— Здорово, — кивнула Света. — Такое впечатление, что ты каждый день вальсируешь…

— Ага, — хмыкнул он. — От Гречишкина до Крушинина и обратно. Ты хоть вспоминаешь, как нам было хорошо?

— Уже нет, Джин, — мотнула головой она. — У каждого своя дорога. И ты сам пожелал жить как прежде.

— Завтра поговорим, — отрезал Гаранин. Музыка закончилась. А вместе с ней сошли на нет разговоры.

Света положила ладонь ему на предплечье и, прошептав: «прости'», стремительно вышла из зала. Развивающаяся накидка и корона вмиг превратили ее в Снежную королеву, укравшую сердце бедного Кая.

— Сенечка, — раздался сзади приторный голос мачехи. — Папа пошел за девочками. Мы уже уезжать собираемся.

— Я потом, — мотнул головой Арсений и, никем не замеченный, выскользнул в сад. Прошел мимо хлопочущих официантов, торопливо собирающих грязную посуду. Чуть было не столкнулся лбом с ненавистной тещей, но вовремя свернул на нужную аллею. Добежал под усилившимся дождем до старинной усыпальницы и, толкнув дверь, проскользнул внутрь. А там при свете фонарика выбрал самую ровную плиту и, подложив под голову пиджак, заснул сном праведника.

Следующим утром Арсений проснулся от радостного вопля: «Сеня!», и в тот же момент кто-то прыгнул ему на грудь, хорошо припечатав тельцем к мраморной плите.

— Олеська, — изумленно воскликнул он, когда маленькая егоза соскочила на пол и завертелась вокруг от радости.

— Сенечка, мой Сеня! — пропела девочка и, повернувшись к мальчику, застывшему неподалеку, закричала радостно: — Это мой Сеня, Эжен! Он приехал за нами!

— Почему вы спите на могиле моего дедушки? — насупленно осведомился мальчик.

Арсений собрался что-то объяснить, но рядом возникла Света, бледная, в спортивном костюме и с похожей на башню дулькой на голове.

— Как ты посмел? — выдохнула она вместо приветствия. — Тут похоронен мой отец, а ты разлегся…

— Как собака, — усмехнулся Арсений, пытаясь подняться. От ночевки на мраморной плите дико ломило спину. Он с трудом встал и, радостно улыбнувшись, глянул на стоявшую рядом женщину.

Конечно, в ее облике что-то неуловимо изменилось. Может, исчезла растерянность во взгляде, может, глаза наполнились внутренним светом. Но все равно перед ним стояла его лялька. Рассерженная, с пылающими от негодования щеками. Светка, любимая девочка и жена. Арсений потянулся к ней, убирая выбившуюся прядку, и улыбнулся, радуясь встрече.

— Доброе утро, сладкая!

— Убери от меня руки и не смей так называть! — строго отмахнулась она, тщетно отстаивая свои границы. А он насилу удержался, чтобы не сжать ее в объятиях и не заткнуть рот поцелуем.

«Все-таки дети рядом», — напомнил он себе и как завороженный уставился на Свету.

— Что ты здесь делаешь? — грозно осведомилась она. — Зачем забрался в усыпальницу?

— Это ты виновата, любовь моя, — пробормотал он, тщетно пытаясь свести вместе лопатки. Но дикая боль не позволила.

— Я? — изумилась Света.

— Конечно, ты, — довольно заключил Арсений. — Чтобы не проспать встречу с тобой, пришлось вот найти место для ночлега в вашем Анвилевском колхозе.

Света хотела возмутиться и отчитать его, даже уперла руки в боки, но в этот момент с шумом захлопнулась входная дверь. Заскрежетал старый замок.

— Маман, — вскинулся Эжен и, подбежав к выходу, дернул высокую деревянную дверь с металлическими наклепками. — Кажется, нас заперли…

— Ерунда какая-то, — отмахнулась Света и ожесточенно принялась тянуть за круглое кованое кольцо.

— А ну-ка, пусти, — рыкнул Гаранин и, отстранив Свету, со всей силы рванул кольцо на себя. Бесполезно.

— Это твои выходки, — прошипела Света, испепеляя его взглядом. — Никогда не прощу.

— А если не мои, то есть шанс заполучить твою милость, да? — весело уточнил Гаранин и тихо пробормотал: — Нет. Сама подумай, кому опять насолила?

