Когда Шейла не появилась и к семи часам, он начал беспокоиться. Супруга твердо обещала вернуться в шесть, а она славилась тем, что всегда, с заслуживающей восхищения точностью, держала свое слово. Деймон жалел о том, что не позвонил утром в дом ее матушки и не посоветовал Шейле вернуться до заката. Ему очень не хотелось, чтобы она в сумерках шла пять кварталов, отделяющих их дом от гаража, в котором должна была оставить позаимствованную у друзей машину. Он мог бы сказать ей, что в последние дни по Гринич-Виллиджу прокатилась волна уличных грабежей, и это в любом случае было бы не очень далеко от истины.

К восьми часам Деймон нервно расхаживал из угла в угол, уже созрев для того, чтобы звонить в полицию. Но вот послышалось позвякивание ключей. Он подбежал к дверям и, обняв супругу, крепко прижал ее к себе, едва та успела вступить в крошечную прихожую.

– Бог мой, – сказала она. – И что же это должно означать?

– То, что ты опоздала, – сказал Деймон, поднимая с пола небольшую дорожную сумку, – и ничего больше.

– В таком случае, – с улыбкой произнесла она, – я постараюсь опаздывать как можно чаще.

Улыбка совершенно преображала лицо Шейлы. Несмотря на долгие годы совместной жизни, Деймон не уставал этим восхищаться. В обычном состоянии ее лицо было смуглым и мрачным, напоминая суровые лица крестьянок с фотографий, которые можно увидеть во всех иллюстрированных альбомах об Италии. Он как-то сказал Шейле, что улыбка возвращает ее в Америку.

– Как в Вермонте? – спросил Деймон.

– Просто счастье, что у меня только одна мамочка, – ответила она. – Как дела здесь?

– Одиночество. Я сберег для тебя кроссворд.

– Дорогой ты мой… – сказала Шейла, освобождаясь от пальто. – Кроссвордом я займусь позже. А пока я хочу умыться и расчесать волосы. Тем временем ты приготовишь мне что-нибудь выпить, а затем пригласишь в хороший ресторан, где прилично кормят. С того момента, когда я последний раз была в Вермонте, мамочка успела удариться в вегетарианство. Кухонная менопауза, если можно так выразиться. – Шейла бросила взгляд на сверкающую всеми огнями люстру под потолком. Остальные лампы в комнате тоже горели. Шейла очень редко включала люстру, заявляя, что в своем возрасте она приберегает яркий свет для врагов.

– Чем ты здесь занимался? Фотографировал для журнала «Плейбой» очередную Заиньку года?

– Искал телефонный номер в справочнике, – соврал он, выключая верхний свет. – Мысль выпить мне нравится, но перекусить я предпочел, бы дома. Яйцами, например, или чем другим, что сыщется в холодильнике. Ленч у меня сегодня был поздний и обильный, и я не голоден.

Итак, сложности уже начались, но объяснять, почему он предпочитает дом тому, что может ожидать их по пути в ресторан, пока не время.

– Перестань, Роджер, – сказала Шейла. – В воскресный вечер…

Не зная, как поступить, он едва не пригласил супругу сесть, чтобы все ей рассказать. Но, решив не омрачать ее возвращение домой, отказался от этой идеи. Если все сложится благоприятно, то он никогда ей всего и не расскажет.

– Ладно, ресторан так ресторан, – согласился он. – Пока я пошел готовить тебе выпивку.

Шейла внимательно на него посмотрела. Деймон сразу узнал взгляд, который именовал «больничным». Со своей будущей женой он познакомился, когда валялся на койке с ногой на растяжке, после того как его сбила машина. Он делил двухместную палату с типом по фамилии Бьянчелли, на которого тоже наехал автомобиль и который был неженатым дядюшкой Шейлы. Дядя и племянница были очень близки, главным образом потому, что оба одинаково оценивали безнадежно вздорный характер матушки Шейлы – родной сестры Бьянчелли.

Общее несчастье сдружило пациентов. Деймон скоро узнал, что Бьянчелли – невысокий, смуглый, красивый мужчина с тронутой сединой шевелюрой – владел гаражом в местечке Олд-Лайм в штате Коннектикут и приезжал в Нью-Йорк раз в год, чтобы повидаться с племянницей.

– В Олд-Лайме подобное случиться просто не могло, – говорил Бьянчелли, удрученно барабаня пальцами по загипсованной до верхней части бедра ноги. – Матушка недаром твердила, чтобы я держался подальше от больших городов.

– Я прожил в Нью-Йорке много лет, – ответил Деймон. – а шагнул с тротуара не глядя. Точно так же, как и вы.

Страдальцы посмеялись над своей неосторожностью. Дела у обоих шли на поправку, и они могли позволить себе повеселиться.

Шейла, закончив работу в детском саду при школе, каждый день навещала дядю, и именно в этой палате на двоих Деймон впервые познакомился с ее «больничным» взглядом. Каждый раз, когда племянница входила в палату, Бьянчелли старался придать своему лицу радостное и безмятежное выражение, каким бы трудным ни выдался день. А у него бывали по-настоящему тяжелые дни. Однако, едва перешагнув через порог и бросив первый взгляд на дядюшку, Шейла говорила:

– Не пытайся одурачить меня, дядя Федерико. Что сегодня не так? Тебя обидела сестра? Доктор сделал тебе больно? Выкладывай.

И каждый раз она попадала в точку. За три недели посещений она, можно сказать, усыновила Деймона. Все его попытки проявить стоицизм безжалостно отметались, и он был вынужден жаловаться на то, что сегодня ему дали недостаточно снотворного и он не мог спать, или что доктор не прислушался к его словам о том, что гипс на ногу наложен слишком туго. Постоянные требования Шейлы немедленно улучшить лечение создали ей отвратительную репутацию у врачей и части медицинских сестер. Деймон с удовольствием наблюдал за тем, как она поправляет дяде подушки и уговаривает съесть принесенные ею деликатесы, требуя при этом, чтобы Деймон тоже съел свою долю. Он с интересом слушал, как она негромким сочным голосом рассказывает дяде семейные новости, забавляет его довольно ядовитыми анекдотами о комических выходках своей матушки, делится впечатлениями об увиденных спектаклях или развлекает рассказами о проделках ребятишек в своей группе. Вскоре ее посещения I превратились для Деймона в главное событие дня.

Ее постоянной заботой стали вазы для той лавины цветов, которую обрушили на Деймона его многочисленные друзья и приятельницы. В тех случаях, когда ее посещение совпадало с визитами дам из круга знакомых Деймона, она вела себя с холодной корректностью, не проявляя присущей ей сердечности. Шейла была настолько правильной и добропорядочной, а ее присутствие оказывало такое умиротворяющее действие, что Деймон вполне понял слова Бьянчелли о племяннице: