— Ты, Мишка, завёл бы себе кого в столовой, что ли?

— А зачем, у меня баба есть туточки, и не одна. А в столовой не по вкусу мне барышни. Больно все заносчивые.

— Да я тебе не про то говорю.

— А так про что же?

— Отравить меня могут с пищей. Нужно проверенных барышень там содержать, чтобы жёны были казаков или кого из бюро. А то, сам знаешь, как бывает. В меня сейчас то бомбу кинут, то с револьвера стреляют, а то и кинжалом норовят заколоть. Не смогли, так будут думать, как по-другому умертвить, понимаешь?

Мишка аж в лице переменился.

— Ох, уж, сволочи, и как-то я так не подумал. А то ж, это племя бесовское, на деньги падкое, за золото и яду подсыплют, а то и без денег готовы человека со свету сжить. Одно слово — ведьмы. Я тогда старшому об этом расскажу, он голова, придумает что-нибудь.

— Правильно, Миша, так и надо. А я спать пойду в комнату отдыха, буди, если что срочное будет, да сестру позови, чтобы раны обработала.

— Сейчас. Так вы отдыхайте, вашбродь, а я ещё старшому и про сестёр милосердия тоже скажу, упрежу, стало быть. Мало ли какие они. Оно кажется, что баба справная и красивая, а сердце злое или революционерка бешенная, а то и душевнобольная, такие тоже есть, да немало. Вон как все больницы сейчас ранеными переполнены, а всех остальных по домам разогнали. И энтих в первую очередь. А нечего за казённый кошт проживать, когда воинов полно увечных! Голову-то не вылечишь, это уж навсегда, так зачем они нужны? Оно-то жалко, конечно, но война идёт, не до жалости.

Керенский вздохнул.

— Ступай, Миша, а то у меня уже голова болит от твоих рассуждений, да сестру не забудь позвать.

— Так усё сделаю, вашбродь, вы не сомневайтесь, у меня голова крепкая, как и память, я ничего не забываю.

— Иди уже, — поморщился Керенский, еле дождавшись, когда Мишка исчезнет за дверью.

Спустя некоторое время пришла сестра милосердия, обработала Керенскому раны, и он лёг на диван отдохнуть.

В это время Мишка прямиком помчался к старшему уряднику Мефодию, поделиться информацией и своими сомнениями. Урядник был на месте и пил чай.

— Чего ты от меня хочешь, Мишка?

— Так это, приказ тебе передаю, а ты дальше старшему уряднику скажи, а тот вахмистру и дальше.

— Так что сказать-то?

— Керенский сказал, что отравить его могут, надо всю кухню перешерстить и надёжных баб набрать, а заодно и сестёр милосердия проверить на это, как его, на… В общем, чтобы не сгубили Керенского.

— Да с чего ты взял? И вообще, чего ты так переживаешь?

— Ты дурак, Мефодий. Ладно, пошёл я к вахмистру, раз ты бестолковый и ничего не понимаешь. Керенского убьют, что со всеми нами будет? Он, вишь, как казаков уважает! Бережёт и помогает, оно то ж, воли больше хочется и привилегий, и землицы. С ним мы это можем получить, а вот с другими — шиши. Они вон все в один голос гуторят: земля — крестьянам, дак и врут, и ничего не дадут. А дадут, так за чей счёт?

А мужик сиволапый варежку-то и раззявит, а то дураку ума нет, что одним плугом и мотыгой ничего он не сделает на ней. Она и так почти вся у него. Эээ, ладно, то не нашего ума дело. А вот Ляксандра Фёдоровича надо поберечь, он за нас будет.

— Так, это ты дело говоришь, — урядник нахмурился. — Не подумал я по скудоумию своему, пошли вместе к вахмистру и всё ему расскажем, он голова, придумает что-нибудь.

***

Глубоко вечером в дверь раздался стук. Керенский резко вскочил и, сунув руку под подушку, достал пистолет.

— Что случилось?

— Александр Фёдорович, — послышался голос Мишки, — тут к вам господин Климович.

— Впускай, — и Керенский, отшвырнув подушку и одеяло в сторону, встал с дивана.

В кабинете стоял Климович и смотрел на всклокоченного Керенского, вышедшего из комнаты отдыха.

