Художественные произведения (как мы в этом убедились на различных примерах: «Пианистка», «До конца», «Осенняя соната» и т.д.) очень точно передают состояния матерей, которые не желают изменяться и жаждут, чтобы их дочери навсегда оставались маленькими девочками, которых они буквально уничтожают или душат своей любовью, провоцируя бесконечные кризисные ситуации – излюбленные темы мастеров кино или слова. К счастью, реальность, похоже, более разнообразна, нежели художественный вымысел. Если матери все-таки удается преодолеть собственное сопротивление, то лишь ценой внутреннего психического, иногда болезненного переустройства. Тогда мать получает возможность выстроить такие отношения с дочерью, которые, не перечеркивая прошлого, позволяют установить компромисс с настоящим и сохранить их достаточную пластичность, и они никогда не станут тягостными. Случается, что дочери, став женщинами, сами могут преподать матери урок и наставить ее на путь истинный. Именно об этом рассказывает Франсуаза Малле-Жорис в романе «Двойное признание», создав портрет своей престарелой и деспотичной матери, от которой она, став матерью в свою очередь, сумела освободиться. С достойным подражания спокойствием она смогла избавиться от подавляющего влияния матери, царившего в их отношениях долгие годы.
Но этот путь слишком сложный и подходит далеко не всем. Если мать должна отказаться от своего превосходства, она не может сохранять свою приоритетную роль в старении, иначе может возникнуть это «смешное соперничество», о котором рассказывает Пьеретт Фле-тьо («Фразы слишком коротки, дорогая»): «Я старею», – говорит она. «Я – тоже», – возражаю я. – В ответ она пожимает плечами: «Ну и что?» – и вот я уже в ярости. Вскоре мы разыгрываем новую версию старой сказки. «Свет мой, зеркальце, скажи, кто на свете всех старее, всех несчастней и дряхлее? Моя мать или я?» Вот почему дочерям так редко удается найти и показать своей матери способ, а тем более потребовать от нее, иногда даже путем угроз или шантажа, чтобы она изменила свое поведение. Не говоря о том, что существуют случаи старческого невротизма, когда, как особо подчеркивает Франсуаза Дольто, матери «предаются своим танцам, как ведьмы в «Макбете» – наглые, извращенные и развращающие тех, кто вынужден из вежливости терпеть их и почитать вместе с ними все их мертвые ценности».
«Драма старения», как замечает Ц. Тодоров, «состоит не только в том, что вы нуждаетесь в других, сколько в том, что другие не нуждаются больше в вас». И дочери, видя, как стареет их мать, должны приложить немало усилий, чтобы освободиться от своей зависимости и отказаться признавать материнское превосходство, какие бы формы оно не принимало. Пьеретт Флетьо рассказывает («Фразы слишком коротки, дорогая»), как ее стареющая мать, рассматривая свою прическу, настойчиво просит «вернуть ей женственность». «Она просит об этом, конечно, иносказательно, в завуалированной форме, что меня так раздражает и умиляет одновременно, и подвергает мое сердце суровому испытанию, все сильнее затягивая меня в быстро закручивающуюся эмоциональную воронку». Какой бы ни была мать – «матерью в большей степени, чем женщиной», или «женщиной в большей степени, чем матерью», или ни той и ни другой, или она совмещает в себе оба типа, рано или поздно она будет нуждаться в своей дочери, а та перестанет нуждаться в ней. Ребенку трудно себе представить, что его родители когда-то сами были детьми, и также трудно вообразить, что они будут когда-нибудь старыми, то есть что асимметричные отношения матери и дочери перевернутся и станут полностью противоположными, от чего «выиграет», если так можно выразиться, дочь, ставшая независимой от матери, когда мать, напротив, все больше испытывает потребность в ней.
Когда «власть» (к слову, абсолютно относительная) переходит в руки дочери, добавляется еще одно испытание: дочь (снисходительно, с восхищением или ужасом) должна будет наблюдать, как физически дряхлеет материнское тело и, может быть, даже как мать впадает в старческий маразм. Если и мать, и дочь доживают до этой поры, дочери крайне редко удается избежать этого печального опыта, и зачастую ей приходится наблюдать, как прямо на глазах стареет и деградирует ее мать. Такой переход к состоянию дряхлости вызывает, хотят ли они обе того или нет, ощущение реальной утраты и скорбь по тем отношениям, которые связывали их ранее.
