Чтобы спасти нашу страну, мы должны сплотиться и консолидировать все усилия в этом направлении. Я пригласил на это заседание людей от Всероссийского союза земельных собственников, и я выполняю, в том числе, и их наказ. Если мы позволим уничтожить очаги передовой сельскохозяйственной культуры, то не сможем её восстановить ещё очень долго.

Я считаю, что решение земельного вопроса насильственным путём приведёт к подрыву производительных сил страны, что не на одно десятилетие задержит развитие сельскохозяйственного производства. Поэтому я предлагаю.

Создать министерство продовольствия. Не отменять мелкую частную собственность на землю. Сохранить все крупные передовые хозяйства, заключив с ними долгосрочный договор об аренде с номинальной национализацией и последующим выкупом земли, установив цену на неё в среднем по местности на момент выкупа. Выкуп осуществить в течении десяти лет или больше. Не допустить самовольного захвата земель, проведя среди крестьян просветительскую работу и привлекая особо оголтелых к суду. Организовать возможность подвоза в крупные города продовольствия из тех губерний, в которых оно есть в избытке, для чего провести расследование по возможностям их наличия и известий об урожае 1916 года.

Выношу эту итоговую резолюцию на утверждение.

Зал зашумел, послышались выкрики с мест, свист и топанье. Началось бурное обсуждение. Керенский молчал, впитывая и думая. Но голова уже отказывалась думать от получения такого обилия информации, и он сдался.

В конце концов, резолюцию утвердили, и он в числе последних также поставил свою размашистую подпись под сим документом и с изрядной долей облегчения покинул гостеприимный зал. Ещё с одним вопросом удалось стать на рельсы будущего. Как оно получится — неизвестно, нужно ещё разобраться с продовольствием и с тем, как быть дальше с землёй, но общий контур решения проблемы был ясно виден. Оставалось за малым — воплотить всё это в жизнь.

Керенский хмыкнул про себя, покачал головой и ушёл в свой кабинет пить коньяк вместо чая. Голова ощутимо болела, раскалываясь от вопросов о земле и хлебе, но раз болит, значит, она живая и думает. Нужно ещё объявить о земском соборе, но это уже ближе к августу.

Коньяк постепенно расслаблял, головная боль сменялась лёгким шумом алкоголя. Пальцы тарабанили по столу. На днях заезжал генерал Маннергейм за деньгами, Юскевич тоже получил вознаграждение, ему причитающееся.

Министр финансов Шипов предупреждал, что такое сильное влияние большого количества марок быстро подстегнёт ценообразование и инфляцию, но Керенскому какое было до этого дело?

Его дело заключалось в том, чтобы спровоцировать конфликт между белыми и красными финнами и желательно, чтобы никто из них не победил. А тут ещё нападения на флот, пусть почувствуют на своей шкуре гнев простого народа.

А эти толпы солдат запасных полков, которые не желают ехать на фронт? Не хотят на фронт, поедут успокаивать финнов, спасатели суоми, ёрш вашу медь. Всё по-честному, никакой войны, только специальная операция. Но это пока планы. Как там будет, неизвестно.

А ещё нужно было разбираться с союзниками и искать деньги. Внутренних резервов крайне мало, надо продавать золото под кредиты, а значит, надо консультироваться с Шиповым.

Коньяк был отличным, в голове шумело всё сильнее, мысли связывались, переплетались, но Керенский не знал, каким другим образом снимать то стрессовое состояние, что постоянно держало его в запредельном напряжении. Прежний Керенский помогал себе кокаином, а он вот, банально коньяком давился. Ну, как давился, аромат от коньяка стоял превосходный.

Генерал Ренненкампф взялся за дело, приводя войска в чувство. Каледин тоже приступал к своим обязанностям. А сепаратистские настроения только ухудшались, но где брать деньги? Вернее, у кого? Только у американцев! Эти богатенькие буратинки наживались на чужих войнах, но что теперь?! Больше брать было не у кого. Решено, надо заняться этим вопросом.

Керенский ещё плеснул в высокий фужер ароматного коньяка двадцатилетней выдержки, подарок какого-то просителя, и задумчиво отпил янтарной жидкости. А ещё очень хотелось жениться, и Нина Оболенская представлялась ему самой желанной кандидатурой. Ну, что же, значит надо говорить это напрямую, а папаше её предложить подходящую должность, чтобы был при деле и рядом с ним, а через него и ещё кого подтягивать. Нужно строить и дальше свою жизнь, а попутно и своего государства.

Керенский допил, налили ещё и снова выпил, пока хмель не снял с него напряжение и он, внезапно для самого себя, заснул.

Поручик Аристархов заглянув в кабинет. Забрал коньяк и, осторожно разбудив шефа, предложил ему ехать в Смольный.

— Да-да, сейчас, — Керенский, встряхнувшись, собрался и вышел из кабинета, отправившись «домой».

Смольный встретил его как обычно, только в нескольких окнах, где находился император, виднелся слабый свечной огонь. Керенский хотел было заглянуть на огонёк к бывшему императору и предложить ему выдать за себя одну из своих дочерей, чтобы продлить, так сказать, династию. Но прохладный воздух постепенно выветривал из головы Керенского хмель и, махнув рукой, он отправился к себе спать.

Николай Романов, который смотрел в это время в окно, вздохнул, повернулся к жене и, ни слова не говоря, сел в кресло и замер. Он искал выход из создавшейся ситуации и не находил его. Бывший император долго смотрел перед собой и думал, думал, но так ничего и не решив, он задул свечу и, прошептав слова молитвы, ушёл в свою комнату.