— Никому! — выкрикнула она и повернулась к детям. — Не волнуйтесь, мои дорогие, это кто-то из садовников случайно…

— И ключ повернул? — хмыкнул Гаранин и со всей дури затарабанил кулакомпо столетним доскам. — Ты думаешь, садовники не осмотрели бы помещение, прежде чем его запирать?

— Не пугай детей, — пробормотала Света, скосив глаза на Олеську. — Сейчас нас хватятся и откроют. Давайте стучать в дверь по очереди и громко кричать.

— Не получится, — мотнул головой Гаранин. — Тут плохая акустика. Оборешься — и никто не услышит. — Он еще раз попробовал потянуться, расправить плечи и скривился о боли.

— Ну ты додумался на каменной плите спать, — поморщилась Света, и Арсению внезапно показалось, что она восприняла его боль как свою собственную. А если так, то еще не все потеряно.

— Нужно выбираться отсюда, — отмахнулся он. — Потом натрешь мне спинку целебной мазью, — прошептал почти на ухо. — А сейчас звони родственникам, пусть отопрут дурацкий замок.

— Я без телефона, — развела руками Света. — Когда хожу гулять с детьми, оставляю трубку в комнате.

Арсений быстро подскочил к могиле, бросил взгляд на имя, выбитое на плите. «Иштван Цагерт». Кириллицей и латиницей.

«Твою мать», — ругнулся он мысленно, коря себя, что в темноте даже не посмотрел на надпись, а утром приобрел себе минусов в карму, находившуюся всецело в хрупких ладошках Ланы де Анвиль. Он вытащил из кармана сотовый и протянул Свете.

— Звони, может, помнишь какой-нибудь номер.

Она мотнула головой. Естественно, в век смартфонов никто не запоминает номера сотовых. Но ситуация оказалась более удручающей.

— Здесь нет связи, Сеня, — предупредила Света, будто извиняясь. — Ни один телефон не работает.

— Почему? — удивился он. — У нас в лесу с любого пригорка отлично все ловится, — пробормотал Арсений и внимательно огляделся по сторонам. На минуту задумался, воззрившись на маленькие, почти слуховые окошки, соединенные массивной деревянной рамой в высокое окно.

«До него примерно метра три, — мысленно определил Гаранин. — Веревку бы… А там подцепиться за чугунный флагшток и попробовать позвонить».

— У меня в трубке записан номер Пахомова, — успокоил он Свету и льнувших к ней детей.

«Моя семья, — пронеслось в голове. — Единственная на веки вечные!»

И поймав нетерпеливый взгляд Ланы, заметил примирительно:

— Осталось только веревку раздобыть и попробовать подлезть к окну. Или… — он серьезно посмотрел на Эжена. — Я тебя подниму как можно выше, а ты поговоришь с Пахомовым.

— Классная идея, — глаза мальчика сверкнули радостно. — А вы мне нравитесь, — воскликнул он громко. — И Олеся рассказывала, какой вы хороший.

— Эжен, — строго предупредила Света и добавила что-то на французском.

— Ладно, — усмехнувшись бросил Сеня. — Давайте попробуем. — А потом, глянув на Свету, осведомился грозно: — Ты замерзла?

— Это нервное, сейчас пройдет, — отмахнулась она. — И есть хочется.

— Я тоже всегда есть хочу, — хмыкнул Гаранин, кивая на ее живот. — Мой сын — и этим все сказано.

Он накинул ей на плечи пиджак и велел Олеське:

— Поиграйте в обнимашки, а мы пока с Женькой найдем способ позвонить.

Дети кивнули, и Олеська бросилась к Свете. Обняла ее, забравшись под пиджак, а Эжен принялся стаскивать спортивную куртку, чтобы ничто не стесняло движения. Гаранин обошел усыпальницу в поисках хоть какой-то веревки. «Зацепить бы ее за флагшток, а потом бы мальчишка смог бы подтянуться, а я бы удержал», — размышлял он про себя, продолжая искать. Но бесполезно!

— Бери сразу телефон в зубы, — скомандовал Гаранин. — Я подниму тебя, на сколько смогу, а потом ты аккуратно вскарабкаешься по стене, а я буду страховать. Станешь мне на плечи, одной рукой схватишься за флагшток или за подоконник, понял?

— Конечно, — махнул рукой мальчик, и Арсений заметил у него на руке витой веревочный браслет. Старый, потрепанный, с навешанными миниатюрными болидами.

— Откуда он у тебя? — осведомился Гаранин угрюмо. — Интересная вещица.