— Господин министр, всё для захвата и перевозки императора в Смольный собор готово, прикажете выполнять?

— Выполняйте. И осторожнее, прошу вас. Решили, всё же, ночью это сделать?

— Да, так будет проще. Люди с бумагами выехали туда заранее, чтобы на ночь не возникло глупой стрельбы. А вслед за ними поедет и вся команда. Пока первые приехавшие будут там собираться, как раз вся охрана подъедет, заберём их и мигом сюда.

— Хорошо, приступайте. Когда перевезёте, сделаем потом так: императора с женой оставим там, а дочерей вместе с цесаревичем определим сюда, пусть привыкают. Места тут более, чем достаточно, так что, думаю, это будет лучший вариант. Все рядом и в то же время раздельно. Шансов спасти и тех и других неизмеримо выше. А если придётся пойти на крайние меры, то тоже будет проще.

— Слушаюсь, — и Климович вышел.

Керенский ещё посидел, работая с бумагами под светом большой свечи, потом сон сморил его, и он снова лёг на диван.

„Истина вспыхивает не только из столкновения мнений, как говорят французы, но также из внутренних противоречий лжи.“

Л. Троцкий

Поздно вечером штабс-капитан Осинов, бывший когда-то жандармом, приехал со своими людьми в Царское Село. Генералом Климовичем было принято решение, что не стоит вовлекать в это дело крупных чинов. Чем меньше людей будут в курсе событий, тем будет лучше для всех.

Дежурный офицер подпоручик Ярынич сначала даже не понял, что хотят поздние визитеры.

— Кто вы такие и что вам здесь надо?

— Штабс-капитан Осинов, Бюро особых поручений, Министерство внутренних дел. Прибыл для ареста и сопровождения в Петроград семьи Николая Романова с ним во главе, по приказу Керенского.

— Но мы не слышали ничего об этом и звонка никакого не было, я не верю вам.

— Извольте, вот бумаги, — и капитан передал документы, подписанные Керенским на официальных бланках министерства внутренних дел.

Подпоручик наскоро ознакомился с ними. Всё было верно, даже чересчур верно. Всю пачку документов смотреть он не стал, и так всё ясно, надо доложить об этом начальнику охраны.

— Хорошо, я доложу о вас полковнику Кобылинскому. Ждите!

Осинов усмехнулся.

— Ждите! Позёр. Он подождёт и его команда из двадцати человек тоже. Где-то там в ночи едет ещё сотня человек, во главе с броневиком, как раз успеют. Вскоре появился и сам полковник.

— Покажите документы.

Осинов снова протянул бумаги. Полковник долго изучал официальные бланки с водяными знаками, потом сказал.

— Здесь написано, что совершено покушение на Керенского неким монархистом. Кто это?

Осинов не получал приказа молчать, и он ответил.

— Полковник Герарди.

— Ммм, я не верю.

— И что? Что это меняет, товарищ полковник? У меня приказ министра, и он соответственно должен быть исполнен и вами тоже.

— Но я протестую, вы убьёте Романова.

— С чего вы взяли? У меня приказ доставить в целости и сохранности Николая Александровича Романова и его семью в Петроград, и я его выполню.

— Ну, хорошо, вы, возможно, убьёте его там.

— Никто его не собирается убивать. Приказ Керенского.

— Я знаю, кто такой Керенский, именно поэтому и переспрашиваю, пойдёмте со мной.

В этот момент к главному входу подъехал броневик и два грузовика, полностью набитые солдатами. Броневик несколько раз мигнул фарами. Обернувшись, штабс-капитан понял условный знак и сказал Кобылинскому.

— Это наше сопровождение подъехало, не извольте беспокоиться.

— Хорошо, тогда идёмте.

Николай II встретил гостей стоя. Он уже успел лечь спать, как и вся семья, и теперь стоял перед офицерами наспех одетый, не зная, что ждёт его и его родных. Позади толпились дочери с платками на плечах, наброшенными на ночные рубашки. Громадный матрос, приобнимая, держал цесаревича Алексея, также стоявшего в ночной рубашке.

— Прошу вас собраться, господин Романов, — сухо произнес Осинов.

— В связи с чем это надо сделать? — спокойно спросил Николай II, не дрогнув лицом. Его жена, обняв младшую дочь, начала плакать.