты и комиссаров, полностью. Восстановить власть начальников. Ввести дисциплину. Производить на должности старших начальников лиц с боевым и служебным опытом. Иметь отборные части, как опору власти начальников, так и на случай необходимости применения вооруженной силы против неповинующихся. Ввести смертную казнь не только в обстановке военных действий, но и в тылу, где расположены пополнения. Революционные суды должны быть учреждены и для запасных полков. Восстановить все знаки различия и субординацию.

Озвучив предложения, все посмотрели на Керенского.

— Весьма интересно, но вот пункт первый мне не очень нравится. Это получается, я должен покаяться, так?

— Нет, достаточно, чтобы это озвучил председатель правительства, — ответил Алексеев.

— Ммм, а действительно, тогда ладно. Что же, тогда все эти решения я прошу вас записать, господин Деникин.

— Есть!

— Я, пожалуй, ещё добавлю пару пунктов в эту директиву от себя. Ну а сейчас я снова прошу вашего внимания. Я долго обдумывал своё решение и, признаться, долго колебался. Но, в конце концов, решил, что, если человек один раз предал, значит, он сможет это сделать и во второй раз. Особенно, если это офицер. Довожу до всех, что я возлагаю обязанности Верховного Главнокомандующего на генерала Юденича. Да, решение об этом сначала принимаю я, а потом уже подписывает председатель, но это пустая формальность. Своё решение я принял.

Юденич опешил.

— А как же…

— А! Ну да, сейчас мы эту проблему решим, — и Керенский снова потянулся за колокольчиком.

В кабинет зашёл уже не адъютант, а сразу ротмистр, который вёл с собой уже пятерых солдат, настроенных самым решительным образом.

— Господа, я хотел бы вам сообщить, что больше всего я ненавижу в людях предательство и измену присяге. Ротмистр, прошу вас арестовать бывших заговорщиков, генерала Алексеева и Брусилова.

— Вы, вы…, - Брусилов попытался вскочить, но на его плечи опустилась тяжёлая рука солдата, а ротмистр вынул из кобуры револьвер и зло блеснул глазами.

— Вы арестованы, господа, за подготовку, организацию и осуществление военного переворота. Отправьте их, ротмистр, в Кресты и обеспечьте там самые приемлемые условия, мы же не звери.

Все вскочили.

— Спокойно, господа. Если вы ещё не поняли, то я намерен всех вас проверить на предмет лояльности ко мне лично, и второго военного переворота я не допущу. Вы, может, и захотите организовать что-либо. Да, товарищ Деникин? Но меры к упреждению этого я приму, можете не сомневаться.

— Вам, господин генерал, — обратился Керенский к Юденичу, — придётся исполнять обязанности главкома, но это не значит, что вы теперь будете безнадзорно управлять всеми войсками. С вами поедет комиссия, организованная из генералов, которые были выгнаны со службы или даже арестованы без всяких на то оснований. Они присмотрят за вашими действиями, чтобы вы не таили нож за пазухой. А то один такой, некто полковник Герарди, уже попытался это сделать, но неудачно. Я вас предупредил, господа.

Всё озвученное вами я претворю в жизнь, можете не сомневаться, но своё влияние на солдат я сохраню, чего бы это мне не стоило. Я не разборчив в средствах, чтобы вы знали. А на войне любая подлость может называться военной хитростью, не так ли, господа?

Все молчали, Брусилов и Алексеев стояли в полнейшей прострации.