Я полагаю, к этому времени он уже совсем спятил, иначе вряд ли смог бы отдать дракону на растерзание родную дочь. Я слышал, как ужасно кричала принцесса, как она звала отца… Я узнал ее голос: девочкой она часто приходила послушать, как я своим пением убаюкиваю маленькую дракониху.

Я умолял дракониху открыть пасть, но она лишь крепче стиснула зубы, и тогда я попытался силой отнять у нее принцессу… Раньше она ни за что не причинила бы мне боль, но в эти мгновения голод полностью подчинил себе ее разум, и я, видимо, сильно ее раздражал, потому что она лишь устрашающе щелкнула челюстями да слегка дохнула на меня огнем — тогда-то я и получил эти страшные шрамы. — И Сулинин коснулся изуродованной руки и обожженной щеки. — Я вырвался и едва успел скрыться за дверью, провожаемый оглушительным ревом дракона. И долго еще в ушах моих звенели крики несчастной принцессы и других жертв…

— Остается только удивляться, что король и тебя не отправил драконихе в пасть, — тихо промолвил потрясенный Дольгаль.

— Он попытался это сделать! Из-за этого и погиб! В общем, дракониха стала настолько тучной, что ей стало трудно летать, да и вокруг не осталось уже никакой пищи, но голод по-прежнему ее мучил, и тогда она начала рыскать повсюду и хватать, что придется. Вот во время этих метаний она и разрушила королевский дворец. А потом и Толлин. И продолжала метаться в муках голода, непрерывно испуская пламя, и громко кричала — от отчаяния и, как я понял позднее, от боли.

— Бедняжка! — воскликнул посланник. — Видимо, ей пришло время отложить яйцо? Я и понятия не имел, что у драконов это связано с настоящими родовыми муками!

— Я тоже, — кивнул гном. — Я знал только, что мне абсолютно нечем больше кормить ее. Я мог лишь скормить ей самого себя и понимал, что тогда она просто умрет мучительной голодной смертью, и решил приготовить для нее «закуску» из взрывчатых веществ. А когда она явилась на мой зов, я сунул ей в пасть это «угощение» и поджег шнур. Шнур уже почти догорел, когда я заметил яйцо…

Посланник холодно посмотрел на него и высокомерно промолвил:

— Ну что ж, у тебя ведь не было иного выхода, чтобы спасти себя.

— Не только себя: я совершенно не хотел обрекать ее на длительную страшную смерть от голода. А потом… я видел, как она взорвалась… И все померкло. Я был без чувств, пока ты не нашел меня.

Яйцо словно бы потянулось, и на конце у него появилась маленькая трещинка.

— Ты ведь, кажется, сказал, что я должен унести яйцо отсюда до того, как детеныш начнет проклевываться, если хочу, чтобы малыш привык к новому месту? — с тревогой спросил Дольгаль, поглаживая яйцо и что-то ласково ему напевая.

— Лучше позволь мне разбить яйцо и уничтожить дракона, пока он еще мал, — сказал Сулинин, поднимая единственной здоровой, но все еще сильной рукой тот увесистый камень, который выронил прежде.

— Ни за что! Ты и так уже предал мать этого малыша! Ты убил ее! И я не позволю поступить так с невинным детенышем!

— Разве ты не слышал моей истории? Любой дракон, вырастая, становится ненасытным, и никто не сможет выжить с ним рядом…

— Это ты допустил, чтобы ее развратили! А в доброй и справедливой стране она будет служить только добру.

Дольгаль прижал яйцо к груди, нежно его баюкая и нашептывая какие-то успокоительные слова, словно уговаривая детеныша подождать и не проклевываться. А потом, прежде чем бывший Драконий Смотритель успел встать на ноги, сильф взлетел высоко над землей, бережно сжимая в руках драконье яйцо.

— Погоди… ты же не можешь бросить меня здесь! — крикнул ему вслед Сулинин. — Позволь мне сесть к тебе на спину. Ты ведь обещал взять меня с собой!

— Я должен отнести дракончика к Высокой королеве до того, как он научится летать, — откликнулся с высоты Дольгаль. — Возможно, позднее мы вернемся и за тобой. Вполне возможно. — И три раза взмахнув могучими крыльями, сильф скрылся из виду, держа путь к горам с неприятным названием Кости Людоеда.

