Это случилось за 25 минут до конца игры. Времени вполне достаточно для того, чтобы успеть отыграться. Только я не видел даже лазейки в оборонительных редутах соперника. Уж больно гости строго, выполняя установку тренера, играли. За всё время игры ни одного нарушения на подступах к штрафной. В середине поля их было сколько угодно, да и то мелкий фол, ни одной желтой карточки. Игроки нашей команды тоже попробовали несколько раз подать мяч в штрафную площадь, но высокорослые защитники грамотно прикрывали её и легко выносили мяч подальше. У нас не было опытных нападающих таранного типа, способных продавить многочисленного соперника. Так нам не забить. Оставались удары издалека. Вариант. Капитан, с его сильным и поставленным ударом, регулярно бил по воротам. Но половина его ударов пришлась мимо ворот, а вторая половина стала лёгкой добычей опытного вратаря. Перед игрой я вынужден был сказать тренеру, что моё самочувствие оставляет желать лучшего. Мой внешний вид подтверждал мои слова. Состояние немного напоминало похмельное, но поскольку никакого запаха от меня не исходило, Серебровский ничего не сказал. Но на поле я всё же был выпущен за 10 минут до конца основного времени. Не столько согласно контракту, сколько от отчаяния. Мне, впервые за всё время моей непродолжительной футбольной жизни, не хотелось выходить на поле. Всё тело болело, и эта боль не давала мне возможности сконцентрироваться на игре. Я не успел, как следует, отойти от игровой травмы, а тут ещё это нападение. В команде о нём я никому не рассказал. Синяков на лице у меня не было, а от следа в виде царапины я легко отбрехался. Бытовая неосторожность. Говоря это, я не знал смеяться мне или плакать. Ведь я был готов скулить от боли и жевал болеутоляющие таблетки, как драже. Но как бы мне не было плохо, отказаться выйти на поле я не мог. Всем своим организмом я чувствовал, что ребята ждут от меня чуда. И подвести сейчас было всё равно, что перечеркнуть все ранее приложенные мною усилия. Сделать это я просто не мог. Однажды мне делали операцию под общим наркозом, и я знал, что такое наркотическое опьянение. Вот и сейчас всё происходило словно во сне. А тут ещё один из нападающих соперника подбежал ко мне и стал опекать меня по всему полю. Это был забавный размен - опытного нападающего на свежеиспеченного полузащитника-разрушителя. Исподтишка он несколько раз в момент моего рывка пытался ударить меня по грудной клетке. После происшествия во дворе дома Мирославы это было очень некстати. Я ответил ему тем же, тоже не привлекая внимания. Стало очевидно, что свободно принять мяч он мне не даст. Не стоит и надеяться. А фолов поблизости от штрафной площади всё не было. Педантичная подстраховка друг друга, выдавливание соперника подальше от штрафной площади. Время шло, ситуация не улучшалась. И тогда я решил спровоцировать своего опекуна. Пошел вперед и в какой-то момент крикнул: "Пас!" У меня была неудобная позиция. Я не сумел бы пробить, как следует. Но мой призыв ещё не стих, как я уже сильно получил сзади по ногам. Зрители взорвались от негодования. Меня просто снесли с ног. До ворот около 23 метров. Бить можно... Но... не мне. Мой опекун получил красную карточку, а я не мог встать - так мне было больно. Ещё никогда меня не били так сильно по ногам. Я лежал на газоне и думал лишь о том, сломана ли моя нога. Судья вызвал медиков на поле. После оказанной мне врачом помощи стало полегче, но всё равно я еле стоял на ногах. Самостоятельно передвигаться я не мог, и меня на носилках унесли с поля. Я сидел на краю поля и смотрел, как пробивает наш капитан. Он ударил хорошо. Сильно. Точно. Но вратарь мяч вытянул, самыми кончиками пальцев отбив его на угловой удар. Вся команда пошла в штрафную площадь. Ничего другого нам не оставалось. Последний шанс. Меня даже забыли заменить. Навес. Вратарь соперника своевременно вышел на мяч и отбил его за боковую линию. Вот и всё.

