- И чего же ты от меня хочешь?

- Как чего? Уходить, конечно! Немедленно всех поднимать и бежать отсюда!

- Что, прямо сейчас? И куда? К Лисам? К Змеям? А если орда туда двинулась? Может, к Тиграм сразу? - На самом деле, старик был очень напуган и, чтобы скрыть свой постыдный страх, делано кипятился. - К нам только вчера от Оленей народ подошел. У них сил на еще один переход нет - еле-еле сюда добрались. Вот утром родичи встанут, на соборе все и решим. - Сделав паузу, старейшина нашел глазами расторопную внучку и, махнув рукой в сторону выхода, гаркнул: - Мирта, беги будить Даная и Ручика, пущай сюда идут. - Отдернув полог, девчонка опрометью кинулась в ночь, а Марк продолжал: - Вот сейчас пару охотников в дозор вышлю, пущай на несколько миль отойдут и встречают гостей. Коли появятся, будем тикать. А пока ждем и не дергаемся. Все, паникер, дуй домой. Мамку обрадуй - она по тебе уже два дня слезы льет, - и, сопровождая свои слова жестами, Марк замахал руками в сторону закрывавшей дверной проем шкуры, задавая юноше направление.

В сердце Гамая вскипела обида. Не для того он так торопился, бежал, выбивался из сил, стирал ноги в кровь, чтобы сейчас его, словно мальчишку какого, гнали прочь, не прислушавшись и не вняв его доводам. Но он уже не бесправный юнец! Он охотник и видел чудовищ своими глазами! Эльм-то, небось, поступил точно так же - не послушал посланцев Мудрейшего и промедлил, не увел своих вовремя. И чем все это закончилось... Но здесь, в сотне шагов отсюда, не ведая о нависшей угрозе, спали родные Гамая, и подвергать такому риску собственную семью парень позволить не мог. Поэтому, распаляясь все больше и больше, силач в нарушение прямого приказа старейшины, не то что остался внутри, не покинув землянки, а даже наоборот. Сжав кулаки, Гамай сделал несколько быстрых шагов навстречу Марку, по пути начиная атаку:

- Да вы не понимаете! Это не звери и не Безродные! Это хуже лесного пожара! Во сто раз хуже! Они - сама смерть! Совсем мозги на старости лет растеряли?!

- Ах ты, поганец! А ну пошел вон! - подскочившая на удивление шустро для своих лет Берта схватила Гамая за локоть и попыталась остановить зарвавшегося юнца. Но великан, пусть и измученный долгой дорогой, оказался старухе не по зубам. Не обращая внимания на помеху, вперив разгневанный взгляд в струхнувшего Марка, охотник продолжал наступать. Берта вцепилась в кудрявые патлы нахала, но тот лишь не глядя слегка отмахнулся от бабки и сделал еще один шаг.

Именно в этот момент судьба молодого охотника, сыграв злую шутку с Гамаем, навсегда изменилась. Жизненный путь безвозвратно и бесповоротно свернул не туда, а всевозможные дальнейшие планы растаяли в пелене неизвестности. Случилось страшное!

Старая Берта, отлетев от не рассчитавшего силы Гамая, споткнувшись, завалилась назад и с размаху треснулась седовласым затылком прямо о край очага. Прочные глиняные кирпичи выдержали удар, а вот кости старого черепа оказались не настолько крепки. В обычные звуки упавшего тела вплелся противный трагический хруст, и землянка мгновенно наполнилась криками. Перепуганные дети визжали. Старшие, с блестящими от выступивших слез глазами, подбежали к упавшей и принялись ее тормошить, пытаясь привести в чувства. Приковылявший к телу супруги старейшина сыпал проклятиями. И только виновник произошедшего глупо хлопал глазами, застыв на месте, словно приросший к земле, и оцепенело молчал. Несчастная Берта безвольной сломанной куклой болталась в трясущих ее руках, не подавая признаков жизни Алый тоненький ручеек, стекавший на шею старухи, подтверждал очевидное - женщина умерла!

Продолжая рыдать, родственники обступили погибшую. Упал на колени завывающий Марк. Запустив внутрь прохладу ночи, в землянку вломились двое мужчин, приведенные Миртой. Теперь к общему вою прибавился тоненький визг бертиной внучки. На громкие звуки сбегались все новые и новые люди. Вскоре дом Марка набился народом, как улей пчелами, и все непрерывно галдели.

