Керенский заложил руки за голову. Кто там ещё остался? Италия, Румыния? Смешно. САСШ, да, но эти сволочи за любой кипишь, лишь бы деньги за него получить. Тут уж надо лавировать. Мало информации. Как только военное ведомство будет его, разведка и контрразведка всё доложит, всю секретную информацию, а там видно будет, что дальше делать.

Устав от невеселых размышлений, Керенский встал и, выйдя из кабинета, направился в столовую. Рыков успел пообедать и ожидал его, задумчиво рассматривая большую фарфоровую супницу, поставленную для Керенского.

— Александр Николаевич, вы не ушли?

— Как можно?!

— Отлично! — Керенский подождал, пока нанятая женщина разольёт суп и оставит приборы и чай. Женщина ушла, и Керенский продолжил беседу.

— Александр Николаевич, мне нужен ваш совет.

— Я весь во внимании.

— Мне необходима от вас информация. Первое, кто из нынешних адмиралов, не зависимо находятся ли они в отставке или служат до сих пор на флоте, является непримиримым ненавистником революции?

Рыков задумался. Потёр рукою лоб, словно стирая с него морщины. Морщины не собирались никуда деваться, оставаясь по-прежнему на своих местах. Рыков опустил руку и посмотрел в глаза Керенскому.

— Таких адмиралов было много. Но… Но многие изменили свои взгляды. Кто-то откровенно боится, если не за себя, то за свои семьи, кто-то поддался на провокации духа свободы, кто-то разочаровался, а кто-то и оказался совсем не тем, которым казался, — Рыков махнул рукой, расстроившись.

— Пожалуй, я вам смогу предложить только адмирала Куроша Александра Парфёновича. Он подавлял восстание в 1905 году в Гельсингфорсе, был комендантом Кронштадта, сейчас он до сих пор в тюрьме, там же. Его брат был убит в 1907 году во Владивостоке, когда организовывал отпор революционерам.

— Я понял. Вы знаете командира эсминца Георгия Лисаневича?

— Да, господин министр.

— Я тоже узнал о нём случайно. Это отчаянный человек, и он непрост. Вам надо с ним поговорить. Поговорить о поездке в Кронштадт и освобождении всех арестованных. Вы должны тщательно спланировать и осуществить эту операцию. Мне нужны люди, особенно люди, умеющие ненавидеть. Но не рассказывайте ему никаких подробностей, только то, что офицеров нужно освободить и доставить сюда. У него в подчинении есть целый эсминец, ожидающий в Ораниенбауме.

Рыков помолчал и спросил.

— А какой другой вопрос, господин министр?

— Расскажите мне о всех течениях среди флотских офицеров, кто является англофилом, кому нравятся французы и об остальных предпочтениях.

Рыков снова задумался.

— Это очень сложный вопрос. Мне трудно на него ответить.

— Так вы постарайтесь, господин контр-адмирал. Вы сейчас решаете вопрос всего флота, а флот, соответственно, судьбу страны. Или вы не видите, что творят морячки, и от кого всё пошло.

— Вижу, — сухо ответил Рыков. — И я отвечу. Я не могу рассказать о любом, но во флоте есть одно течение, его назвали «младотурками». Это собрание масонов, в которое входят многие морские офицеры. Это адмиралы Непенин, Колчак, Альтфатер, Максимов, Рентгартен, Дудоров, Вердеревский и ещё много других. Все они категорически приветствовали революцию. Выводы вы прекрасно сделаете и сами, господин министр.

— Спасибо, ваша информация для меня весьма ценна, Александр Николаевич. Организуйте, пожалуйста, освобождение адмирала Куроша, и кого вы можете рекомендовать ещё?

— Ещё адмирала Кербера Людвига Бернгардовича, он взял себе фамилию Корвин с условием, чтобы возглавить созданную с нуля Северную морскую флотилию.

— Ясно, я наведу по нему справки. Спасибо, Александр Николаевич, вы можете идти.

Доев суп, съев второе блюдо и выпив чай, Керенский вышел из столовой. Нужно, всё же, узнать, что нужно было барону Унгерну. Придя в кабинет, он вызвал Мишку.

— Миша, найди, где находится барон Унгерн и зови его ко мне, будем разговоры разговаривать.

— Есть, вашбродь. А барон этот, хоть и немец, а лихой казак, отчаянный и это, немного бешеный. С таким нужно ухо востро держать, вашбродь.

