Обернувшись к своему наперснику, я скользнула по нему взглядом и продолжила путь к конюшням.

— Ваша милость, но ведь это и вправду странно, — не сдался барон Гард. — Неужто вас не удручает, что приходится вдыхать… своеобразные ароматы?

— Конюшни отлично чистятся, — ответила я. — К тому же Аметист не выносит, когда его просто вручают, как какую-то вещь, он весьма чувствителен. Например, третьего дня мне привели его, я села в седло и что?

— Что? — полюбопытствовал барон, пристроившись рядом со мной.

— Мы всю прогулку с ним ругались и мирились. Это было невыносимо. Он хромал, страдал, вздыхал, тряс головой, а я только и делала, что заискивала перед ним, после бранилась, а затем вымаливала прощение. Лишь к концу прогулки он соизволил прокатить меня… в сторону конюшни. Нет-нет, мне не нужно сцен, — я решительно тряхнула головой.

— Не проще ли сменить лошадь? — улыбнулся Фьер. — Разве же это хорошо подстраиваться под животное?

Остановившись, я развернулась к нему и приподняла в недоумении брови, барон ответил вопросительным взглядом. Я хмыкнула и продолжила путь. Его милость нагнал меня и потребовал:

— Немедленно признавайтесь, что это за скептическое хмыканье?

— Так, мелочь, — отмахнулась я и скосила на Гарда многозначительный взгляд.

— Вот теперь уж точно я от вас не отстану, пока не узнаю, что за ужасные мысли вы таите в вашей прелестной головке. Да-да, ужасные, ваша милость, иначе бы вы не хмыкали так и не смотрели, — барон заступил мне дорогу и потребовал снова: — Немедленно, сию же минуту говорите, о чем подумали, иначе…

— Иначе? — уточнила я с вежливой улыбкой.

— Иначе я обижусь и никуда с вами не поеду, — ответил его милость и отвернулся, капризно оттопырив  губу, будто маленький ребенок.

И я рассмеялась, глядя на эту детскую гримасу взрослого мужчины. Сама взяв его под руку, я развернула барона в сторону конюшен и вынудила идти рядом со мной.

— Вот видите, мой дорогой барон Гард, — заговорила я, — всегда приходится под кого-то подстраиваться. Сейчас вы совершенный Аметист. Вас оскорбило, что я пренебрегла вашими чувствами и сделала так, как мне было удобней, и теперь мне необходимо загладить свою вину, чтобы не пришлось искать другого спутника…

— То есть я – лошадь? — с искренним возмущением вопросил Фьер.

— Скорее уж конь, — поправила я. — Жеребец. Породистый, веселый, но с ранимой душой.

— Ну, знаете, — вот теперь он действительно был оскорблен. Впрочем, это был Фьер Гард, и он умел понимать шутки, даже если они были грубоваты. Он скосил на меня глаза и спросил ворчливо: — Стало быть, породистый жеребец? В этом, кстати, что-то есть, если не думать поверхностно.

Я вновь рассмеялась и накрыла его руку ладонью:

— Простите меня, ваша милость, я вовсе не хотела быть грубой и обидеть вас. Вы – мужчина, и мужчина, к которому я отношусь с глубокой симпатией и уважением. Это чистая правда.

— Вот теперь вы поманили меня лакомством, — фыркнул барон и закатил глаза: — И вы добились того, что я готов всё забыть, простить и даже подставить свою спину и доскакать, куда скажите.

— И я совершенно не хочу менять вас на кого-то другого, потому что с вами мне легко, — улыбнулась я. — Мой Аметист – прекрасный скакун, что уже показал на деле, но есть у него эта склонность к аферам и театральщине, но если он мне нравится, то зачем же мне менять его на кого-то другого?

— Однако фыркнули вы явно по иному поводу, — уже без всяких восклицаний заметил его милость. — И я по-прежнему хочу узнать, о чем вы подумали до того, как сравнили меня с вашим Аферистом.

— Я вас не равняла! — возмутилась я. — Вы сами повели себя, как он, мне лишь осталось это заметить и высказаться о своих наблюдениях.

— И всё же?

Вздохнув, я снова остановилась и ответила то, что пришло мне в голову, но оглашать я этого не стала:

— Мне подумалось, что женщины всю жизнь подстраиваются под мужчин.

Теперь остановился барон и вопросил:

— И вновь оскорбление? Я ведь спросил: разве это хорошо подстраиваться под животное? И вы подумали о мужчинах, — пояснил он свое возмущение. — И как понимать вашу аналогию? Вы почитаете нас за животных?