Наконец, осознав кончину супруги и немного придя в себя, Марк, в котором грусть и печаль начали отступать под натиском гнева, оторвался от тела жены. Поднявшись с колен, старейшина стал поверх голов столпившихся родичей обшаривать глазами комнату в поисках Гамая. Такому здоровяку спрятаться было негде - силач возвышался над всеми, едва не цепляя макушкой потолочную балку. Отыскав объект своей ненависти, Марк заголосил во все горло:

- Убийца! Тварь поганая! Зарбагов выкормыш! - Слюни летели в собравшихся, злые слова впивались Гамаю в самое сердце. - Что ты наделал?! Что наделал, гадина... Отвечай! Я тебя спрашиваю!

Обреченный силач стоял ни жив ни мертв. Обрывочные мысли путались в голове, глаза бестолково моргали. Голос Марка глушили вдруг выросшие в ушах барабаны. Язык прилип к небу, да и сказать было нечего. Парень стоял, опустив глаза, и молчал.

Родичи расступились, образовав вокруг совершившего страшное маленький островок пустоты. Никому не хотелось стоять рядом с убийцей. А трясущийся в гневе старейшина продолжал:

- Молчишь, гаденыш? Так я тебе сам скажу! Ты убил Берту! Убил мою жену, мать моих детей, старого немощного человека! Ты на родича своего руку поднял! - Марк сделал паузу, отдышался, и следующие его слова зазвучали уже значительно тише: - Свидетелей твоего черного дела достаточно. Ты знаешь закон. Убирайся! Ты изгнан!

***

Зачинался рассвет. Откуда-то из-за далеких восточных гор робко заглядывали в Долину первые солнечные лучи. Природа вокруг просыпалась, оживала и наполнялась радостью в предвкушении нового дня. А вот на душе у бездумно бредущего по лесу Гамая было отнюдь не весело. Неодолимая печаль, приправленная безысходностью, душила горемыку-изгнанника. Тяжкий груз воспоминаний о содеянном давил похлеще, чем четверо суток дороги. В опухших от недосыпа глазах отражалась тоска. Сердце едко саднило.

Вопреки ожиданиям парня, его странствия с приходом домой не закончились, а лишь обернулись началом другого пути. Узкая звериная тропа ложилась под ноги Гамая, ведя незадачливого силача куда-то на запад. В той стороне вплоть до самой Стены тянулись дикие земли: ни поселков, ни выселок-хуторков, ни людей. Значит, ему туда.

Даже мелкие кражи в Племени случались нечасто - не тот они народ, чтобы воровать, или грабить. Но убийство! Убийц и на памяти древнего Яра набиралось не больше дюжины. Это же самое страшное зло - на родича руку поднять! Редкая драка могла привести к чей-то смерти. Мужики свою силу знают - взаправду своих никто никогда не колотит. Так, кровь из носа пустить, да бока повалять. Бывало, любовь или ненависть, дойдя до предела, толкали выжившего из ума бедолагу к сведению счетов с соперником. Бывало иначе. Гамай как-то слышал историю про одного такого охотника, что жинку свою придушил, поймав на измене. То вроде бы у Волков приключилось полвека назад. А иногда человек мог погибнуть случайно, по глупой нелепости, без чьего бы то ни было умысла. Тогда провинившийся, если такой находился, не считался убийцей и не осуждался так строго. Вообще, изгнанием в Племени только за убийство-то и карали. За все остальные проступки с виновного брался откуп: зерном, мясом, шкурами, или работой. Могли в худшем случае палок отбить, но то очень редко. Позор же.

Вот и с Бертой так вышло - нелепо и глупо. Да, дурак! Да, балбес неуклюжий! Но убивать-то ее не хотел, лишь толкнул. По всему получалось, что старейшина, вынесший Гамаю неоправданно суровый приговор, несправедливо с ним поступил, но бредущий по лесу великан не ощущал обиды на Марка и во всем винил только себя.

Не простившись с родными - хорошо хоть мать не видела этого позора - раздевшись, оставив огниво и нож, Гамай под звонкое молчание немногих собравшихся покинул родное селение. До самого рассвета он медленно брел в неизвестность строго на запад. Теперь ему предстояло вечно прятаться от других людей. Своим он больше не родич. А значит враг. Чем дальше на запад, тем меньше шансов наткнуться на кого из охотников. И Гамай шел. Сначала он помнил куда и зачем он идет, но потом позабыл и просто переставлял ноги.