Они отвезли его на заброшенный завод по переработке этанола, располагавшийся в стороне от фермерских хозяйств. Ворон на руках вынес мальчика из «эрскрузера» Роуз и мягко уложил на землю. Брэд, крепко связанный клейкой упаковочной лентой, плакал навзрыд. Когда члены Истинного Узла встали вокруг него (как родственники вокруг могилы усопшего), он взмолился:

– Пожалуйста, отпустите меня домой. Я никому ничего не скажу.

Роуз опустилась рядом с ним на колено и вздохнула.

– Я бы с радостью, но не могу.

Брэд нашел глазами Барри.

– Вы сказали, что вы друг! Что вы хороший! Я же слышал! Вы сказали это!

– Сожалею, приятель. – На его лице не читалось ни намека на сожаление, только голод. – Ничего личного.

Брэд снова посмотрел на Роуз.

– Вы сделаете мне больно? Прошу вас, только не причиняйте мне боль!

Разумеется, она собиралась причинить ему боль. Как ни прискорбно, но боль очищала и обогащала пар, а Истинные были голодны. Омары тоже испытывают боль, когда их живьем бросают в кипящую воду, однако это не останавливает лохов. Пища есть пища. От нее зависит твое выживание в этом мире.

Роуз завела руки за спину, и Жадина Джи вложила в одну нож. Он был короткий, но очень острый. Роуз улыбнулась, посмотрев на мальчика сверху вниз, и сказала:

– Я постараюсь, чтобы ты страдал как можно меньше.

Парень продержался на удивление долго. Он отчаянно кричал, пока голосовые связки не лопнули и крики не превратились в подобие хриплого лая. В какой-то момент Роуз вдруг остановилась и настороженно осмотрелась по сторонам. Ее сильные изящные руки были покрыты кровью как красными перчатками.

– Что-то не так? – спросил Ворон.

– Поговорим об этом позже, – ответила Роуз и вернулась к своему занятию.

Свет десятка фонариков превратил участок земли за бывшим спиртзаводом в подобие операционной.

– Пожалуйста, убейте меня, – чуть слышно прошептал Брэд Тревор.

Роза-в-Шляпе успокаивающе улыбнулась:

– Теперь уже скоро.

Но скоро не получилось. Жуткий хриплый лай возобновился и только через какое-то время обратился в пар.

На рассвете, похоронив мальчика, они двинулись дальше.

Этого не случалось уже три года, но есть вещи, о которых не можешь забыть никогда. Например, если твой ребенок посреди ночи вдруг начинает кричать. Люси осталась одна, потому что Дэвид уехал на двухдневную конференцию в Бостон, но она не сомневалась: будь он дома, прибежал бы в спальню Абры еще быстрее. Он тоже ничего не забыл.

Их дочь сидела на постели, ее лицо было бледным, волосы – всклокоченными, широко распахнутые глаза смотрели в пустоту. Простыня – на улице стояла теплая погода – свилась вокруг нее в сумасшедший кокон.

Люси присела рядом и положила руку на плечо Абры. Никакой реакции. Это было самое ужасное. Страшно, когда родная дочь поднимает тебя криками с постели, но еще страшнее видеть, как она ни на что не реагирует. В возрасте пяти – семи лет у Абры часто бывали подобные ночные кошмары, и Люси всегда опасалась, что рассудок дочери однажды не выдержит напряжения. Она будет дышать, но ее взгляд уже никогда не вернется из пустоты видимого только ей мира.

Этого не случится, уверял ее Дэвид, и Джон Долтон вторил ему: Дети на редкость выносливы. И если у нее не проявляется никаких устойчивых психических расстройств – отстраненности, стремления к уединению, одержимости какой-то одной идеей, ночного недержания мочи, – то скорее всего с ней все будет хорошо.

Но не было ничего хорошего в том, что ребенок просыпался от собственного крика, вызванного кошмаром. В том, что после этого снизу доносились аккорды пианино или из всех кранов в ванной в конце коридора сама по себе начинала литься вода, а лампочки в комнате Абры лопались, как только Люси или Дэвид нажимали выключатель.

