Исследуя отношения матери и дочери, мы столкнулись последовательно не с одной формой инцеста, как в классической теории, и не с двумя, как у Франсуаз Эритье, а с тремя: инцест между родственниками, не проявленный в сексуальных действиях (платонический инцест между матерью дочерью); инцест, проявленный в сексуальных действиях, когда у двух родственников один и тот же сексуальный партнер (инцест второго типа, когда у матери и дочери один и тот же любовник); и инцест между родственниками, реализуемый в сексуальных действиях (инцест первого типа между отцом и дочерью). Вопрос, на который нам предстоит теперь ответить, состоит в том, будет ли справедливым в каждом из этих случаев говорить об инцесте. И, если да, то что в них общего?

Прежде чем приступить к изучению инцеста первого типа, мы останавливались на двух различных параметрах: исключение третьего и соперничество двух кровных родственников. Первый параметр характерен для платонического инцеста, в котором третий участник отношений (в нашем случае – отец) исключается из семейных отношений одновременно с возникновением секрета, без перехода к сексуальным действиям. Второй параметр характерен для инцеста второго типа, в котором соперничество двух родственников (а именно матери и дочери) не исключает третьего (по определению, так как вторжение третьего – любовника и создает инцестуозную ситуацию), но ведет к смешению позиций между матерью-любовницей и дочерью-любовницей: смешение весьма угрожающее, потому что запрет на сексуальное соперничество между кровными родственниками столь же универсален, как запрет сексуальных отношений между ними.

Инцест первого типа выдвигает на первый план еще один параметр: сексуальную близость между родственниками. Он объединяет и первые два, так как подразумевает исключение третьего в лице матери и возникновение ситуации утаивания, а также провоцирует соперничество дочери с матерью. Ничего удивительного, что с давних пор этот тип инцеста привлекает внимание исследователей, так как представляет собой инцест в «превосходной степени», подлежащий сверх-универсальному запрету и вызывающий не только осуждение, но и уголовное преследование, хотя юридически он при этом не определяется как таковой. Как бы там ни было, наша расширенная модель позволяет увидеть в нем особый, частный случай более общей ситуации. В инцесте первого типа одновременно присутствует сексуальное взаимодействие между родственниками и исключение третьего, свойственное платоническому инцесту, а также провокация сексуального соперничества внутри одной семьи, что является признаком инцеста второго типа.

Таким образом, сходство между этими тремя инцестами становится более наглядным, и это отнюдь не сексуальная близость между родственниками, как утверждает стандартная теория, и не «смешение субстратов» (следствие сексуального соперничества между родственниками), как в теории Франсуаз Эритье, общим для всех трех типов является исключение третьего. В инцесте первого типа таким третьим является мать, в платоническом инцесте – отец. В инцесте же второго типа исключается не конкретное лицо, а позиция: если дочь спит с любовником матери, она перестает быть «третьей» в сексуальных отношениях существующей пары, но включается в сексуальные отношения троих. Если же мать спит с женихом дочери, то она перестает быть «третьей» для созданной молодой пары и становится принимающей стороной в отношениях, из которых определенно должна быть исключена, чтобы не вступать в соперничество с собственной дочерью. В любом варианте присутствуют лишь два места для трех человек: одно место для партнера – мужчины, второе место для партнера – женщины, но когда возникает вторая женщина-соперница, то две женщины – мать и дочь, занимают одно и то же место.

Во всех случаях инцест или исключение третьего неизбежно вызывает сведение тройственности к двойственности: будь то пара (мать / дочь или отец / дочь) вместо трех человек; будь то три человека (мать, дочь и партнер) там, где наличествуют лишь два места, что сокращает до парных (партнер / мать-дочь) отношения, в которых должны быть представлены все трое (партнер – мать – дочь). Проблема возникает только, когда речь идет о семейных отношениях, то есть там, где есть родство: дуальные отношения вполне «правомочны» между влюбленными или между друзьями[33]. Но любая связь, возникшая в лоне семьи, то есть между различными поколениями, обязательно должна проявляться в форме троицы: по типу отец – мать – ребенок, чтобы избежать провокации инцестуозной ситуации со всеми ее ужасными последствиями и несчастьями в виде невыносимого соперничества и невозможности самоидентификации.

Конечно же, запрет на инцест, то есть в нашем случае на сведение троицы к паре, выполняет также социальную, экологическую и антропологическую функции. Он позволяет, как подтверждает Клод Леви-Стросс, «укрепить социальные связи через обмен женщинами»[34]. Но также, как определение инцеста оказывается более широким, чем простое запрещение сексуальных отношений между родственниками, так и выполняемая этим запретом функция оказывается более глобальной.

Этот запрет находит свое место в основе самой психики как гарант идентичности субъекта. Так, с появлением «инцестуозной мешанины», каковой фантазматически является любая семья по выражению Пера Лежандра, возникает необходимость появления некой «разделительной инстанции», осуществляющей «отделение от матери, к которому должны прийти все дети, как только они выходят из состояния неопределенности, то есть начинают осознавать себя отдельными существами. Завершающей точкой функционирования этого глубинного процесса служат нормативные системы, которые разделяют управление миром и организуют его как второе рождение. В западно-европейской традиции это определено конечной формулой: быть рожденным отцом. Эта «категория Отца» и есть то, что Пьер Лежандр называл «третьим», чья разделительная функция проявляется более наглядно при поддержании идентичности. Эта «функция третьего», «поход против угрозы безумия», подкреплена законом, первичным гарантом субъекта.

Это вовсе не противоречит некоторым не вполне однозначным формулировки П. Лежандра, в которых основная мысль зачастую интерпретируется как призыв к восстановлению родительского авторитета, как его понимали в прошлом. Скорее, необходимо лишь еще раз подтвердить, что между Сциллой слепого подчинения на протяжении долгих лет всемогущему отцу и Харибдой материнского всемогущества из-за отсутствия третьего, есть место еще чему-то, что гарантирует и психическое выживание субъекта, и в то же время коллективное самосохранение общества перед лицом угрозы тяги к насилию и «регресса цивилизации». Это место, эта роль, эта позиция принадлежит третьему, то есть той необходимой третьей вершине в треугольнике отношений отцов и детей, которая создает препятствие риску возникновения инцеста.

Именно недостаток присутствия этого третьего так очевидно испытывают сегодня мальчики и так скрытно переживают девочки. Поэтому совершенно неслучайно, что отношения матери и дочери оказываются столь уязвимы для двух «неканонических» типов инцеста, каковыми являются инцест второго типа и платонический инцест, заставившие нас заново дать ему определение: это любые отношения в семье, в которых возникает дуальность вместо тройственности.

Ослиная шкура в сказке с одноименным названием выполняет функцию материнской защиты и ограждает дочь от сексуальных посягательств отца, но одновременно именно ее дочь должна отторгнуть, чтобы привлечь внимание прекрасного принца. В сказке вскоре после того, как с героини была содрана ужасная ослиная шкура, что дала ей «добрая мать» – фея, она тайно облачилась в прекрасные наряды и предстала перед принцем, который, увидев ее и потеряв голову от любви, решил жениться на ней. Таким образом, он изменил ее статус дочери на статус женщины.