— Что вы задумали? Ведь эти люди сейчас есть. Ну, может быть не на всех местах, но что мешает использовать сенаторов, как действующих, так и уволенных со службы.

— Согласен. Вот вы и подберите людей на все должности, которые являются ключевыми в государственном управлении. Исключение должны составлять евреи и старообрядцы. По всем остальным будет ясно позже. Также мне нужны кандидатуры на посты министра финансов, промышленности и иностранных дел.

— Я не понимаю, — развёл руками Щегловитов, — Но ведь это будут все люди, служившие царю. Зачем вам это, они же могут предать?

— Могут, все могут. Я им дам надежду, а за предательство буду карать. Карать показательно и всю семью, без всякой жалости. Другого выхода у меня нет и не будет. Я знаю, я вижу, я чувствую это.

— Вы страшный человек, — Щегловитов ссутулился, — очень страшный, но чего вы этим добьётесь? Вас убьют и довольно быстро. Вы будете вызывать только ненависть.

— Ненависть? Меня три раза пытались убить, или четыре, уже и не помню, и я ещё не был страшным, как вы выразились, так что, одним десятком покушений больше, одним меньше… Вон, Фиделя Кастро пятьдесят четыре раза убивали и ничего, жив.

— Простите, кого?

— Не важно, не берите себе это в голову. Был такой человек в истории.

Щегловитов обхватил голову руками.

— Вы делаете из меня раба и преступника.

— Не делаю я из вас никого. Всё это ляжет на меня неподъёмным грузом.

— Но зачем вам это? Вас же проклянут!

— Эх, давайте ближе к нашей теме, Иван Григорьевич.

— Хорошо, — Щегловитов потёр рукой переносицу, — Что вы задумали сделать?

— Провести переворот.

— Вы хотите стать диктатором?

— Хотелось бы, но в нынешних условиях это не получится в чистом виде, я буду лавировать, насколько смогу. А потом, возможно, что и придётся на какое-то время стать Верховным правителем. Не знаю, точнее, не уверен. Ваша задача — найти компетентных людей, и при первой же возможности я поставлю вас на министерскую должность. Вы понимаете, Иван Григорьевич?

— Понимаю.

— Сделаете?

— Сделаю. Но как мне искать людей и договариваться с ними, если я сижу у вас взаперти?

— Всё решаемо, вам будет предоставлен телефон, по которому вы будете разговаривать в присутствии сотрудника бюро. Если вам будет нужно передвигаться по городу, то тогда будет предоставлен персональный автомобиль с охраной или даже броневик. Дерзайте.

— Вы слишком щедры ко мне.

— Нет, я реалист. У каждого человека есть слабое место и есть чувство долга перед Родиной. У одних оно постепенно атрофируется, у других всегда находится на одном уровне, то скачкообразно повышаясь, то понижаясь, но есть и третья категория. Категория, к которой принадлежите и вы, это люди, у которых постоянно высокое чувство долга, вы живёте в мире своих страстей, пока они не мешают вам работать на благо Родины. Вас мало, и вы это доказали, сидя в тюрьме. Я это ценю и прошу вас сделать все не для меня, а для спасения нашего государства. Оно погибает, оно гибнет, раздираемое пятой колонной, шпионами и предателями.

Скажу больше, я тоже предатель, но хочу, чтобы это слово стояло после слова был. Был предателем… Сейчас моя цель — спасти страну от разрушения, чего бы это мне не стоило. Всё остальное тлен и пыль. Все мы умрём рано или поздно, но главное, ради чего и как.

— Спасибо, я согласен! — и Щегловитов откинулся на спинку стула, посмотрев на Керенского. — Неужели всё так плохо?

— Всё очень плохо, катастрофически плохо. Вы можете идти, Иван Григорьевич.

— Да-да, я иду, — и Щегловитов, с трудом поднявшись со стула, вышел из кабинета.

„Теория естественного отбора учит, что в борьбе побеждает наиболее приспособленный. Это значит: ни лучший, ни сильнейший, ни совершеннейший, только приспособленный.“

Л. Троцкий

Керенскому в этот день ещё предстояло дать распоряжения прессе, в частности Меньшикову с его «Гласом народа» и жёлтой газетёнке «Новый листок», в лице его редактора Модеста Апоксина. А ещё нужно было подобрать себе заместителя по руководству недавно созданной партией под названием Российская Крестьянская Социалистическая Рабочая Партия, то есть РКСРП.