Но потом у нее появился «невидимый друг» и интервалы между кошмарами заметно удлинились, а постепенно плохие сны прекратились вообще. До нынешней ночи. Хотя это даже уже нельзя было назвать ночью: Люси видела, что горизонт на востоке заметно посветлел, и слава Богу.

– Абби? Это мама. Поговори со мной.

Еще пять или десять секунд ничего не происходило. Но потом наконец мраморная статуя, которую обнимала Люси, обмякла и снова стала маленькой девочкой. Абра сделала глубокий, всхлипывающий вдох.

– У меня снова был плохой сон. Как раньше.

– Я это поняла, детка.

Обычно Абра очень мало помнила из того, что ей приснилось. Иногда это были люди, которые злобно ругались друг с другом или пускали в ход кулаки. Он опрокинул кухонный стол, гоняясь за ней, могла сказать Абра. Как-то она видела старую одноглазую Тряпичную Энн, валявшуюся посреди шоссе. В четыре года ей приснились люди-призраки, катавшиеся на поезде «Хелен Ривингтон» – популярном аттракционе для туристов во Фрейзере. Он отправлялся из Игрушечного городка на Клауд-Гэп, описывал петлю и возвращался обратно. Я смогла разглядеть их, потому что светила луна, объяснила тогда Абра. Люси и Дэвид сидели по обе стороны от дочери, обнимая ее. Люси до сих пор помнила ощущение влажной пижамы, которая насквозь промокла от пота. Я знала, что они призраки, потому что у них были сморщенные лица, как кожура у старых яблок, и луна просвечивала сквозь них насквозь.

Уже на следующий день Абра резвилась, играла и смеялась с подружками как ни в чем не бывало, но в памяти Люси образ запечатлелся навсегда: мертвецы едут на маленьком поезде через лес, а их лица в лунном свете похожи на сморщенные яблоки. Она спросила Кончетту, катала ли она Абру на том поезде во время их «девичников». Нет, ответила Четта. Сами они бывали в Игрушечном городке лишь однажды, и поезд в тот день стоял на ремонте, поэтому им пришлось довольствоваться каруселью.

Сейчас Абра посмотрела на мать и спросила:

– А когда возвращается папа?

– Послезавтра. Он обещал быть к обеду.

– Это слишком долго, – сказала Абра. Слеза скатилась по ее щеке и упала на пижаму.

– Слишком долго для чего? Что ты запомнила, Абба-Ду?

– Они делали больно мальчику.

Люси совсем не хотелось продолжать этот разговор, но она чувствовала, что должна. Слишком часто увиденное Аброй во сне происходило на самом деле. Дэвид заметил снимок лежавшей на асфальте тряпичной одноглазой куклы, опубликованный в издававшейся в Норс-Конвее газете «Сан», рядом со статьей под заголовком «АВТОКАТАСТРОФА В ОССИПИ: ТРОЕ ПОГИБШИХ». А сама Люси отслеживала по полицейской хронике случаи арестов по обвинению в насилии над членами своих семей, после того как Абре снилось, что они кричали и били друг друга кулаками. Даже Джону Долтону пришлось признать, что Абра непонятным образом ловит такие происшествия при помощи того, что он назвал «странным радио в ее голове».

И потому теперь она спросила:

– Какому мальчику? Он живет где-то близко от нас? Ты его знаешь?

Абра помотала головой:

– Нет. Очень далеко. Не могу вспомнить, где именно.

Но ее лицо сразу же прояснилось. Быстрота, с которой она порой выходила из своих сумеречных состояний, иногда поражала Люси не меньше, чем сами эти состояния.

– Но, думаю, я сумела обо всем сообщить Тони. А он сможет рассказать своему папе.

Тони и был ее «невидимым другом». Она не упоминала о нем уже года два, и Люси оставалось только надеяться, что это не регресс. Все-таки десять лет уже не тот возраст, чтобы общаться с «невидимыми друзьями».

– Отец Тони может остановить их. – Ее лицо опять помрачнело. – Хотя, боюсь, он не успеет.

– Давненько Тони не появлялся, правда? – Люси поднялась и попыталась расправить смятую простыню. Абра захихикала, когда ткань коснулся ее лица. Для Люси не было звука прекраснее. Смех дочери. Понятный и естественный звук. А в комнате становилось все светлее. Скоро запоют первые птицы.