Деймон задумчиво смотрел поверх стойки. Вдоль стены за ней тянулось длинное зеркало, в котором виднелось его отражение. Зеркало было старым, стекло потрескалось и потемнело, приобретя серебряный отлив. Деймону его лицо казалось далеким и бестелесным. Создавалось впечатление, что оно плавает в клубах какого-то зловещего тумана. «Если я и должен пить, – подумал он, – то это следует делать в более пристойном месте. – К последней порции он едва притронулся. – Вообще-то я не имею права транжирить деньги, – думал Деймон, – очень скоро они могут понадобиться мне все до последнего цента».

Открытая записная книжка все еще лежала перед ним на стойке. Взглянув на нее, он увидел, что правая страница пуста, если не считать надписи в самом ее верху: «Возможные враги – личные».

Ему никогда не приходила в голову мысль о том, что у него могут быть личные враги. Совсем иное дело Махендорф, но даже и о нем Деймон забыл, не прошло и года. Память любит проделывать странные фокусы, а забвение часто является средством, при помощи которого разум защищает от душевной боли и от чувства сожаления об утраченных возможностях.

Личные враги. Теперь, заставив себя вспомнить, кто бы это мог быть, он записал два имени – Фрэнк Ейзнер и рядом в скобках – Мелани Дил.

Он встретился с Мелани Дил примерно полтора года назад. Она служила секретарем у театрального продюсера по фамилии Проктор и явилась в агентство с контрактами, подготовленными юристами Проктора. В контрактах шла речь о пьесе «Яблоко для Елены», написанной одним из клиентов Деймона. День клонился к вечеру, и Оливер Габриельсен с мисс Уолтон успели уйти домой. Да и Деймон, когда вошла девушка, уже натягивал пальто. Она была так молода. Лет двадцати двух – двадцати трех, решил Деймон, и очень красива. Мисс Дил была шатенкой. В ее великолепных густых волосах просвечивали и более светлые пряди, как будто девушка проводила долгие часы на пляже под жарким солнцем. Карие глаза загадочно мерцали, благодаря чему она выглядела неординарной. Казалось, мисс Дил готова в любую минуту рассмеяться над чьей-либо шуткой. Деймон видел ее один раз, когда вместе с Оливером пришел к Проктору обсудить предварительные условия контракта. Едва они вышли из офиса, Оливер сказал, присвистнув:

– Вот это да! Ты видел эту девицу? Вот в ком сидит бес!

– Ничего особенного, как мне показалось. А ее босс утверждает, что работает она классно.

– Роджер, – рассмеялся Оливер, – ты стареешь. Все то время, когда она находилась в кабинете, ее босс не мог оторвать от нее глаз. А когда мисс Дил поднялась со стула и направилась к себе, он ее просто раздел глазами. Он прикусил язык от вожделения, а вид у него был такой, будто он пребывает в летальной фазе нервного срыва. Возможно, мисс Дил действительно классно трудится в конторе, но держу пари, что в постели она еще лучше. Если искренне, то уже через пять минут пребывания в ее обществе я и сам оказался на грани.

– Я, видимо, действительно старею, как ты правильно заметил, – улыбнулся Деймон. – Я не увидел в ней ничего выдающегося.

Такой была девушка, появившаяся в агентстве Деймона в тот момент, когда он натягивал пальто, собираясь отправиться домой. Вспомнив слова Оливера и отчасти по старой привычке, с которой, как ему казалось, он давно покончил, порвав связь с иберийской дамой и перейдя к безупречной моногамии, Деймон посмотрел на нее с большим интересом, чем при первой встрече. Оливер имел основание разволноваться. Она воплощала саму похоть, своего рода похоть во плоти. «О нимфа, помяни мои грехи в своих святых молитвах», – вспомнил Деймон.

Заперев дверь офиса и спустившись вместе с девицей на лифте, Деймон сказал:

– По дороге домой я обычно захожу куда-нибудь выпить. Не желаете составить мне компанию?

Мисс Дил бросила на него понимающий, чуть насмешливый взгляд, ясно говорящий о том, что она знакома со всеми трюками, к которым прибегают мужчины.

– Было бы очень мило, мистер Деймон, – скромно потупившись, произнесла она. – Я так надеялась, что вы меня пригласите.

У нее был хрипловатый, весьма соответствующий внешности голос, и Деймон предположил, что она специально работает над его постановкой либо в театральной студии, либо с учителем пения.

В гостиной отеля «Алгонкин», куда он ее привел, хотя это и не было его излюбленным местом, выяснилось, что догадка оказалась верной.

– Я хотела, чтобы вы пригласили меня в бар потому, – сказана она, отпивая белое вино из бокала, – что мне надо было поговорить с вами о «Яблоке».

Он улыбнулся. Его насмешила ее уверенность в том, что идет беседа профессионалов. Известно, что во всем мире актеры никогда не произносят название пьесы полностью.

– Я не только секретарь, – продолжала мисс Дил, – и работаю у мистера Проктора, когда нахожусь в простое между спектаклями. – Она выпаливала все это короткими быстрыми очередями так, будто слова неукротимо, сами по себе слетали с ее губ.

– Значит, вам уже пришлось побывать на сцене?

– В нескольких пьесах. Не на Бродвее. Если говорить честно, то очень далеко от Бродвея. В летнем театре. В спектаклях Школы драматического искусства. – Судя по ее тону, она относилась к своим сценическим достижениям с изрядной долей иронии. – Обычный тернистый путь актрисы к звездам. Вам не доводилось меня видеть?

– Не думаю, – ответил Деймон. – Даже уверен, что не видел. Если бы вы хоть раз предстали передо мной на сцене, я бы вас непременно запомнил. – Он был слишком галантен для того, чтобы выразиться по-иному.

– Когда-нибудь таким, как я, воздвигнут монумент. С вечным огнем. Памятник неизвестной актрисе. – Мисс Дил рассмеялась, впрочем, без всякой горечи. – Последняя пьеса, в которой я играла, была поставлена в Гринич-Виллидже и называлась «Мужчина плюс мужчина».

– Я видел ее, – откликнулся Деймон, – но, если честно, ушел через десять минут после начала.

Он хорошо помнил тот вечер. Спектакль примерно столько и прожил. И на его премьере, оказавшейся одновременно закрытием, имели сомнительную честь побывать Деймон и Шейла. Он не стал говорить девушке, почему ушел тогда из театра.