— Да иди уже, советчик, — Керенский отмахнулся. После сытного ужина хотелось спать. Организм требовал отдыха и лечения, лечения и отдыха. А тут мозговой штурм получался, как совсем в другие времена, когда он только стремился к должности управляющего гостиницы.

Барона долго не было, и Керенский незаметно для самого себя заснул. В этот момент в дверь постучали, но Керенский как раз находился в фазе быстрого сна и его слух, донеся информацию до головного мозга, не смог пробиться сквозь цепкие объятия Морфея.

Барон Унгерн, а это был именно он, не дождавшись ответа, оглянулся на ординарца Керенского.

— Не отвечает?

— Ну-ка!

Чубатая голова Мишки просунулась в дверь.

— Ага, спит вашбродь. Ну, это недолго. Вы подождите чутка, осемь минуток будет достаточно, а потом я чай ему принесу, он и проснётся. А нет, — вдруг поправил он сам себя. — Какой чай, он же кофий пьёт. Скажу, гадость ещё та, но не спят от него. Это точно!

Унгерн усмехнулся и молча сел на стул, уставясь своими светлыми, до прозрачности, голубыми глазами на барельеф вестибюля. Мишка тем временем отправил первого попавшегося караульного солдата в столовую.

Появилась барышня, она несла кофе. Мишка деликатно постучал в дверь, не услышал ответа, тревожно заглянул в кабинет, хмыкнул и снова громко постучал. Сквозь дверь донёсся сонный голос.

— Кто там? Войдите!

Мишка дал знак барону и, перехватив поднос с кофе, проник в дверь.

— Вашбродь, кофий для бодрости и барон для беседы.

— Вноси, Миша. Барон, входите.

Барон Унгерн вошёл вслед за адъютантом и остановился в центре кабинета.

— Присаживайтесь, господин барон.

Керенский внимательно рассматривал барона, он теперь вспомнил, кто это.

— Так что вас привело ко мне в столь удачный момент?

— Да ничего особенного. Слышал о вас, а фронт стал разваливаться, вот и решил сюда приехать. Я командовал отрядами ассирийцев, воевал с ними, но это уже не имеет значения, все события происходят в Петрограде, а не там. Здесь я слышал о есауле Шкура, что поднялся возле вас и занимается весёлыми делами. Слух уже пошёл…, и я тоже не прочь, знавал я его, не хуже его буду.

Тем более, что тут у вас не соскучишься. То гранату в вас кинут, то кинжалом норовят заколоть. Интересная у вас жизнь, господин министр, похлеще, чем на войне. Мне такая нравится, готов служить вам на любом посту, но больше всего мне нравится воевать на востоке.

Керенский задумался, он вспомнил об этом бароне. Естественно, все, кто читали о Гражданской войне, слышали эту фамилию. Весьма жестокий и очень храбрый и отчаянный рубака, да ещё и немец. Всё в одном флаконе.

— Ну, раз так. Перво-наперво я одарю вас десятью тысячами рублей за своё спасение. Всё же, вам надо жить тут как-то, пока всё не прояснится. И буду подыскивать вам должность. Раз у вас всё так хорошо выходит с иноверцами, то, пожалуй, я направлю вас снова на Кавказ, набирать себе полк, а то и два. Или езжайте в Туркестан, с той же целью.

— Нет, лучше снова на Кавказ, я там наберу хоть целую дивизию.

— Набирайте, я выпишу вам все бумаги. Как наберёте, вернётесь с ней сюда, у вас будут свои задачи. Нет, не в Петрограде и не в Москве, в несколько другом месте. Дерзайте, а пока вам нужно обождать около недели или двух.

— Я всё понял.

Унгерн встал, встал и Керенский. Шагнул к высокому комоду и, выдвинув верхний ящик, зашуршал крупными и мелкими ассигнациями, после чего вручил их Унгерну.

— Здесь чуть больше десяти тысяч. Не сочтите за мелочность. После назначения в Закавказье вы получите в своё распоряжение значительно более крупные суммы, но их стоит потратить с умом и в то же время, не мелочиться. Мне нужна боеспособная дивизия или бригада, на сколько у вас хватит сил её создать. Можно даже обкатать в коротких боях. Ну, это вопрос будущего. Ступайте, барон. Звание войскового старшины вы получите перед убытием.