Вайнштейн питался могуче, поглощая с каждым блюдом неимоверное количество хлеба и набивая рот картофелем фри. Завершив пиршество гигантским куском яблочного торта с мороженым и очередной чашкой черного кофе, Вайнштейн откинулся на спинку стула и произнес:
– По-настоящему я оценил бы эту жратву в молодости, когда обладал завидным аппетитом, а денег хватало только на то, чтобы кормиться в забегаловках. Что ж, – продолжал Вайнштейн, – если в этом и будет состоять моя работа, то я не возражал бы против того, чтобы парень не звонил до тех пор, пока мне не стукнет девяносто. Эх, Роджер, – в его голосе послышались сентиментальные нотки, – мы были такими хорошими друзьями… и все эти годы… – Он широко взмахнул рукой, как бы охватывая прожитые десятилетия. – Почему, прежде чем снова встретиться, нам пришлось ждать, пока не случится какая-то мерзость?
– Да потому, что представители рода человеческого никогда сразу не замечают подлинных ценностей. – торжественно и печально заключил Деймон.
Эту ночь, несмотря на то что храп Вайнштейна полностью отвечал описаниям его покойной жены, а дом ходил ходуном от размеренных крещендо и диминуэндо бывшего копа, Деймон провел без сновидений. Будильник не прозвенел, потому что предстоял не обычный рабочий день, а воскресенье. Одним словом, Деймон проспал до десяти. Так долго он не спал с того времени, когда, служа на флоте, получил отпуск после похода, в котором их караван потерял шесть судов.