Без сомнения, он останется её лидером, но должен быть ещё и заместитель, который и возьмёт на себя весь воз проблем с ней. Нужно искать такого человека. По-прежнему ломая голову над этим, Керенский поднял трубку телефона.

— Аллё? Девушка?! Соедините меня с редакцией газеты «Глас народа». Не знаете номер? Диктую 244-55. Да. Жду! Аллё! Михаил Осипович! Жду вас в Смольном. Да, как сможете, но побыстрее. Жду!

За Модестом Керенский отправил машину с охраной, чтобы нашли его и привезли по мере возможности. Этот фрукт никогда не сидел на месте. Телефон в типографии молчал, домашнего у него не было. Но ничего, сбежит — поймаем, а не поймаем, так найдём нового, еврея какого-нибудь.

Часа через два приехал Меньшиков.

— Михаил Осипович, как ваше самочувствие?

— Всё хорошо, в отличие от вас, — Меньшиков бросил взгляд на лицо Керенского.

Керенский позволили себе грустную улыбку.

— Бандитская бомба, Михаил Осипович.

— Что, опять? Это грустная шутка, Александр Фёдорович, извините, вырвалось. Я знаю о происшествии на Дворцовой площади. Признаться, я очень сильно переживал за вас, но всем сказали, что вы живы и находитесь в госпитале.

Керенский усмехнулся.

— Увы, время сейчас такое. Я вас позвал, Михаил Осипович, чтобы обсудить будущие статьи в газете и вообще очень многое.

— Я всегда к вашим услугам.

— Это прекрасно, работы очень много. Дело в том, что на меня было ещё одно покушение.

Меньшиков привстал с кресла.

— Когда?

— Ночью. Вы уже напечатали материал о моём покушении?

— Да, мы указали, что во время теракта погиб идеолог эсеровского террора Борис Савинков. И это их рук дело.

— Всё правильно, так оно и есть. Мои люди вычищают всю эту партию, а заодно ещё и многих других, под эту марку. Большевики уничтожены полностью, частично остались меньшевики и анархисты, до которых я не могу добраться. Кронштадт до сих пор нам неподконтролен, отсюда и проблемы.

— Но кто на вас напал ночью и как это произошло?

— Вы не поверите, но это оказался монархист полковник Герарди, и теперь я просто не знаю, как быть. Если об этом напечатать в газетах, дни Николая будут сочтены, и в тоже время замалчивать такое происшествие нельзя. Вам я доверяю и потому прошу совета.

Меньшиков опешил, потом встал и, обхватив левой рукой локоть правой руки, нервно заходил по кабинету.

— Что вы намерены предпринять?

— Пока ничего, но хочу вывезти бывшего императора в Петроград под охраной, но под своей охраной.

— И когда вы намерены это сделать?

— Примерно через неделю.

— Поздно, Александр Фёдорович, нужно это сделать в самое ближайшее время.

— Трудно это сейчас сделать. Вы и в самом деле так считаете?

— Это категорически нужно делать.

— Угу, я подумаю, но всё равно объявлять полковника монархистом не стоит?

— Отчего же, можно. Но не от лица Николая II, а от лица великих князей, которые решили вступить в борьбу за власть. Они предали царя, пусть теперь и расхлёбывают эту кашу.

— Согласен, тогда подготовьте материал на эту тему и завтра опубликуйте. Укажите, что великие князья до сих пор хотят реванша любой ценой. А я буду думать.

Как только Меньшиков, попрощавшись, вышел, Керенский поднял трубку телефона и вызвал к себе Климовича. Тот явился примерно через час.

— Евгений Константинович, я пока не буду интересоваться о ходе расследования, пусть оно идёт своим чередом. Вам же нужно срочно организовать команду по аресту императора в Царском селе.

— Господин министр, но он же и так арестован?

— Да, но только он арестован военными, а нужно арестовать его силами Бюро и срочно вывезти сюда, в Смольный собор, вместе со всей семьёй и организовать должную охрану, включая броневики и пулемёты.