В раздевалке стояла тишина. Говорить не хотелось. И не мне одному. Вывод напрашивался простой: хотя выражение "классная команда" больше подходило нашему сопернику, но в этой игре именно "порядок" нас побил. Я бы сказал, нам, в очередной раз, преподали урок. Количество нередко перерастает в качество. Мы позволили сопернику пристреливаться, он и пристрелялся.

Пришел врач, ещё раз обработал мне ногу. Успокоил меня, что перелома нет. Для полной уверенности посоветовал мне сделать снимок. Но на вопрос когда я смогу выйти на поле в следующий раз отвечать отказался. Только развёл руки. Когда я выполз из раздевалки, оказалось, что меня ждёт водитель Максимовича.

Хозяин имел желание обсудить со мной один вопрос. Так сказал водитель. Моё физическое состояние не располагало к излишним передвижениям, но ведь не каждый день с вами хочет пообщаться владелец клуба. Я был сильно заинтригован. Мне хотелось знать тему нашей предстоящей беседы, но водитель ничего добавить не мог. С момента нашей последней личной встречи произошло немало событий и все они каким-то образом связывали нас. Начать можно было с того, что команда опять дома проиграла. Но этот вопрос больше к тренеру. У меня и своих "грехов" хватало. Вместо возврата денег я вновь тряхнул его кошелёк, проявил нешуточный интерес к его дочери и был избит в её присутствии. И тут я похолодел от неожиданно пришедшей в мою голову мысли. Максимовичу ведь ничего не стоило нанять мордоворотов, чтобы отбить у меня всякое желание приударять за его дочерью. Предположение было диким, но ничего невозможного в нём не было. Я ведь совсем плохо знал Бориса Романовича. А жизнь мне подсказывала, что успешные в бизнесе пушистыми не бывают. Только мои зарождающиеся отношения с Мирославой были чисты и невинны. Нормальный человек не мог так поступить. Мне не хотелось верить, что к моему избиению причастен Максимович. Если уж и отбивать у меня желание ухаживать за его дочерью, то не в её присутствии. Его поступки доказывали, что он не утратил ещё адекватность. И я отказался от гадания на пустом месте.

Дорога от стадиона до клубной базы заняла пятнадцать минут. Максимович был предельно вежлив со мной, крепко пожал мне руку, предложил сесть в мягкое кресло и попросил свою секретаршу принести нам свежего чая. Его голос был тёпел, а взгляд чист. Невольно я устыдился своих подозрений. Я осмотрелся, в уже знакомом мне кабинете ничего не изменилось.

- Как ваше здоровье?

Меня непроизвольно перекосило. Это дань вежливости или наличие информации? О какой травме ему известно? Полученной мною сегодня или о полученных ранее?

Я немного растерялся и лихорадочно соображал как ответить. Максимович не стал ждать моего ответа.

- Мне стало известно, что недавно вы были практически избиты.

От кого он узнал? От Мирославы? Вряд ли. Я просил её никому не рассказывать об этом инциденте. Тогда от кого? Но если он уже знает, глупо отрицать.

- Да.

- Предполагаете, кто это сделал?

- Нет.

Вошла секретарша с подносом, и Максимович прервал беседу. Он ждал, когда его помощница расставит чашечки с чаем и откроет коробку с конфетами, а я думал о том, что её уже, наверное, давно ждут дома. После того, как дверь за нею закрылась, хозяин кабинета сделал мне приглашающий жест к чаепитию, а сам задал следующий вопрос:

- Это были профессионалы?

- Да.

- Я чувствую, вы так и будете отвечать мне односложно, пока я не раскрою секрет, откуда мне стало известно об этом. Вы стали уже достаточно популярны в нашем городе, а с врачом "скорой помощи" я давно знаком. Не всегда же я был олигархом. В прошлом мы не раз пересекались. Жизнь не предсказуема.

Это многое объясняло.

- Это были спортсмены. Скорее всего, бывшие, но свою спортивную форму, к моему несчастью, они поддерживали.

- Это было нападение на вас или Мирославу?