Сулинин вздохнул и снова зарылся поглубже в свою нору под грудой обломков: ему нужно было хоть немного согреться и восстановить силы. Завтра он упакует остатки протухшего драконьего мяса и двинется пешком в ту же сторону, куда улетел Дольгаль. Бедный Дольгаль! Ему ни за что не найти в безжизненной, выжженной дотла стране тех птиц, которых маленькая дракониха с такой жадностью пожирала, едва проклюнувшись из яйца! А он, Сулинин, постарается пройти как можно дальше и по дороге будет внимательно высматривать следы, оставленные посланником и его юным питомцем: кусочки скорлупы и, может быть — бывший Драконий Смотритель очень на это надеялся, желая добра и Высокой королеве, и всем Южным землям, — случайно уцелевшие перья из крыльев сильфа.

Находясь далеко на северо-западе, за горами Бешеной Лошади, Илэнд считался беднейшим из графств. Народу там проживало немного, да и гости забредали так редко, что многим Илэнд казался каким-то неведомым, богом забытым царством. А между тем тамошние жители были вполне довольны своей жизнью и даже счастливы. Процветали крупные фермы, земли которых раскинулись по берегам реки Люты. Приземистые, крытые тростником, но вполне крепкие глинобитные хижины собирались в стайки, образовывая уютные деревушки. Лесорубы и углежоги трудились в Исунгском лесу, что на юге графства, а шахтеры добывали руду в шахтах среди северо-западных холмов Нар. У слияния рек Карумкил и Люты стоял город Йорун. Может, жители других графств и назвали бы его просто «большой деревней», да только имелись там и свой зал собраний, и своя церковь, и свой рынок, и даже несколько небольших, но вполне успешно действующих фабрик. А в грех городских тавернах народу было всегда полным-полно.

На севере и на востоке плодородные земли плавно сменялись безлесными пустошами, густо заросшими вереском и пучками высокой дикой травы. Там, на берегах темных озер, шуршал густой тростник, а над водой носились стаи птиц; в траве паслись олени, на них охотились волки, но, кроме волков из зверья, на пустошах водились только зайцы, лисы и прочая мелочь. Люди бывали в этих местах нечасто. Только пастухи порой пригоняли туда на выпас свои стада да забредали немногочисленные охотники; впрочем, последние предпочитали охотиться все же в лесу или на холмах. Но ни один охотник или пастух никогда не осмеливался отойти слишком далеко от реки, ибо всего в двух-трех днях пути от нее раскинулись страшные Сумеречные болота.

Чрезвычайно удаленное от центра и живущее слишком скромной жизнью, чтобы привлечь к себе внимание бандитов или завоевателей, графство Илэнд, в общем, вполне обеспечивало себя и даже имело кое-какие излишки для торговли и обмена — если, конечно, кому-то из странствующих торговцев удавалось перебраться через горы и по дороге, вьющейся вдоль опушки леса Исунг, прийти в Йорун.

Порой между обитателями Илэнда случались, конечно, ссоры, перебранки и даже вооруженные столкновения, но в основном жили они мирно и дружно, стараясь помогать друг другу. Местный священник отправлял все необходимые обряды и освящал все, что нужно было освятить, а в свободное время занимался самой обыкновенной торговлей. Мировой судья возглавлял собрания графства, производил аресты преступников и наказывал их, что, впрочем, случалось крайне редко, а также осуществлял справедливый суд между теми спорщиками, что являлись к нему сами по доброй воле. Он же собирал и налоги, большая часть которых шла королю.

Эта его обязанность была, разумеется, не слишком по душе остальным жителям, однако людям пришлось смириться с налогами, как пришлось им смириться и с собственными недугами, и с болезнями животных и растений, и с тем, что к старости сила любого живого существа постепенно иссякает.

Но в целом, как уже говорилось, жизнь у обитателей Илэнда была вполне благополучной, а смерть — легкой.

И тут явились гоблины.

Первым о них сообщил жителям Йоруна охотник Орик. Преследуя оленя на дальних вересковых пустошах Мимринга, он еще издали заметил нечто странное и решил подойти поближе и поглядеть. Однако гончие его вдруг отказались идти в ту сторону; они крутились и прыгали возле Орика, отчаянно скулили и, сколько он ни свистел и ни ругался, дальше так и не пошли. Молодой охотник плюнул и с отвагой и безрассудством юности двинулся дальше один.