— Я почитаю вас за тех, под кого мы вынуждены подстраиваться, — ответила я и вдруг разгорячилась. — Под придуманные вами правила. Мы играем, навязанные нам роли, находимся в рамках, не смея шагнуть за них даже в мыслях. А между тем у нас есть и устремления, и амбиции, которые можно воплотить лишь, стараясь на благо супруга. Разве же это справедливо? Что если та, кому предписано сидеть подле мужа и рожать ему детей, могла бы помимо этого исцелить ужасную болезнь или открыть нечто новое, еще неизвестное науке? А между тем дурным тоном считается, если женщина просто читает газеты, потому что это, видите ли, сугубо мужское чтиво…

— Умоляю, ваша милость! — вскинул руки барон. — Пощадите! Вы сейчас требуете с меня ответа, которого у меня нет. Таково устройство мира, и для того есть причины…

— О, ну, конечно, — отмахнулась я и, сердито чеканя шаг, направилась к конюшне, где меня заждался мой скакун.

— Ваша милость! — окликнул меня Гард.

— Догоняйте, ваша милость, — ответила я, пребывая всё еще в пылу негодования.

— Экая вы злючка, — усмехнулся барон, нагнав меня и вновь остановив. — И потому я предлагаю не продолжать этого бесполезного спора, иначе наша прогулка перестанет приносить удовольствие. К тому же ссориться с вами мне вовсе не хочется, потому что и я питаю к вам живейшую симпатию.

— Ваша симпатия настолько сильна, барон Гард, что вы не видите за ней вашего государя?

Мы с бароном одновременно обернулись и воззрились на Его Величество, сидевшего на своем жеребце. Я присела в реверансе, его милость склонился, и король проехал мимо. И, как уже устоялось в последние недели, с ним ехала его фаворитка. И когда они удалились, Фьер негромко произнес:

— Как любопытно, не заметили его мы вместе, а влетело мне одному. И после этого вы будете говорить о превосходстве мужчин? Да мы просто ваш щит и опора, а вы меня взором едва не испепелили. И кто бы сейчас прикрыл вас от гнева Его Величества?

Посмотрев вслед королю, я в задумчивости поджала губы. Уж не знаю, было ли ему небезразлично то, что он увидел меня в компании мужчины, или же просто был не в духе, раз уж так сухо отчитал Гарда, но хотелось, чтобы безразлично ему не было, потому что именно ради этого барон был со мной в этот вечер.

И причиной тому стало мое расстройство от того, что у нашей истории не было развития. Всё словно заморозилось, и казалось, что большего уже не добиться. У меня были причины разочароваться в своем успехе, несмотря на некоторые положительные перемены.

Его Величество стал чаще заходить к своей тетушке днем, даже начал появился на ее вечерах, правда, в сопровождении графини Хальт. А если уж она была чем-то занята, то интерес к жизни родственницы проявляла принцесса. Она сопровождала брата и просиживала подле него столько, сколько он находился в покоях герцогини. Не знаю, как он не тяготился этим эскортом, лично меня надсмотрщицы безумно раздражали. Ее светлость тоже, но она всегда хранила на лице приветливое жизнерадостное выражение, мне оставалось следовать ее примеру. Да, в общем-то, я и дома привыкла прятать истинные чувства, так что для меня мало что изменилось.

И если Серпина, участвуя в разговоре, обходила меня вниманием, то Ее Высочество всегда находила, к чему прицепиться. Вроде бы вскользь, вроде бы даже с учтивой улыбкой, но глаза ее оставались холодными, даже злыми. Может, поэтому государь долго не задерживался, если приходил с сестрой, с фавориткой он находился с нами подольше.

Удручало больше другое, у меня не было ни чудесного голоса Керстин, ни талантов графини Энкетт, божественно игравшей на музыкальных инструментах, ни даже умения красиво декламировать, как графиня Виктиген. В такие минуты я превращалась просто в слушателя и восторженного поклонника чужого таланта. Да и не в каждой беседе, как оказалось, могу составить достойного оппонента. Для этого мне не хватало ни времени, проведенного при дворе, ни знания людей, обитавших со мной рядом. Я по-прежнему оставалась новичком. А на те темы, когда во мне просыпался оратор, говорить дамам было не принято, да никто и не заводил подобных тем. И сколько бы герцогиня не привлекала меня, стараясь держать в центре внимания, я вновь оставалась слушателем. Впрочем, король тоже говорил мало, и это хоть немного уравнивало нас.