«Я досконально знала ее тело, знала, что когда вырасту, я стану ею», – пишет Анни Эрно о своей матери в романе «Женщина». Все дочери рассматривают материнское тело, так как в нем, словно на карте, записано будущее развитие их собственных тел. Иногда чувство стыда, которое они испытывают, бывает двояким, потому что тело матери, каким бы оно ни было любимым или даже боготворимым в детстве, всегда остается сакральным, но при этом со временем оно может стать не менее отталкивающим. «Когда я увидела половые органы моей матери, я была потрясена», – признается Симона де Бовуар в романе «Очень легкая смерть». Женщины, которые вынуждены заботиться о своей стареющей и дряхлеющей матери, иногда сталкиваются с тем, что испытывают отвращение к ее телу, хотя совершенно не обязательно в той же самой степени, в какой они восхищались им в детстве.
Признаки старения, которые не трогают у других престарелых людей, кажутся невыносимыми у собственной матери, по крайней мере, если дочь вообще их замечает, а не пытается закрывать на них глаза как Колетт Феллу в повести «Роза Галлика», посвященной последним годам жизни ее матери в Доме для престарелых: «Ужас разложения исходил от их дефомированных членов, от их тусклых волос, от искривленных и липких пальцев, шелестящих или скрипучих голосов. Особенно разителен был контраст с моей матерью. Все это убожество не коснулось ее ни в малейшей степени. Я навсегда запомнила исходивший от нее аромат розовой воды или этих устаревших духов – смесь ванили, мускуса и гелиотропа, что так нравились дамам в тридцатые годы». Как действительно молча и безропотно вынести нечистоплотность, дурной запах, бесстыдство и даже эксгибиционизм, покорность в своей зависимости или даже озлобление?
Психическое старение наблюдать еще более тяжело: провалы в памяти, глухота, сто раз повторяемые одни и те же вопросы, так и остающиеся без ответов, забывание других людей, путаница в датах, а иногда вдруг поражающая ясность ума и неожиданно четкие воспоминания. В фильме «Три цвета: Синий» (1993) Кшиштофа Кисловского главная героиня, которую сыграла Жюльетт Бинош, должна не только пережить смерть мужа и пятилетней дочери, погибших в автомобильной катастрофе, но и болезнь Алцгеймера, которой страдает мать, не узнающая больше своей дочери: «Это я, Жюли. – А! Жюли, подойди ко мне поближе. Мне сказали, что ты умерла, но ты хорошо выглядишь, такая молоденькая, совсем молоденькая, ты всегда была самой молодой, но теперь тебе тридцать лет. – Мама, я – не твоя сестра, а твоя дочь, мне тридцать три года. – Да, да. Я знаю, знаю. Я все прекрасно помню, я ничего не забыла. Ты хочешь мне что-то рассказать о твоем муже и доме, или, может, о себе самой? – Мама, мой муж и моя дочь погибли, у меня больше нет дома. – Ах, да, мне говорили. – До этой трагедии я была совершенно счастлива. Я очень любила их, а они любили меня, мама, ты меня слушаешь?»
Менее драматично, но так же нелегко дочь воспринимает мать, которая, по описанию Франсуазы Дольто, являет собой экстремальную картину регрессирующей старости, нуждающейся в неустанной опеке, так как человек страшится любых проявлений жизни, любого движения и любых эмоций, «будто такая жизнь означает только приближение конца». В таком состоянии мать все «драматизирует и предрекает несчастья самой себе и всем близким и стремится стать их главной заботой».
«Я не хотела, чтобы она вновь стала маленькой девочкой, она просто не имела на это «права», – вспоминает А. Эрно в романе «Женщина», посвященном ее матери, а в повести «Роза Галлика» К. Феллу, дочь, напротив, со смирением принимает деградацию матери в старости: «Она была моим двойником, моим постаревшим двойником, изношенным, изнуренным и невинным. Она также была моим ребенком. Я пыталась ее защитить». Словно эхом, на это чувство дочери позже откликнется мать: «Ты ведь и вправду моя мама, не так ли? – Каждому приходит свой черед».
